Куда же она попала на этот раз?

— Что это? — кто-то по-своему озвучил вопрос хриплым шёпотом. Странница, вздрогнув, обернулась. — Как глупо.

Она ошиблась, когда посчитала, что рядом никого нет. У мшистых камней — там оградка отходила в сторону, словно отрог от основного хребта — полулежала-полусидела златовласка. Сейчас, при свете умирающего дня она выглядела действительно жутко — теперь-то Дуне не приходилось удивляться своему страху, ибо его причина была видна невооружённым глазом. Сухая, морщинистая настолько, что не просматривались старческие пятна, кожа обтянула не плоть, а кость: с истончившихся пальцев упали колечки, тяжёлый браслет переломил запястье; колени торчали из-под юбки как угол обеденного стола под шёлковой скатертью; шея более походила на ветвь, желанное топливо для костра, а грудь с трудом поднималась, сдавленная лёгким ожерельем из речного жемчуга. Зубы, странно хорошие, прорвали такие раньше пухленькие, а теперь лишь один намёк на них, губы; скулы и подбородок отличала та же угловатая острота, что и колени; глаза, лишённые век, казалось, выкатились из орбит. И этот остов венчало нечто серо-белое и клочковатое. Златовласка внушала ужас куда больший, нежели скелет мастера Лучеля, ибо тот был всего лишь мертвецом, нечистью, когда женщина перед Дуней являлась обычным человеком — сверхновая от столкновения времён выпила жизнь из тела, позабыв прихватить дух. Странница вновь прикрыла рот ладонями, чтобы несчастная не заметила чужого испуга. Бедняжка.

— Боишься, да? — хмыкнула некогда белокурая некогда богиня. Откуда шёл голос — изо рта, шеи или дыры между рёбрами? — Боишься. Я бы тоже испугалась.

Последним мазком, подписью художника на портрете кошмара было платье. Оно не то что не испачкалось или порвалось, а даже не помялось.

— Я… я… — с трудом выдохнула Дуня. — Я позову на помощь.

Она заозиралась. Сумерки выползали из всех щелей змеями-тенями, они не спешили, определённо зная, что их господство будет коротким и не оставит по себе никакой памяти — так зачем же суетиться, бежать захватывать трон, когда можно спокойно, без треволнений пройти мимо, просто, без затей исполнив свою работу? Они проторят дорожку королеве-ночи, а утром верной свитой проводят в опочивальню. Однако, несмотря на небыстрое движение, темнота всё же сгущалась — замок, отгороженный от Дуни неосвещёнными хозяйственными пристройками, был виден уже лишь благодаря немалым размерам и огням в окнах-бойницах.

— Надеюсь, там не откажут иноземкам-путешественницам.

— Не откажут, Леска, — откликнулась златовласка. Странно, ей известно Дунино настоящее имя? Более-менее настоящее.

— Ты разве не признала замок?

— Нет, — путешественница прищурилась, вглядываясь в серую громаду. — Я сейчас, я быстро.

— Не надо, Леска, бесполезно. Поздно… — златовласка заговорила тише. Или во всём виновато уходящее солнце, которое вместе с красками забирало из мира звуки? Чтобы расслышать страдалицу, Дуня присела рядом и, поборов брезгливость — как же девушка себя в этот миг осуждала! но она ничего не могла с собой поделать, только заставить, — осторожно сжала руку женщины. Сухие веточки пальцев чуть заметно шевельнулись. Чуть заметно, благодарно. — Я мертва. Немного осталось. Ты меня похоронишь, обещаешь?

— Да.

Дуня не стала спорить, обрисовывать златовласке перспективы её ещё столетнего будущего. Кого здесь обманывать?.. Так они и сидели — в молчаливом полумраке. В какой-то момент девушка поймала себя на том, что чувствует лишь биении крови в своих пальцах. Всё?

— Как глупо, — нет, не всё.

— Что?

— Да всё, — златовласка снова утихла ненадолго. — Он ведь и впрямь носил бы меня на руках.

— Да.

— И ты меня пыталась отговорить, а я…

— Да.

— Теперь-то я понимаю, почему сделала всё, чтобы даже случайно не прикоснуться к ученице, — она горько усмехнулась, — и к наставнице… Скажи, отчего я не помню того парня?

— Тацу? — удивилась Дуня. Затем исправилась: — Перестука?

— Да, — теперь односложно отвечала низвергнутая богиня.

— Вы были так юны, а он сладкоголос. Он вам понравился. И… Я не знаю, что между вами произошло. Для меня этого ещё не было. И, наверное, не будет.

Как грустно, но так похоже на правду. А ведь странница так и не предупредила защитника о «лаборатории»! Или же Дуне и Тацу повезло, что девушка ничего не сказала? Разве она только что не видела, к чему подобное предостережение может привести? Выходит, судьба преподала горе-путешественнице урок, жестокий уже тем, что задел он невинных людей. Или же это — всего лишь отговорки? Не утешает ли себя Дуня?

— Думаю, ничего.

— Что?

— Ничего между нами не произошло, — пояснила златовласка. И почему? Почему Дуня облегчённо переводит дух? Что ей с того? — Этот… Перестук из тех, кто играет только тогда, когда уверен, что напарник знает об игре. Этот… — умирающая снова запнулась на местном имени менестреля, — Перестук не может, да и не хочет давать больше.

— Игре?

Зачем Дуня задала вопрос, если не желала слышать ответ? Зачем?

— Забудь его. Он влюблён. И ты ничего с этим не сделаешь, — златовласка не мстила напоследок, она действительно хотела помочь. А что получилось не ахти… она не умела иначе, некогда было научиться. — Ты обещала меня похоронить.

— Да.

Они вновь сидели в тишине и темноте. Когда лиц обеих коснулся лунный свет — и как это путешественница умудрилась не сразу заметить огромную бляху на чёрном-чёрном небе? — Дуня осознала, что держит за руку труп. Но отпрыгивать и судорожно вытирать ладони не стала. Бедняжка! Как же всё-таки златовласке не повезло! Всего-навсего — не повезло. Ей бы только капельку… Девушка поднялась и без труда — женщина была легче младенца — оттащила тело под примеченные сразу по перемещению кустики. Кукла мужской клоунады — так она её обозвала? Похоже, кукла сломалась в Дуниных неуклюжих руках. Уложила на нетронутую траву, вернула слетевшие украшения. Затем порылась в сумке — у чего-то твёрдого, наверное, тубуса с заклинаниями, и впрямь на самом дне отыскала кинжал и огранённый под алмаз флакон. Н-да, хомячок.

— Это ведь твоё, чертовка, — улыбнулась странница сквозь слёзы. — Ты ведь и их получила не задёшево. Пусть они останутся с тобой…

Завалить несчастную камнями тоже оказалось довольно-таки просто — оградка с удовольствием рассыпалась на надгробие. Впрочем, завтра наверняка разболятся спина и плечи, но это будет завтра.

Дуня постояла немного над неказистой могилкой и отправилась к замку. Следует предупредить хозяев, что на их заднем дворике прикопан труп. Да и… Вдруг получится напроситься на ночлег? Ведь златовласка с её-то подозрительностью не сомневалась в обитателях тёмной — сейчас свет пробивался лишь из одного оконца — громадины. Приблизившись, Дуня поняла — почему. Огонёк сбежал из комнатушки госпожи Врули. Это же замок сэра Л'рута! Девушка, вопреки усталости, ускорила шаг, взялась за ручку двери для слуг и… Столь явного и осознанного перехода из одного мира в другой ещё не было. Вот Дуня тут, а теперь — она там. Как хорошо, что она похоронила златовласку, иначе бы нарушила обещание — мелькнуло в голове, прежде чем странницу закружила радостно гомонящая толпа разряженных существ.

Яркий солнечный свет, пёстрые краски, развесёлый смех, крики балаганных зазывал и лоточников, разудалая… разная музыка, танцы прямо на улице, дурманящие ароматы чебуреков и беляшей, дымок шашлычка, сладость медовых сот, холодок фруктового льда — каким неуместным казалось это всё! Дуне хотелось присесть в тёмном уголке и, следя за медленно ползущим по полу лунным лучом, забыться. Она никогда и никого не провожала из мира живых в мир мёртвых — это было тяжело. Хотя, вроде бы, что она такого сделала? Подержала человека за руку — и всего-то… Силы — и душевные, и физические — буквально вымыло из тела. Разуму и плоти требовался отдых. Да и Дуня отлично знала, что сон лечит, после него можно улыбаться утру и неважно какому — обещающему хороший, ясный день или хмурому и дождливому. На этот раз утро пришло не вовремя. И пусть оно оказалось безумно красивым и счастливым, праздничным, девушку не покидала грусть. Грудь сжимала чёрная тоска, хотя вокруг и впрямь царили чудеса.