Возмущение Густо не знало предела.
- Кто? - только и смог выдавить Равиль, абсолютно не понимающий, что происходит. Вечером здесь был Ксавьер, который выпорол его и отымел до потери сознания, а с утра он просыпается в обществе весельчака Августина.
- Да слуга твой, - дернул плечом Густо, непринужденно присаживаясь на краешек кровати, как будто не было ничего более естественного, чем его присутствие, либо настойчивое внимание, которое он проявляет к совершенно чужому и малознакомому парню.
Равиль кивнул и внутренне содрогнулся: само собой, что Ксавьер кого-то к нему приставил, и само собой, что о визите Августина Ташу донесут в мгновение ока, само собой, что Ксавьер опять разозлится... Господи, пожалуйста, только не ремень снова!
- Не нужно было приходить...
- Ну да, не нужно! - скептически хмыкнул Густо, пожав плечами. - Я хотел извиниться за вчерашний вечер. Кантор не имел в виду ничего дурного, просто человек он своеобразный. Не обижайся и не бери в голову, ладно?
- Хорошо...
- Пришел, - между тем продолжал рассказ Густо, - а ты слег. Наверное, промок вчера сильно?
- Просто нездоровится, - тихо отозвался юноша, стараясь держать голову так, чтобы ссадина на губе не бросалась в глаза, и бездумно подергивая манжеты и ворот рубахи.
- Лекарь хоть был? - так же запросто поинтересовался молодой человек.
- Нет!
Вот уж за лекарем Равиль не стал бы посылать даже лежи он при смерти после вечерней "беседы" с Ташем! Представив дотошный осмотр в духе строгого синьора Джероннимо, юноша опять вздрогнул: у него в синяках все руки, на ребрах тоже наверняка что-то осталось, а во что превратились его ноги и зад - страшно даже представить! Еще страшнее представить, что это кто-нибудь увидит...
- Как знаешь, - неодобрительно нахмурился Густо. - Но от завтрака, хоть он и на обед больше смахивает, ты не отвертишься! Я уже все принес.
Равиль вспыхнул: музыкант не обязан его кормить изо дня в день, даже если никто другой этого не делает!
- Я не... - юноша собирался решительно возразить, но неловко повернулся, и едва удержался от стона.
- Не вздумай отказываться, а то силой накормлю! - с деланной шутливостью пригрозил Густо, напряженно глядя на уткнувшегося в подушку бледного юношу.
Не открывая глаз, Равиль вымученно улыбнулся в ответ и сдался, постаравшись устроиться как-нибудь боком, чтобы было не так больно, и не случилось выдать себя. По счастью, в комнате царил полумрак, потому что ставни оставались прикрыты.
- Спасибо, - почти шепотом поблагодарил он упорного музыканта, принимая из его рук ложку и миску с чем-то ароматным. Есть действительно хотелось, и юноша лишь понадеялся, что Ксавьер не заявится в ближайшие полчаса. - Но все же не стоило...
- Вот еще! - Августин упрямо свел брови, пристально наблюдая за "больным". - Знаешь, я обещал ни о чем не спрашивать... Но это не значит, что должен оставить тебя околевать тут в гордом одиночестве!
Равиль ажно поперхнулся супом от настолько прямого заявления, однако чем возразить на него не нашелся.
Густо просидел у него почти до самого вечера, порываясь помочь в чем нужно и не нужно, каждые 20 минут сбегать за доктором или хотя бы к аптекарю за чем-нибудь укрепляющим, и всячески развлекая. Так что, сколько бы усилий не приходилось прилагать юноше, чтобы прятать истинную причину его "болезни", сердиться на само воплощение непосредственности - было абсолютно невозможно!
А прогнать духу не хватало. Он знал, что просто опять трусит, боится остаться наедине со своими кошмарами, виной, грезами о недостижимом, боится ожидания неотвратимой кары за все свои грехи в лице персонального демона... Наверное, так радуется осужденный, видя, что палач немного ослабляет дыбу, что цепи не слишком трут, а казнь откладывается на часок - не избавление, но хоть поблажка...
- Сыграть тебе что-нибудь? - неожиданно предложил гость.
- Сыграй...
Равиль улыбнулся: минуты бежали неумолимо, и в каждое следующее мгновение на пороге мог появиться Ксавьер. Что тогда? Ведь он опять идет по тому же пути, что с Ожье, и знай Августин о нем правду - разве подошел бы еще хоть раз ближе, чем на полет стрелы?
Это было подло использовать чьи-то лучшие порывы, чтобы продержаться на плаву лишний миг! По крайней мере, когда он отсасывал продавшему его потом агенту, - оба не заблуждались в сути происходящего...
Для таких, как он - всегда другие правила, хорошо хоть с Хедвой удержался! Но... просто представить, вообразить, унестись душой, а не избитым телом в недостижимую сказку - как тут устоять! Ведь бывает же она и наяву, стоит на Айсена посмотреть...
Шлюха! Дрянь, тварь продажная! - Ксавьера не было, Равиль надавал пощечин себе сам, пусть и мысленно. - Правильно Ожье зверьком называл: кто поманит, погладит - к тому и ластится... Дешевка, за кормежку и ласковое слово на все готов!
Его уже колотило всем телом, когда обрадованный Густо вернулся с гитарой.
- Ты что?! Плохо, да?! - Августин кинулся к юноше, свернувшемуся в уголке постели в обнимку с подушкой, от которой так и не оторвался за весь день.
Равиль просто помотал головой, не в состоянии выдавить из себя ни слова, даже если б от этого зависела его жизнь, но опять растянул губы в улыбке. Повисшая тишина была томительной и тяжелой...
- Знаешь, - молодой человек сел на сундучок у окна, где было светлее. Начинать с соло выступлением он не торопился, - я такую улыбку, как у тебя, в первый раз вижу!
- Какую, - прошелестел вопрос.
Неужели разглядел метки, несмотря на то, что Равиль удачно отговаривался, что от света болят глаза?..
Густо хотел было ответить, но запнулся, не сумев подобрать достойных слов:
- Светлую, но... горькую, что ли! - он попытался все-таки объяснить. - Как печаль по младенцу: вроде не мучился, ангелом невинным ушел, а все же своей жизни не прожил... Будто у вышнего ангела, скорбящего по неведомому и незримому, что мы понять не в силах! Нездешнему... Сказал бы - потустороннему... Но она не ужасом веет, а скорбью, - такой, что слезы из глаз! Ты... Нет, я не спрашиваю!!!
Августин оборвал себя на самой пронзительной ноте, а Равиль так и не перестал улыбаться: вот оно что... певец-музыкант ищет новых острых душещипательных впечатлений, как натура творческая и ищущая в принципе. Нашел, вот...
Он думал, что мелодия окажется если не хулиганской, то удалой, веселой и разбитной, - под стать тем чертам характера, что выставляет напоказ сам Густо... Нет. Она была, как капель в ненастный день. Как последнее прости... как пелена тумана. Равиль не заметил, как один сонет превратился совсем в другой:
- "...Чрезмерно узкое его лицо
Подобно шпаге...
Безмолвен рот его, углами вниз,
Мучительно-великолепны брови...
В его лице трагически слились
Две древних крови.
Он тонок первой тонкостью ветвей.
Его глаза..."
Аккорд замер на полуноте. Августин вскочил, сбивчиво попрощавшись, притихший Равиль недоуменно смотрел ему вслед.
***
И все же хорошо, что Густо ушел! С Ксавьером он разминулся буквально на пару минут и очень может быть, что они даже встретились на лестнице, потому что первые слова мужчины были о музыканте:
- Завел себе нового приятеля, лисенок?
- Да... - тихо проговорил Равиль, не отрывая взгляда от одеяла, в которое кутался. Отрицать что-либо было бессмысленно.
Однако по-видимому Таш сегодня был в превосходном настроении, и ожидаемой пощечины так и не последовало. Ксавьер потрепал юношу по щеке, заметив только:
- Ты же будешь вести себя аккуратно, да золотко? - и благодушно добавил после кивка. - Это правильно, я же не зверь какой и не люблю тебя наказывать. Просто слушайся и все будет хорошо.
- Хорошо... - эхом отозвался безжизненный шепот.
Довольный жизнью и собой, мужчина сбросил верхнюю одежду, но в постель забираться не торопился.
