...Единственное, чего он по-настоящему хотел - быть любимым не кем-то, а именно этим человеком. Во всех смыслах слова "любимый" - и в единственно верном! Куда там идолам и божествам - все они меркли перед тем, кто наиболее полно воплощал собой понятие "мужчина"... Он бы жизнь ему отдал: прожить жизнь ради кого-то гораздо труднее, чем в порыве из-за кого-то умереть. Он не мог уйти, а теперь не мог больше оставаться... Вынести все это.
И когда все невозможности сошлись вместе - в руках Ожье, в качестве вознаграждения за честное признание, оказалось лишь бесчувственное тело.
Обеспамятовавший юноша у него на руках казался невесомым, почти бесплотным. Безгранично хрупким - до замирания сердца. Как видение... призрак мечты. Он смотрелся тонкой веточкой, бледным весенним побегом на пасмурной проталине - и это его дикий кусачий лисенок?
Ожье словно впервые его увидел: какие нежные у его мальчика ресницы... линия гладкой щеки и высоких скул невыразимо трогательна. И сколько уязвимости в изгибе губ, открытой шее, беззащитной ямочке между ключиц, сколько обреченной упрямой гордости в всегда прямом развороте плеч, дерзко раскинувшихся крыльях бровей... Почти прозрачные тонкие ладошки и длинные идеально ровные пальцы с местами по-детски обкусанными ногтями... Господи, он же и есть ребенок почти, ему же едва 18ть, да еще всякой мразью истоптанный по самое некуда!
Бережно уложив Равиля на кровати в комнате, которую тот занимал, мужчина попросту разорвал шнуровку на вороте, чтобы облегчить ему вздох, осторожно отвел с лица спутанное облако кудрей. Лисеныш...
Когда он стянул башмаки, еще не полностью пришедший в себя юноша с судорожным вздохом дернулся в попытке толи отвернуться, толи свернуться, толи оттолкнуть того, кто его касался.
- Шшш, - Ожье придержал его легонько, - тише, рыжик... тише, успокойся, маленький...
От звука его голоса, Равиль рванулся сесть, задохнулся, закусив в раз задрожавшие губы, и рухнул обратно на постель с еле слышным всхлипом:
- Хватит!!!
- Хорошо, лисеныш, я сейчас уйду, - приговаривая с ласковой силой, мужчина уложил его удобнее и отстранился, выпрямляясь, - ты только успокойся немного! И не вставай, тебе сейчас не стоит...
Он давно знал, что привычка Равиля держать все в себе рано или поздно может обернуться тяжелым срывом, и в этот момент преобладающими чувствами были тревога и страх за него. Они рвали надвое от желания обнять парнишку, гладить, шептать в ушки что-то глупое, но успокаивающее, и сознанием того, что как видно, именно его присутствие для юноши сейчас невыносимее всего и может обернуться чем еще похуже.
Ожье было не по себе. Обморок, точно высверк молнии, осветил до поры скрадывающиеся повседневностью особенности и акценты в чертах, и теперь бросалось в глаза, что мальчик измучен, зачах, уязвлен и истерзан переживаниями. Когда у Равиля больше не осталось сил натягивать на себя привычную маску бодрого бесстрастия или азартного отпора, становилось видно, что от впечатлившей переборчивого торговца яркой вспышки осталась болезненная тень.
Неужели это его вина? И если да, то в чем?
"Рыжий мой звереныш... "
Мужчина не сразу отвернулся, лаская взглядом то, что по своей же воле отказался ласкать иначе - и куда их это чертово благородство завело?
Но по-другому не мог. Как оказалось, даже бессознательно не мог допустить мысли, что пуганный лисъ ластился бы к нему из чувства долга, признательности. Собака, вон, тоже руки лижет и хвостом виляет от радости!
А его мальчик заслуживает совсем другого, и сам он другой, и не простил бы чего-то подобного обоим, а еще точнее - занес бы в длинную графу "неотложные нужды", чтобы потом постараться надежно забыть все, как своих прежних хозяев... До следующего кошмара.
За что? Действительно, за что - юноша даже договорить не смог! За что было взваливать на него выбор между долгожданной нечаянной свободой выбора и благодарностью к спасителю, уважению и привязанностью к старшему товарищу?
Ожье взглянул в помертвевшее, отрешенное ото всего личико, и ничего не сказал больше. Не сделал, шагнув через порог распахнутой двери навстречу шелесту женских юбок.
"Я тебе не хозяин, малыш. У тебя не должно быть хозяев, только любовь и счастье".
***
Нет ничего хуже, чем война в доме. К великому облегчению, Катарина Грие встретила мужчину гораздо спокойнее и сдержанее, чем могла бы жена, муж которой устроил выяснение отношений с любовником, приревновав того к ее же брату.
Увидев сквозь дверной проем за плечом Ожье заботливо уложенного на кровати юношу, она лишь пожала плечами, заметив задумчиво без тени издевки:
- А ты будешь хорошим отцом.
Именно подобное ровное замечание удивило, как ничто иное! Конечно, между ними существовала договоренность, но та легкость, с которой молодая женщина приняла возможные отношения супруга с хорошеньким мальчиком, как собственно и самого мальчика - неизвестно откуда и кого - под семейной крышей, не могла не поразить. Ожье даже не нашелся сразу, что сказать ей, но смысла откладывать разговор или кривить душой не находил.
- Как ты понимаешь, он для меня совсем не сын, - четко и недвусмысленно сообщил мужчина, прямо глядя жену.
Откровенность и категоричность его признания тоже удивили Катарину.
- Надо же... - она несколько растеряно покачала головой, с интересом вглядываясь в мужа, - как оказывается у вас все... - подобрать подходящее определение получилось не сразу, - запущено!
- Прости, - уронил Ожье, но сожаления в тоне не было.
- За что? - женщина снова небрежно пожала плечами. - Любовь и верность можно понимать по-разному. Жена выходит за мужа и приносит ему клятвы. Как бы там ни было, но о своих я пока не пожалела.
Катарина говорила искренне. Страсти приходят и уходят, чувства нежные - тем более материя тонкая, эфемерная. Зато мало кто из мужчин оказывает жене подобное уважение, а уж что бывает при его отсутствии, она довольно насмотрелась в отчем доме.
К тому же, честность и прямота очевидно лишь расположили мужа к ней еще больше. Ожье восхищенно помотал головой и, взяв за руку, не поцеловал ее, а сжал, как пожал бы руку товарищу и надежному партнеру. Что ж, по крайней мере, одна проблема во всей этой ситуации, ему не грозит! И хотя бы этому уже можно порадоваться.
Катарина ответила на пожатие мужа не менее твердым и уверенным.
- Я послала за лекарем, - деловито сообщила она, возвращаясь к насущным заботам.
Молодая женщина уже отошла, но у лестницы внезапно задержалась:
- Этот мальчик вам дорог. И я тоже не желаю ему зла. Я не знаю, что произошло между вами, и не буду лезть в ваши отношения, но не могу не предупредить. Ксавьер умеет добиваться своего не только в ведении дел, однако он не тот человек, который может составить чье-то счастье. Я уверена, отец знает больше моего, но во-первых, в последнее время пресловутое ведение дел зависело от Ксавьера, и потом, мужчины обычно относятся к таким вещам по-другому. Пока речь не заходит об их дочери. Или сыне. Или НЕ сыне, - Катарина обернулась к мужу, позволяя увидеть, что она не шутит и не играет. - К тому же, мой братец прекрасно умеет... обстряпывать свои делишки и заметать следы. Если бы не болтливый язык Дамиана, я бы может тоже ничего не узнала, при этом прожив с ним в одном доме. Но Дамиан дурак, а мне не хочется думать о том, чего он может НЕ знать.
По мере ее слов, Ожье хмурился все больше. Чутье его никогда не подводило и сидеть сложа руки, ожидая у моря погоды, он тоже не умел. Однако как бы все не обернулось, пострадает в первую очередь Равиль...
Пат. Либо рано или поздно новый срыв, в случае если Ожье начнет давить и запрещать. Либо мальчиком попользуются, наиграются и бросят - глаза заволокла белая пелена от одной мысли даже не о чем-то подобном, а уже от самого первого предположения...
