- Мой герцог предпочитает решать свои проблемы без участия монарха. А вот с вами он бы их с радостью обсудил.

Андрэ поднёс к губам чашку, с удовольствием наблюдая, как гость дёргается и с опаской поглядывает на аллею, откуда, как оба они понимали, за Андрэ наблюдали люди короля.

- Что же это могут быть за проблемы, ради которых ваш герцог позволил себе рискнуть своим и моим здоровьем?

Кормак рывком вытащил из-за пояса письмо в конверте, запечатанном незнакомой печатью. Рассмотрев и запомнив красовавшийся на ней знак – орла, с открытым в крике клювом – он сломал печать и пробежался глазами по письму. Дезмонд, герцог Корнуольский, приглашал его на торжество в честь окончания зимы.

Поднял брови и посмотрел на Кормака.

- Вы в своём уме?

- Ваши предположения оскорбительны, - Кормак, впрочем, ничуть не оскорбился и даже усмехнулся в ответ.

- Как по вашим представлениям я отлучусь из дворца на три дня? Если ваш герцог хочет поговорить со мной, пусть соизволит явиться сам.

- Мой герцог полагает, что куда безопаснее для вас обоих встретиться у него. Уверен, вы и сами это понимаете.

Андрэ фыркнул.

- Вы говорите и ведёте себя так, будто это у меня есть проблемы, требующие участия в моей жизни Дезмонда. Но пока что всё наоборот. И если он хочет увидеться со мной, ему придётся прийти самому – и тогда, когда я буду готов его принять.

- Виконт, вы не совсем понимаете, о ком идёт речь. Мой герцог встречается с теми, с кем пожелает, и тогда, когда пожелает он.

- Я рад за него. Пусть продолжает с ними встречаться. А мой распорядок подобных встреч не предусматривает. Шей, будь добра, убери, - кликнул он служанку, уже вставая, и миловидная девушка в зелёном платье принялась собирать посуду на большой серебряный поднос.

- Виконт, вы ведёте себя опрометчиво, - сообщил Кормак, но Андрэ отчего-то стало весело при виде его полного злости взгляда.

- Вы последний, кто будет оценивать моё поведение, - сообщил он и, одёрнув манжеты, двинулся в сторону дворца.

***

Прошло не более часа, как Андрэ пожалел о сказанном. Перед внутренним взором его снова стояло лицо Дезмонда – высокие бледные скулы, орлиный нос, волны чёрных волос на плечах и глаза – такие же чёрные, как у короля, но куда более живые.

Тщетно мерил он из конца в конец свой кабинет, понимая, что упустил возможность увидеть Дезмонда ещё раз. Возможность, которая, быть может, больше уже не представится.

Едва солнце опустилось за горизонт, в покои Андрэ постучали, и на пороге показался Оливер – секретарь Андрэ. Это был мужчина слегка за шестьдесят, в котором король был уверен как в себе самом, но которого, тем не менее, Андрэ знал куда дольше монарха. Оливер был учителем Андрэ с тех пор, как тому исполнилось три года, и родители решили, что мальчик может сидеть на лошади. Он был с Андрэ, когда Ричард забирал его из отцовской усадьбы, и как же был удивлён Андрэ спустя всего лишь полгода своей жизни во дворце, получив согласие на присутствие при нём старика Оливера.

Андрэ не любил вспоминать тот год. Его тогда не радовали ни богатое убранство комнат, ни почтительность и обилие слуг. Он не хотел уезжать из отцовского дома и не мог понять, как вышло так, что родители отдали его королю. Андрэ понял своё положение при короле почти сразу. Тогда он ещё не пробовал любви ни с женщиной, ни с мужчиной, а Ричард не был ни чуток, ни заботлив. Андрэ казалось, что король мстит ему за что-то, – но за что, он понять не мог. И тогда, в первую ночь - и во все последующие ночи того года не мог дождаться, когда монарх оставит его в одиночестве на скомканной постели, чтобы Андрэ мог свернуться калачиком и плакать до самого утра.

Андрэ не общался ни с придворными, ни со слугами. Первые презирали его, вторых презирал он сам. Ричард окружил его женщинами, которые обучали его этикету и женским хитростям, но сам мальчик сгорал от стыда, выслушивая их уроки, и с трудом мог понять, почему должен следовать им.

Все преимущества своего положения он понял много позже. Даже теперь, спустя восемь лет, его презирали – но теперь его ещё и боялись. Он перестал искать их любви, как искал её в самом начале – Андрэ понял, здесь никто не способен любить. И, чтобы выжить, ему следовало научиться быть таким, как они. Теперь, вспоминая своё детство, Андрэ понимал, что и тогда не знал, что такое любовь – ведь разве можно назвать любовью то чувство, которое испытывают родители, отдавая сына в руки чужого мужчины? У него не было братьев кроме одного, родившегося двумя годами позже его самого и умершего в младенчестве, так что и братской любви он не знал. Только одиночество было его спутником с самого рождения и до тех пор, когда Ричард привёл в дом третью супругу и покинул своего молодого любовника, чтобы заняться продолжением рода. Но если в ком-то Андре и мог заподозрить если не любовь, то хотя бы преданность – это был Оливер, нашедший его так далеко от родительского дома и помогший не заблудиться совсем в океане злословия и лжи.

- Есть новости? – спросил Андрэ, наблюдая, как Оливер пересекает порог и сгибается в поклоне.

- Почти никаких, милорд, - старик с трудом разогнулся и, пройдя через всю комнату, опустил на стол перед Оливером стопку донесений.

В отличие от письма, поданного Кормаком, эти Андре прочитал внимательно, вдумываясь в каждую строчку.

- Твои люди в Уэльсе… Почему нет писем от них?

Оливер задумчиво причмокнул губами.

- Я думал об этом. Хармон молчит уже три дня. Но бить тревогу слишком рано. Вы думаете, его могли обнаружить?

- Я думаю, он мог что-то найти… - Андрэ отложил бумаги на стол. - Если бы я сам мог поехать в Уэльс…

- Нет смысла мечтать о невозможном, Андрэ.

Оливер посмотрел на юношу тем взглядом, которым старики обычно смотрят на молодёжь. Андрэ поморщился, но ничего не сказал.

- Постарайся выяснить, что с ним случилось. Впрочем, ты сам всё знаешь.