Ольстер усмехнулся.

- Там, где горячо, наркотики и кровь. Каждый вечер они собираются в порту, у скрещения ветров.

Эван кивнул.

- Сегодня я занят. Завтра жди меня у ворот. Кестеру не нужно ничего знать. Найди того, кто нас отвезёт.

Энзо чувствовал себя разбитым с самого утра. Накануне, вернувшись в апартаменты, он был приятно удивлён, что Чезаре не только погладил простыни, но и сам догадался положить грелку ему в постель.

Впрочем, белоснежное и гладкое тёплое бельё только создавало для Энзо в эту ночь лишний диссонанс. Он ворочался до самого утра, то и дело вспоминая лица корсиканцев, никак не желавших отставать от него, и гаденькое чувство, которое испытал, нащупав на штанах конгрессмена выпуклый бугор – как будто случайно пощупал скользкого червяка.

Он пытался настроить себя на позитивный лад и думать о том, как использует случайный приз – но в голову ничего не приходило.

Заснул Энзо, только когда первые сизые лучики голубоватого солнца заглянули в окно, и спал, пока звонок Роя не разбудил его.

- Уже двенадцать часов.

- У меня выходной?

- Бегать нужно всё равно.

Энзо вздохнул и принялся выбираться из кровати. Ополоснувшись под душем, он натянул на влажное тело футболку и спортивные штаны и, пошатываясь, слегка спросонья стал выбираться в коридор. Чезаре нигде не было видно, но Энзо не очень-то его и искал. Зато, едва он миновал поворот, как нос к носу столкнулся с Констансом, который, казалось, специально его поджидал.

На Констансе тоже была спортивная форма, но, судя по розовым щекам, он уже отбегал своё.

- Энзо… Ливи тебя искал.

- И что? – Энзо поморщился. После вчерашнего он видеться с Ливи абсолютно не хотел.

- Зайди к нему после тренировки. Я тебя прошу.

Энзо поджал губы и окинул взглядом Констанса. Не то чтобы он симпатизировал ему, но если кто-то из работников клуба и вызывал у него сочувствие – то только Констанс и Рой. Первый - потому что был единственным, кто попал сюда не по своей воле. Губернатор заинтересовался им пару лет назад, а мать с радостью отдала едва достигшего совершеннолетия сына состоятельному мужчине в бессрочную кабалу. Конечно, МакКензи не мог и не хотел держать свою игрушку при себе, и потому Констанс был определён в клуб, где, как и все, обучился элементарным вещам – этикету, риторике, игре на фортепиано и умению подбирать правильный костюм. Констансу абсолютно определённо было здесь лучше, чем дома – он был одет и обут, и хотя изрядная доля денег, выделенная на его содержание, по настоянию матери уходила в семью, в целом мог быть вполне доволен собой.

Энзо не считал, что то, что происходило с ними в залах клуба, можно было расценивать как несчастье – все они сами выбрали свою судьбу. Какими бы ни были их поклонники – красивыми или уродливыми, молодыми или старыми – Энзо отлично знал правила игры. Он мог отказать любому, кто не нравился ему – но Рой мог заставить его провести время с любым, кто был нужен ему или тем, кто находился выше его. Всё решалось легко. Энзо знал это, когда пришёл в клуб, и хотя в отдельные минуты мог о чём-то жалеть, в целом тоже был доволен своей судьбой.

Он мог заставить себя перетерпеть несколько часов с тем, к кому не испытывал ничего – это была работа не хуже любой другой.

Куда болезненнее было видеть, как люди, которые нравились ему, исчезали, забывая о нём, как о забытой игрушке. Как, например, Сабир. Или как МакКензи о мальчике, которого купил.

- Ну, хорошо, - сдался Энзо. – Только потом. Очень устал за эту неделю. Может, после пробежки в себя приду.

Констанс кивнул.

- Зайди к нему, - сказал он и исчез за поворотом.

Энзо, которому после этой встречи стало ещё более тошно, спустился на второй этаж и выскользнул на улицу через чёрный ход.

Разминался он торопливо и едва успел вставить в ухо наушник и сделать вдоль берега несколько шагов, как заметил Лэрда, стоявшего в тени тополя, прислонившись спиной к стволу и убрав руки в карманы. Лэрд пристально смотрел на него, но подходить не спешил.

- Чёрт, - выругался Энзо, мгновенно вспомнив, что не только не пришёл на встречу, но даже об этом не сообщил. Поколебавшись недолго, он сам двинулся к капитану и остановился в паре метров от него, спрятав руки в задние карманы штанов и закусив губу.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

- Я думал, ты опять не придёшь, - мрачно произнёс Лэрд.

Энзо поморщился – обвинения, на которые он не мог ответить, не столько смущали, сколько раздражали его.

- У меня вчера появились дела. Я бы позвонил – но ты не оставил мне телефон.

Лэрд продолжал мрачно смотреть на него.

- Можем сегодня повторить… В смысле, попробовать ещё раз, - Энзо пожал плечами.

- Я не привык, чтобы со мной так обращались, - перебил его Лэрд.

Энзо хмыкнул.

- Ну, как знаешь, - он отвернулся и собрался было продолжить пробежку, когда рука Лэрда накрыла его плечо.

- Я заеду за тобой, - сказал он.

Энзо молчал.

- Только скажи куда.

Энзо закусил губу.

- Давай здесь? У водохранилища, в восемь часов?

- Только не забудь.

Лэрд отпустил его, и Энзо продолжил путь.

Неприятное тянущее чувство в груди не пропадало, и он никак не мог понять, с чем следует его соотнести. Он сделал два круга, потянулся ещё раз и, вернувшись в клуб, поднялся на третий этаж.

Энзо остановился на какое-то время около двери Ливи, раздумывая, зайти ли сейчас или сначала принять душ, однако, пока он размышлял, дверь открылась у него перед носом. В проёме показался мальчик-абориген, который служил Ливи, а из глубины комнаты донёсся мрачный голос самого хозяина:

- Заходи.

Энзо вздохнул и вошёл.

В спальне Ливи стоял тяжёлый запах розового масла. Массивные пурпурные шторы, напоминавшие занавес в Оперном зале, даже сейчас, в полдень, почти полностью скрывали окно.

Широкая кровать с витыми ножками из чёрного дерева и изголовьем, украшенным серебром, стояла в самом центре, будто гигантский алтарь, на котором хозяину комнаты приносили жертвы – или в жертву приносили его.

Энзо не нравилось здесь всё. Дурманящий аромат вчерашнего секса, смешанный с запахом цветов, бархатные драпировки и гобелены, изображавшие купающихся античных богов. В этой комнате обитало тление, и он сторонился его, опасаясь, что однажды оно перекинется и на него.