И огорошил своего начальника штаба сообщением, что немцы врезали солидным контрударом по полякам и 7 мехкорпусу, что шли с южного края прорыва. Отбили городок Баутцен и уничтожили при прорыве в тылы полностью медсанбат этого мехкорпуса. Медиков перестреляли, раненых утопили в болотине рядом. И если продвинутся дальше – то как бы и не мешок светит. Этого капитан не знал, видно совсем недавно произошло, или, может сообщили позже. Ну, раз начальник не спорит, то можно и ехать. Единственно деликатно заметил руководству своему, что в фольварке есть неприятный момент. Когда аккуратно он с парой санитаров и оружием наготове обходил помещения в доме, то в столовой обнаружил семью немецкую – за столом сидели. Папаша с мамашей и трое помладше. В общем их вынесли и положили за сараем, так что не надо пугаться.
Майор Быстров недоуменно задрал бровь.
Пришлось объяснять, что ран видимых не было, зато воняло горьким миндалем и румянец такой кирпичный. Потравились немцы цианидом. Командир медсанбата пожал плечами. Запуганные геббельсовскими страшилками немцы и немки массово кончали жизни свои самоубийствами. Кто стрелялся, кто вешался, кто вены вскрывал – как раз позавчера помощь пришлось оказывать передумавшей немке, которую близкая смерть напугала больше, чем большевики. Привезла на какой-то рессорной тачанке то ли родственница, то ли соседка. Деваху перевязали, а тачанку реквизировали.
В свете гибели медсанбата подарок становился куда как важным, поэтому вскоре трехтонка шустро неслась по аккуратной дороге с пронумерованными деревьями на обочинах, старательно держа дистанцию до стальной кормы броневичка, на котором в лихих позах, обдуваемые теплым ветерком, сидели разведчики, только водитель страдал в душной глубине.
Задумавшись, капитан рассеянно глядел в лобовое стекло. Что-то изменилось в пейзаже. Встряхнулся. И только сейчас заметил, что сад, мимо которого несся их маленький, но задиристый отрядик – цветет. Весна…
Странное это было ощущение. Узкая чистая дорожка, деревья, словно окутанные пенными кружевами, ничего, что говорило бы о лютой войне вокруг. Чистая дорога, пустые обочины, даже навстречу никто не попался. Испугался – ведь скоро мир, а он забыл – как жить мирно. Напрочь. Всегда воевал. Все время. Тут узкий чистенький асфальт привел на перекресток, где валялись на обочине, блестя полированными подковами лошадиные туши, валялся перевернутый расквашенный грузовик, россыпь немецких стальных шлемов на дороге, шмотки, бумажки – отряхнулся от наваждения. Водитель глухо матернулся – под колесом жбонькнула, отлетая прочь, каска, вызвав нервную реакцию шофера – могло и колесо лопнуть.
Потом пошла техника – автомобили разных частей с разными грузами бодро перли и попутно и навстречу. От души отлегло. Мир прежний, все идет по накатанным рельсам.
Очумелый мотоциклист чуть не влетел в лоб, вывернувшись из-за прущих навстречу колонной бензовозов. Чудом разминулся с броневиком впереди, вторым чудом не попал в грузовик Берестова, чертом вертанулся в считанных сантиметрах. Еще и белозубо оскалился, что на чумазом лице особенно заметно было.
— Итиот! — выругался тихо капитан.
Ничего не поделаешь. То, что казалось хаосом и муравьиной беготней означало только одно – снабженцы свой хлеб не даром едят и сейчас многотысячные армии бегут и катят наперегонки, как и полагал начальник штаба. Это только профану кажется, что ездить по дороге просто и дивизия легко и беспрепятственно может – словно поезд какой – без проблем доехать от пункта А до пункта Б. С первого взгляда – детская задача. На деле колоссальный труд – от задумки командира, воплощенной штабом в конкретные и четкие приказы всем исполнителям, до громадной и скрупулезной работы каждого участника от командира дивизии до водителя грузовика или мехвода танка. Только так военная махина будет двигаться не растягиваясь кишкой, не сбиваясь в кучи в дурацких пробках, притом будучи готовой отразить любое нападение – хоть с воздуха, хоть с земли и вовремя – где надо – вступая в бой. Притом надо постоянно и в необходимом количестве доставить в пункты назначения и топливо и боеприпасы и пополнения, вывозя аккуратно в тыл раненых, пустые ящики от снарядов, поврежденную технику для быстрого ремонта и еще выполняя сто задач, не менее важных. Носятся связные и посыльные, комендантская служба то подгоняет, то осаживает, чтобы график не сбился и не получилось затора, над головой болтаются в небе истребители прикрытия, у ключевых точек – тех же мостов – окопано прикрытие и стоят зенитки, задрав стволы в небо. И вся эта армада из сотен тысяч людей, десятков тысяч машин по десяткам маршрутов прет катком организованно и неудержимо охватывая Берлин по окраинам, захватывая склады, которые в любой столице вынесены подалее от высокомерного центра. Немецкие группировки – отрезаны от города и хотя и пытаются отчаянно пробиться, но ничего не выходит. И южная группировка Буссе, не пробив дыру в нашей обороне, пытается обойти советские части, обогнать и войти усилением к гарнизону столицы. И с севера группировка Штайнера бьется как лбом об забор. И с запада тыкается группировка Венка. И никак нельзя пустить их в Берлин, вертись, как хочешь. Вот и вертятся войска Красной Армии, крутя карусель вокруг столицы Рейха.
Прямо кадриль. Виртуозная, многодельная и напряженная, потому как только организованность дает победу, те же массы гитлеровцев, что в армии Буссе – а их там по слухам тысяч двести – можно остановить только если поломать структуру, костяк любого воинства. Для того их безостановочно долбит авиация, выжигая немцам боевую технику, в первую очередь ударные силы – немецких люфтвафлей за последнее время и не видно было, сбросили их с неба, а наши постоянно жужжат в небе, атакуют в хвост последней берлинской надежды танкисты, отжимая от Берлина, а заслоны РККА стоят насмерть, вынуждая фрицев долбиться уже аморфной массой в жестко структурированную оборону или идти в обход. Пешком по лесным дорожкам, отдав магистрали для колонн советской техники.
Это очень кисло – бодаться с обороной, которую составляют взаимодействующие друг с другом и окопавшиеся пехота, артиллерия и танки, прикрытые сверху авиацией. То, что устраивали нашим немцы в 1942 году – теперь вернулось с походом и сейчас уже гитлеровцы толпами пехоты и с жалкой поддержкой трех пушек, к которым и снарядов по три штуки, безнадежно шли массами на пулеметы, в многослойный кинжальный огонь, ложились сотнями и тысячами, заваливая поля и дороги убитыми и умирающими – и не добиваясь успеха, потому как с их стороны пропала именно организованность и структурность военная, когда рода войск взаимодействуют и помогают друг другу, усиливая общую мощь не в разы, а на порядки. Исход войны для Берестова был уже ясен. В Германию пришла неодолимая сила. И как ни стараются последние армии Рейха спасти положение – это уже все впустую. Кончились ветераны, оставшиеся в земле на всем пути из СССР, кончились снаряды, оставшиеся на уже захваченных складах, кончились танки и бронетранспортеры, которые стоят горелыми стальными тушами по дорогам, где штурмовики Ил-2 наворочали металлического бурелома так, что и не растащишь. Знакомо это все Берестову, отступление по лесам, когда всей силы – винтовка, да полста патронов – и вся огневая мощь, а танки и пушки или брошены или сожжены. Крови нам это еще стоит большой, к сожалению. Но теперь на одного нашего погибшего бойца приходится по пять – шесть немцев. Это уже затаптывание сбитого с ног, но еще кусающегося врага. Хотя каждого своего погибшего – жаль до слез. Но никуда не деться. Добить надо. И сейчас как раз вышибают, образно говоря, дубиной последние германские зубы.
Госпитальный взвод встретил странно – очень уж как-то обрадовались и сестрички и врач и санитары приезду своих. Сами уже все собрали-скатали, но что-то встревоженные, ходят пригибаясь, быстро и на открытые места не вылезают. К машине первой подбежала маленькая и ладненькая медсестричка Маша, на плече которой грозно покоился великоватый для нее ППШ.
