— Да откуда же я все это возьму? У меня на все про все я сам, да трое фельдшеров. И санинструкторов с десяток! — жалобно возопил чертов лекарь.
— Да хось годи, — грубовато ответил разозлившийся Берестов. По рангу он вообще-то был ниже, чем стоявший перед ним потный и жалкий военврач третьего ранга, но по положению и должности – пожалуй, и постарше, а уж по знаниям – и тем более.
— Как вы со мной разговариваете? — возмутился невзрачный лекарь в плохо подогнанной и помятой форме.
— Хах могу! Сам ше видишь! — поставил его на место Берестов и тем же шепеляво невероятным говором своим, изменяя сейчас привычке помалкивать при посторонних, (потому как стеснялся своего корявого произношения) прочел краткую лекцию о том, что раненых бойцов и командиров с поля боя надо вытаскивать в ротные пункты сбора раненых, из них – в батальонные, а оттуда – еще глубже в тыл – в полковой. Откуда их эвакуируют в медсанбат, спасая жизни и здоровье. Причем на всех этапах эвакуации надо оказывать соответствующую помощь – от первой в роте и первой медицинской – в батальоне до врачебной медицинской хирургической в санбате. Все это чертов терапевт должен был знать и сам, да и получше пехотного командира, ан слушал внимательно, чуть ли не как откровение свыше.
Назначил ему место сбора раненых его полка, который как раз спешно окапывался и покатил обратно в медсанбат, украшая по дороге деревья потрепанными фанерными указателями "медсанбат" со стрелкой, да кусочками бинтов, так как этих указателей было всего шесть на все про все. А ведь еще два полка искать надо. Впечатления у старлея были мерзкими. И безграмотный в военном деле одинокий терапевт в полку и то, что по прикидкам опытного пехотинца в самом полку штат был не заполнен не только медиками, но и строевыми командирами, да и полосу обороны нарезали вроде как вдвое большую, ехать пришлось вдоль позиций что-то долговато – все это сильно портило настроение. Подловили нас немцы со спущенными штанами – вертелось в голове. И надо же сообразить – отпустить всех лекарей из полка в отпуск прямо перед войной! Ведь не шарашкина контора, армия! Должны же планировать отпуска командного состава! Так ведь и заместитель командира дивизии по медчасти – тоже в отпуске и не вернулся еще! Судя по бурчанию Мешалкина и у шофера возникли те же мысли:
Жизни нет, счастья нет,
Кубок жизни допит –
Терапевт-торопевт
На тот свет торопит.
Нет, то, что война – это организованный хаос – Берестов отлично знал и на собственном опыте. И все знать невозможно и все предусмотреть – тоже, потому как противник старается поломать все твои планы и намеренья, это ж драка в полный мах и насмерть, а не дружеские посиделки! На войне человек часто попадает в ситуацию непоняток и растеряшек. Когда нихрена умного придумать не сможешь или не успеешь. Для этого вызубрен устав, поступай по нему. Но ведь не зря Родина тратила время и средства, обучая тебя всякому – разному. Если чувствуешь себя в состоянии выработать оригинальное решение – действуй, победителей не судят. Но должок сполна отдай. Нельзя подводить тех, кто рассчитывает, что план ты отработаешь полностью. Может, от этого все сейчас и зависит, хоть ты и не знаешь. И растяпство терапевта очень разозлило.
Друг-желудок просит пищи,
В нём танцует аппетит,
В нём голодный ветер свищет
И кишками шелестит!
— своеобразно напомнил о том, что наступило давно время обеда, шофер. Как раз въехали на территорию разворошенного муравейника, который назывался по недосмотру медсанбатом.
— Повшаса да всё пго всё! — строго сказал старлей.
— А заправиться? — искренне удивился Мешалкин.
— Да всё! — не отступился Берестов.
Шофер приуныл и косолапо побрел прочь, безнадежно бурча под нос:
Прекрасное, увы, недолговечно,
Живучи лишь обиды и увечья!
А Берестов сразу же кинулся жену искать. Все, что он сегодня видел – страшно не понравилось и он хотел уже в который раз попросить ее немедленно уехать, как вольнонаемная она это сделать могла, так уж получилось, что хоть и военнообязанная – а не призвали пока формально. Нашел достаточно быстро, она обрадованно улыбнулась и на душе у мужа потеплело, но надоевший ей разговор пресекла сразу и жестко:
— Мусик, я же тебе объясняла уже, что – извини, но – нет! Вот еще мне не хватало сейчас тут мотаться куда ни попало под бомбами! Ты же сам видел, сколько беженцев – в таком потоке ничего хорошего быть не может и стреляют по ним с воздуха и бомбы кидают! А тут мы в лечебном учреждении, нас защищает европейское мировое право и конвенции – тут точно безопаснее. И кто меня, толстеющую, кормить будет, а медиков как-никак снабжают очень неплохо, у врачей вообще паек, как у летчиков, 7-й категории! Немцы, хоть и фашисты, а всегда были приличными людьми, законопослушными, вот и Левин говорит. Если подписали конвенции – будут соблюдать. Давай прекратим этот ненужный спор, — пресекла она бульканье мужа.
И добавила:
— Скажи "Аддбуз!"
— Аддбуз, — покорно выговорил Берестов. Его жена достала по случаю на одну ночь тетрадку с упражнениями для логопедов, старательно переписала под копирку, расплатившись с коллегой вторым экземпляром, и теперь старательно отрабатывала с мужем приемы возвращения нормальной речи. Старлей покорно повторял и повторял упражнения, не очень веря в то, что когда-нибудь сможет говорить как прежде. И сложнее всего было с буквой "р". По таинственной тетрадке получалось, что можно постепенно научиться говорить эту чертову букву путем перевода ее из нормально выговаривавшейся буквы "д".
— Опять с утра не ел ничего? — проницательно и строго глянула медсестра на мужа.
Тот вздохнул, развел руками.
Тогда она вытянула из кармана халата маленький кулечек из грубой оберточной бумаги, сунула ему в карман.
— Это сахар. Сахар мозгам совершенно необходим. Если нет симптомов диабета, смело ешь во время мозговой работы. Тебе сегодня пригодится, точно вижу.
— А ты? — попытался достать кулечек грозный муж.
— Я ела. Мне хватит. И работа у меня не умственная. Это у вас, мужчин, вся работа – умственная, даже когда речь идет о вышибании мозгов!
— Берестова! Куда ты пропала, давай быстрее обратно! — завопил из-за палатки женский голос.
— Ну все, мне пора, — клюнула поцелуем в губы и гаркнула: — Иду, иду!
И ушла, подмигнув.
А муж успел всухомятку что-то схарчить и поспешил выполнять боевую задачу дальше, вытянув Мешалкина из-за сколоченного из горбылей стола, где тот трапезничал.
То я в храме, то я в яме,
То в полёте, то в болоте,
То гуляю в ресторане,
То сгибаюсь в рог бараний,
— грустно откомментировал это событие поэт-шофер, с печалью озирая покинутую кухню.
Только отъехали на несколько сот метров, как дорогу пересекли стремительные тени. Мешалкин вдарил по тормозам от души, так, что чуть сам не воткнулся лбом в стекло, а не очень ожидавший этого пассажир приложился о холодную гладкую поверхность сильно.
— Воздух! — испуганно мяукнул Мешалкин и неожиданно прытко выскочил из машины. Берестов, ругаясь из-за ушибленного лба, вылез из кабины не столь проворно, но и не мешкая. В небе над медсанбатом давали круг самолеты. И их очертания были непривычны. Он кинулся обратно, потом опомнился и остановился. Эти бомбардировщики не кидали бомбы, а спокойно кружили в воздухе, урча моторами. Видимо и впрямь – соблюдают конвенцию, не трогают медицину. Глупо бежать, врываться взмыленным идиотом. Стыдобища! И адъютант старший развернулся и спокойно пошел обратно к автомобилю, стоящему одиноко на дороге.