Там где был раненый сапер и БТ задудукали враз танковые дегтяревы и почти сразу же гулко ахнуло – почти тем же громом, что до того от головы немецкой колонны долетел.

Сердце лейтенанта обмерло – треск своих пулеметов как ножом обрезало – и тут же вновь забилось – ожили тарахтелки, снова пальба пошла. По самолету палят. Как сапер приказывал, когда велел пулеметы поснимать. Тут же Еськов вспомнил, что у заряжающего как раз пулемет снятый под рукой а самолетик – вот сейчас может опять над головой пролететь неторопливо и невысоко. Велел подать ДТ, ухватил за ствол, потянул – и страшно удивился.

Замаскированный в кустах напротив танк Богатырева без приказа вдруг рванул на дорогу, словно его там за жопу укусили и начал разворачиваться бортом к Димке. Не веря своим глазам, Еськов увидел на корме машины чужих людей, которые что-то там делали. Хлопнуло несколько выстрелов! И форма на людях – серая, немецкая! Димка рванул на себя пулемет, но тот зацепился за край люка.

— Стреляй! По Богатыреву – короткими очередями – огонь! — сообразил приказать заряжающему и тот как то сразу дал очередь в белый свет, как в копеечку, потому как не понял – почему надо в своих стрелять. Очумелый Еськов кинул взгляд вниз, увидел, что цепляется за закраину рукоятью, довернул пулемет и уже через пару секунд вытянул пулемет на крышу башни, взвел и дал огня!

Сразу понял, что промазал, но немцев с кормы Т-26 как ветром сдуло, зато чуточку поодаль на дорогу шустро выпрыгнул еще один фриц, держа в руках странное громоздкое сооружение, которым, не медля ни секунды, размахнулся и запулил в танк Харуна. Димка довернул неудобную махину ДТ и дал очередь по хаму, жалея, что Т-26 такой медленный. С рук стрелять было и непривычно и неудобно, потому немецкий прохвост не пал замертво, как показывали во всех кино, где ни одна советская пуля не пропадала зазря, а пригнувшись и хромая, свалил в придорожные кусты, только ветки качнулись. Тут же сразу произошло два события-под кормой Богатыревской машину пухло вздулось грязное коричневое облако взрыва, а в башню совсем рядом с Димкой звонко и мощно влепилась в броню пуля, слышал уже такое раньше Еськов рядом с собой и всегда это было очень неприятно – больно уж наглядно становилось, какой мощью дурной обладает летящая маленькая пулька.

— По кустам на той стороне короткими очередями – огонь! — рявкнул Димка, добивая диск своего пулемета и ныряя в люк.

— Что там, командир? — завопил снизу Лиховид.

— Гуроны заходят в тыл! — неожиданно для себя буркнул Еськов читанную в училищной библиотеке фразу и тут же приказал мехводу выкатиться на дорогу и переть к Махрову. Надо бы по уму высунуться и отдать приказ Харуну, маханув флажками, но вылезать из люка очень не хотелось. Заряжающий уже третий диск вымолачивал в кусты, оттуда больше ничего не прилетало, но ощущение чужого недоброго взгляда не покидало лейтенанта, а он за короткое время на войне уже привык доверять своим ощущениям.

Главное – второй Т-26 остался на ходу, взрыв под кормой вроде не повредил ничего и толковый Харун должен бы разглядеть, что командир делает.

Разглядел, развернул машину и припустил вслед за командиром. На всякий случай несколько пулеметных очередей по кустам еще влепили, а сам Димка извертелся, пытаясь и наружу не вылезать – подстрелят и фамилии не спросят – и атаку самолетика не пропустить. Но самолетик куда-то подевался и чем дальше удавалось откатиться от поворота, тем как-то на душе становилось легче.

А дух Димка перевел только тогда, когда проползли (да ползком по-пластунски казалось быстрее бы вышло, чем на этих древних чертопхайках!) через поляну и к танкам опасливо выбежал из кустов свой пехотинец.

Кучки земли были видны метров со ста.

Аккуратно и не без труда объехали их и укрылись на опушке.

И тут только Еськов понял, что взмок от пота, словно после бани.

Мигом подбежала пехота в количестве трех человек, круглоголовый ефрейтор торопливо доложил, что выставил на опушке секреты с пулеметами и ждет приказаний.

Хреново. Для любого военного человека сразу становилось ясно, что капитан так в себя и не пришел, да и со старшиной тоже что-то нехорошее, вот татарин и обрадовался, что хоть какое начальство появилось.

Димка огляделся. Увидел неподалеку раскиданные по дороге огрызки деревьев, словно кто специально их ломал и жевал, ветки, комки земли, сразу отметил – метрах в тридцати отсюда на той стороне дороги что-то бумкнуло, вывернув землю и перемолов кусок леса. БТ-2 стоял ближе, что-то сразу же не понравилось в машине. Гусеница порвана, вот что. И ленивец странно как-то вывернут.

Махров появился почти сразу же, выйдя из-за своего танка.

Шел он странно, растопырой и как-то осторожно.

Еськов сразу понял – у высокомерного старшины носом кровь идет, а тот старается, чтоб не капала на гимнастерку. И шагает осторожно, бок бережет, морщится.

Подошел, отмахнулся как от комара – козырнул как бы, но сделал это с легким презрением – опять же кто понимает – в простом жесте отдания воинской чести масса нюансов и намеков. И глядя на этот ритуал военный человек все ясно видит, словно газету читая.

— Докладывайте, старшина! — приказал лейтенант. В ответ тот громко заорал:

— Попали под бомбовый удар. Я оглох, не слышу ни шиша. Капитан без сознания, возничему руку сломало и тоже контужен, больше потерь в личном составе нет. Мины выставили в количестве двух штук, остальные – имитация. К минам приспособили по ручной гранате, при вынимании из лунки должны сработать, чеки вынуты. Сапер успел еще приказать дальше отходить, чтобы немцы подорвались без помех. БТ выведен из строя, на гусеничном ходу двигаться дальше не может, будем сейчас переводить на колесный ход. И еще – топлива совсем мало осталось – закончил невеселый доклад старшина.

Еськов вздохнул, протягивая Махрову носовой платочек. Не первой свежести тряпочка была, но пригодилась. Старшина не стал кобениться, зажал свой нос. Димка пару секунд полюбовался на позор своего недоброжелателя, удовлетворился полностью его жалким видом и показав рукой на БТ кивнул головой:

— Давайте, ставьте его на колеса!

Махров кивнул, понял, дескать, рявкнул громоподобно, по-архидьяконски:

— Есть!

— Не орите, старшина, уши в трубки сворачиваются – потыкал себя в ухо пальцем лейтенант.

Контуженный вроде понял, кивнул смущенно и заковылял поспешно к своей машине. Сидевшие на плечах немцы сильно нервировали всех и каждую минуту казалось, что вот сейчас – попрут неостановимо.

Еськов, как вспугнутый кот, влетел в башню своей машины, тут же приказал Лиховиду и заряжающему помочь экипажу БТ в работе, по дороге – взять танкистов с Харуновского танка, лейтенанту передать – сидеть при орудии, контролировать дорогу, так же напрячь пехоту, кроме тех, что в секретах. При первом же выстреле из пушки – бегом назад. Ребята поняли все с полуслова, застучали ботинки по дороге.

Наверное, лейтенанту стоило бы сходить к БТшке, самому распорядиться, да вот беда – схему перевода быстроходного танка из гусеничного на колесный тип передвижения Димка знал только в общих чертах, в отличие от съевшего на этом деле не одну собаку лютого страшины.

Не, так бы и зачет теоретический сдал, помнил еще кое-что, вот сначала надо достать из ЗИПа рулевое колесо со штоком и установить его на водительское место, потом снять стопора с передних катков, отчего те сразу станут подвижными и ими можно будет рулить вправо-влево, потом снять стопора со вторых катков, отчего вес танка перестанет на них давить и плотно прижмет к земле переднюю пару, сразу увеличив управляемость, ну и дальше – тут уже лейтенант мог и напутать – следовало сделать последнюю пару катков ведущими, отчего гусеничный танк превращался в трехосный колесный броневик. Или все же четырехосный танк? Черт с ними с деталями! И про переключение на гитары привода к задним опорным каткам было еще что-то. А, еще гусеницы надлежало снять и разместить их на бортовых полках. В целом все ясно, а в частностях – пусть старшина корячится. Теория – одно, а практика… Прислушался. Вроде Махров сделал правильные выводы, отголоски его распоряжений были вполне в пределах допустимой нормы.