– Слышь, – говорю, – у Ары запасные есть, давай возьмем, переобуешься.

– ДА поздно уже, – морщится Полишко.

– Ни хрена не поздно.

Запасные портянки у каптерщика Ары имеются. Полишко стягивает сапоги. О черт, фигово дело, вокруг пальцев носки темные от крови. Купил синтетику, салага. Мой друг носки снимает и прячет их в карман – жалко выбросить. Ара достает из вещмешка маленькую круглую жестянку, внутри как будто солидол.

– Мажь давай, – говорит Ара.

Полишко густо мажет вокруг и между пальцев, морда у него – сейчас расплачется. Укутывает ноги новенькими байковыми портянками, осторожно пихает в сапоги, встает, переминается.

– Ну как? – спрашиваем с Арой в один голос.

– Слушай, лучше! –удивляется Полишко, –А что за мазь?

– А сам не знаю, – говорит каптерщик – Земляк в мед пункте дал, себе на жопу мажет. Геморрой!

Сержант меняется в лице, я начинаю хохотать, каптерщик обижается: хороший мазь, везде поможет, земляк говорил. Мой друг тоже хихикает, жмет руку Аре и уходит по траншее в свое отделение. Я говорю Аре спасибо и возвращаюсь. Автомат на месте возле стенки. Вообще-то оставлять оружие без присмотра нельзя, наказуемо, оружие носят с собой. Как хорошо сидеть в окопе, греть лицо на солнышке и ничего не делать. На гражданке такие минуты не ценишь, тогда как в армии не делать ничего – уже сплошное удовольствие. Просто сидеть, курить, смотреть в никуда. Я так устал, что даже жрать не хочется воды еще полфляги, но надо поберечь, впереди стрельба и длинная пробежка.

По окопу от солдата к солдату передают команду приготовиться. Мы здесь уже бывали, пристрелялись. Замкомвзвода командует: «Огонь!» Мишени на двести. Мне уже не первый раз кажется, что компенсатор на дульном срезе установлен неточно, ствол при выстреле уводит вверх и вправо. Через наши головы ударяют танки. Из траншей начинают стрелять пехотные гранатометчики. Хлопок, шипение, граната уносится плоско над землей, виляя на лету – как она при этом вообще куда-то попадает? Слева размеренно долбит винтовка Степанова Танки замолкают, стрельба гаснет. Почему-то всегда смешны последние автоматные стуки – будто кто-то проспал и достреливает.

– Взвод, в атаку, вперед!

Ну, наорется сегодня Николенко.

– Отделение, вперед! Держать строй!

Вылезаем и бежим тяжелой рысью. Перевалим взгорок, а там уже близко, там ужин нормальный и отдых – до ночной атаки. Поясные мишени лежат на песке. Вот моя поясная, в фанере две четкие дырочки и боковая рейка расколота. Ну я, блин, снайпер, шомпол мне не нужен. Теперь бежать, бежать, бежать...

Мы вообще много бегаем. Утром на зарядке каждый день, потом на физре, потом марш-броски. И обязательные кроссы в воскресенье, до полкового стрельбища и обратно. Вокруг немецкие поля, в основном свекла и картошка. Мы пылим, топочем, громко дышим. Рядом на трофейном своем велике катит старшина Пуцан – папироса в зубах, фуражка на затылке, лихой казацкий чуб совсем без седины. Мы пробегаем под железнодорожным мостом, и если в это время по мосту проходит электричка, то немцы в вагонных окнах на просвет машут нам руками, особенно девчонки, их в поезде бывает много. Я на «дружбе» местных девчонок нагляделся, – наши лучше. А спроси: почему? – не скажу. Лучше, да и всё. Однако для солдата плохих девок не бывает. Но я не знаю ни одного солдата срочной службы, который бы реально с немкой переспал. Нет к тому возможностей. А разговоров – выше крыши. Другое дело офицеры и сверхсрочники, у них возможностей больше, но за этим делом здесь следят. Если что – спишут в Союз, не моргнув глазом, что будет полной катастрофой для служивого. Командиры в ГСВГ получают двойную зарплату: штатный оклад начисляется в Союзе и здесь еще такой же платят в марках. Так что разговоров у нас много, а фактов доказанных нет.

Бежим с пригорка вниз – уже полегче. Снова отстает Степанов. А мой друг Полишко ничего, чешет помаленьку и с виду даже не хромает.

Опять поясные в ста метрах. Стреляю от пояса, на третьей «двушке» затвор клацает: отвоевался. Теперь гранатой. Чуть плечо не вывихнул, но попал прямо в окоп. Снова приклад к хозяйству – и вперед. Хлопки повсюду, вполне киношное «Ура-а!». Я тоже ору во все горло и буквально сваливаюсь в траншею. Хлопок своей «лимонки» я вроде слышал, но озираюсь в окопе со страхом: а вдруг лежит, не взорвавшись? «Моя» мишень стоит на внешнем бруствере – без всяких датчиков, на палке, вбитой в землю. В фанере только одна дырка с краю. Ударом ладони вышибаю подствольный шомпол, что есть силы бью им, зажатым в кулаке, по центру мишени. Теперь нормально, убедительно, вполне зачетная дыра. Вставляю шомпол, щелкаю предохранителем. Ефрейтор Кротов наступление закончил.

Окопы новые, и рыли их не мы, повезло кому-то другому. Снимаю вещмешок, кладу у стенки, сверху автомат. В горле першит, башка пустая. По окопу бредет Николенко с озабоченным лицом. Спрашиваю, как там друг Полишко. Николенко сердито отмахивается и приказывает чистить оружие. Хитрец, командует он тихо, теперь же я в свою очередь должен гаркнуть на все отделение и стать врагом солдат, голодных и уставших.

– Когда жрать привезут?

– Когда надо. Давай командуй.

– Отделение! Ко мне!

Умом я понимаю, что замкомвзвода прав. Если мы сейчас, после стрельбы на полный магазин, не выдраим свои автоматы, то, отстрелявшись ночью, пороховой нагар уже не снимем. Банка с асидолом лежит у каждого в вещмешке, но от асидола толку мало. Высовываюсь из окопа. Броники с наблюдателями стоят метрах в ста позади, никто из машин не выходит, и в этом чудится грядущая подлянка.

Ко мне сбредается народ. Старики, ясное дело, без оружия, Валька уже с сигаретой в зубах. Объявляю всем чистку. Молодые сникают, старики ругаются.

– Не я придумал, – говорю. – Общая команда. Чую носом – осмотр будет.

– Да не будет ни хрена! – зло шипит Колесников.

– Заткнись, – говорю, – пожалуйста. Ара, у тебя есть что-нибудь?

– В каком смысле? – таращится на меня каптерщик.

– В смысле чистить. Асидолом замаемся.

– Не-а, – отвечает Ара. Легкомысленно так отвечает, будто посторонний.

– Может, песком? – предлагаю. – Асидол на тряпку, песком присыпать – вроде наждака получится.

– Не получится, – мотает головой Степанов. – Я пробовал.

Меня охватывает злость. Какого черта я симпозиум устроил? Пусть драят, как и чем хотят, мне по фигу, сам все-таки попробую песком.

– Я сейчас, – вдруг говорит Степанов и убегает.

– А тряпку где взять? – укоризненно интересуется Колесников, хоть и знает где: две тряпки в сапогах у каждого.

– А ты платком, блин, носовым, – говорю я Вальке.

– Фуевым, – отвечает Колесников, и все смеются. В армии над всякой всячиной смеются, это помогает жить.

– Вот! – говорит вернувшийся Степанов. В кулаке у него зажат кусок напильника. Кручу напильник перед носом: хороший инструмент, с диагональной некрупной насечкой. Хочу спросить Степанова, где он его раздобыл и почему портит оружие запрещенным способом, но глупо спрашивать.

Снимаю ствольную коробку, вытаскиваю поршень с пружиной – головка поршня вся черная. Примериваюсь напильником, но Степанов тихо кричит мне: «Подождите!» – и озирается. Нужна тряпочка или бумага, чтобы собрать металлические опилки: их потом надо добавить в асидол, этой смесью заполнить газовую камеру, сунуть туда палочку, обмотанную тряпкой, и крутить-вертеть, отдраивая внутренний нагар.

– Молодец, Степанов, – говорю. – Давай попробуем.

Сдвигаю колени, расстилаю носовой платок, приспосабливаю сверху поршень и мягко чиркаю напильником. Никакого эффекта. Давлю сильней, поршень мотается, хоть я и прижал его к ноге. На платок начинает что-то сыпаться, чернота отступает, проявляется белый металл в крапинках мелких каверн.

– Степанов, глядь, ты гений! – говорит Колесников.

Обшаркиваю напильником с боков головку поршня.

Дальше справлюсь асидолом и опилками. Колесников хватает инструмент своей лапищей, уходит вразвалку, вслед за ним плетутся остальные. Осторожно кладу платок рядышком, снимаю левый сапог, сдергиваю портянку, закусываю край и рву по волокнам. Интересное дело: в казарме снятая портянка пусть и привычно, но заметно пахнет, а на воздухе – нет. Пальцем наношу на тряпку асидол, тычу смазанное место в платок с опилками, подношу к глазам: вот он, абразивчик, это вам не песок. Додраиваю поршень. Теперь газовая камера. А где же палка или ветка?