— А вот шуметь не надо, — слегка нахмурился Сорокин. — Лучше расскажите мне все, что вам о нем известно. И не делайте такое, вы уж простите меня, шпионское лицо. Улыбнитесь, расслабьтесь, все в порядке. Я вас слушаю.

— Вы полагаете, здесь можно говорить?

— Вполне. Кричать не следует, а так…

Стараясь не слишком часто оглядываться на вход, Лузгин рассказал Сорокину, как вместе с ротой русской армии попал из Тюмени сначала в Ишим, а затем в деревню Казанлык на границе с бывшим Казахстаном. Махит в той деревне был командиром отряда самообороны, главным работодателем и вообще хозяином, на которого трудились как местные жители, так и пришлые, бежавшие с юга от фундаменталистской резни. Армейский блок-пост у деревни был уничтожен отрядом моджахедов бригадного генерала Гарибова, явившихся на свой традиционный промысел — грабить поезда на Транссибирской магистрали. Махит участвовал в казни русских военнопленных, под угрозой смерти заставив Лузгина снимать «процесс» на телекамеру. Судя по всему, он был в тесном контакте с Гарибовым и, как говорили, контролировал поставки наркотиков с юга. Лузгину представился случай к побегу; с отрядом русских партизан он вернулся в деревню, духов выбили из Казанлыка, Гарибов исчез, а вот Махит остался жив и невредим: партизаны его не тронули.

— Почему? — спросил Сорокин.

— Сам не знаю. Он вроде как «фактор стабильности». И нашим, и вашим, короче. Из деревни ушел вместе с партизанами. Попали под обстрел ооновского вертолета — партизаны для них вне закона. Махит исчез в лесу вместе с украинским наемником по имени Николай. Мы с Ломакиным решили пробираться на Север…

— Почему не в Тюмень?

Лузгин пояснил, что его могли отдать под суд: он же брал в руки оружие. С точки зрения ооновцев, теперь он — тоже партизан и террорист.

— Понятно.

— Вы его возьмете?

— Не так все просто, — покачал головой Сорокин. — Вы знаете, с кем ваш Махит сейчас беседует? С Мамедовым.

— А это кто такой?

— Крупнейший после Агамалова и вашего тестя акционер «Сибнефтепрома».

— Вот как? Минуточку… — Лузгин задумался. — Что получается? Наркотики, деньги, Гарибов, Махит, Мамедов, акции компании… С ума сойти.

— Опасно мыслите, — проговорил Сорокин без улыбки. — Эдак я и в самом деле начну за вас беспокоиться.

— Послушайте! — Лузгин старался говорить спокойно и убедительно. — Американцы давно свихнулись на борьбе с терроризмом. Если сейчас им подсунуть Махита с Мамедовым… В конце концов, мы с Ломакиным могли бы дать показания.

— Бессмысленно, — сказал Сорокин. — Борьба борьбой, а деньги деньгами. Если всплывет, что в капитале компании задействованы средства наркобизнеса, будет огромный скандал, американцы потеряют и лицо, и прибыль. Нет, они на это не пойдут. Более того, сдадут Махиту и Ломакина, и вас.

— Вот здрасьте! — выпалил Лузгин. — А сами говорили мне: расслабьтесь, успокойтесь!..

— Пока вам нечего бояться. Ведь вы же ничего не знаете и никого не видели.

— А если вдруг увижу? Вот выйду в коридор и снова на него наткнусь. Как мне себя вести? Обниматься с ним, звать милицию?

— Ведите себя естественно.

— Например?

— Ну, дайте ему в морду.

— Это будет выглядеть естественным, по-вашему?

— На мой взгляд, — вполне.

— Да ну вас к черту, — проворчал Лузгин. — Скажите лучше, что там с внучкой Плеткина.

— Пока ничего нового.

— То есть вообще ничего?

— Работаем, — сказал Сорокин.

— А если надавить на прокурора?

— Как вы это себе представляете?

— Вам лучше знать.

— Я же сказал: работаем. Заказывать что-нибудь будете?

— Нет. Мне долго здесь сидеть?

— Как пожелаете.

— Тогда я лучше к Пацаеву вернусь. Вы меня проводите?

— Разумеется, — приятно улыбнулся человек из органов.

На выходе из ресторана Сорокин снова взял его под руку, и принялся вполголоса обсуждать перипетии Боренькиного игроцкого счастья, и делал это так смешно и натурально, что не было ни повода, ни смысла пугливо озираться в поисках Махита; минуя бар, Сорокин и вовсе заслонил обзор своей спиной.

Бореньки на месте не оказалось. Лузгин спросил о нем Марину, но девица-крупье лишь дернула плечами. Сорокин пожал руку Лузгину и сел к рулетке с беспечным видом знатока. Когда он наклонился под резкий свет лампы, чтобы сделать ставку, Лузгин с мимолетным злорадством приметил на воротнике его костюма россыпь перхоти.

Он не нашел Пацаева, да и не слишком усердствовал в поисках; ноги сами несли его к выходу. В гардеробе, поправляя перед зеркалом складку шарфа, он увидел за спиной лицо Ломакина.

Развлекательный комплекс «Империал» располагался на речном берегу прямо напротив центрального района города. В километре имелся соединявший берега мост, но зимой по льду реки от «Империала» к центру намораживали пешеходную дорожку, обрамленную высокими, на манер крепостных, стенами из ледовых разномастных блоков. Для безопасности дорожку посыпали каменной крошкой, похожей на мраморную; врезаясь в лед под тяжестью шагов, крошка издавала мерзкий скрип. Ломакин был без шапки, и по мере продвижения его лысая макушка сияла разными цветами, отражая свет гирлянд, тянувшихся над ледяными стенами.

— Не нашли? — спросил Лузгин. Ломакин не ответил. — Жалко старика.

Джип стоял носом к дорожке. Ломакин постучал в окно водителю, тот припустил стекло и что-то сказал. Лузгин обходил капот машины и не расслышал.

— Земнова подождем! — крикнул ему Ломакин.

— Я тогда подышу.

Вот ты и снова влип, сказал себе Лузгин, трогая ботинком скат сугроба перед входом на дорожку. Ведь если ты узнал Махита с полувзгляда, то и он наверняка должен был тебя узнать. И коли у него начнутся неприятности, нетрудно будет догадаться, кто тому виной, а неприятности начнутся непременно и, может статься, уже начались — кто знает, что за планы у людей Сорокина. И даже неясно, кого представляет Сорокин: госбезопасность, бюро по борьбе с терроризмом или местное отделение Интерпола. Спросить бы в открытую, да поздно. Ломакин-то едва ли в курсе, а вот Земнов знать может, он ведь сам из органов. Но, судя по тому, как на него и фонд наехали менты, с крышей у Земнова слабовато. Впрочем, из кутузки вышел быстро; видно, некая сила имеется. Теперь представим, что Сорокин взял Махита. Причастен ли тот к похищению внучки старика? Напрямую — едва ли, но связь существует: наркотики. К похищению Ломакина он уж причастен точно — Ломакина держали в Казанлыке, а там Махит был самым главным. Итак, схема простая: берем Махита и предлагаем обмен. У прокурора требуем вернуть заявления, мотив такой: были не в себе, подвергались давлению. Вопрос закрыт, но что делать с Ломакиным? Если Махит работает в контакте с Мамедовым, совладельцем «Сибнефтепрома», тогда получается, что заговор против Ломакина действительно составлен здесь, и зря старик пытался убеждать в обратном. Или не зря, а преднамеренно, стараясь отвести грядущую опасность. Тогда сказал бы прямо, по-мужски, Лузгин бы понял, и Ломакин тоже… Короче, так: вернется Анна — скажу Ломакину, пусть бросает все и уезжает, ничего у него не получится, а сам дописываю свою книгу, и дальше будет видно…

Ледяной коридор был ярок и пуст, словно декорация к зловещей сказке. Лузгин сделал несколько шагов внутрь, снег с крошкой хрустел под подошвами. В стенах коридора были оставлены окна-бойницы, и ночной город смотрелся сквозь них как набор подарочных открыток. Из бойниц сквозило резким ветром, у Лузгина замерзли уши, он снял шапку и принялся отгибать вниз ее пижонскую опушку. В подобном виде шапка делала его похожим на пленного немца, как-то раз он увидел себя в зеркальной витрине магазина и впредь таким макаром старался шапку не носить.

Лузгин расправил слежавшийся на сгибе мех. В глубине ледяного коридора на фоне мерцавшего неоном «Империала» появились две фигуры в темном, одна заметно выше другой, и стали быстрым шагом двигаться по направлению к Лузгину. Ширина реки в этом месте была чуть более ста метров. Лузгин ни с кем встречаться не хотел; он нахлобучил шапку, с коньковым скрежетом провернулся на каблуках и тут же развернулся снова, потому что в деревне Казанлык к нему из переулка вышли трое, и тот, кто шествовал тогда посредине, сейчас шагал по коридору слегка в тени своего высокого спутника.