Он видел змей длинной в сотню футов, видел как из луж и озер выползали плотоядные жабы, видел ветви деревьев и кустов, которые пили кровь из неосторожных зверей.

Сам Конрад оставался цел лишь благодаря своей военной выучке и тому, что поглощенные едой, спариванием, размножением и странными жестокими играми, твари Пустоши не слишком старались попробовать на зуб неуступчивую дичь. Получив отпор, хищники обычно пускались наутек. Некоторых он убил. Их тела тут же разорвали сородичи.

Он пробовал охотиться и убил одну тварь, похожую на свинью. Она рыла носом землю и ела коренья, значит, мясо ее не должно быть горьким на вкус, как у хищников.

Но тут Даннайца ждала неудача.

Он отрезал ногу зверя, думая на привале зажарить ее, но примерно через час, когда остановился отдохнуть, увидел, что его добыча уже кишит мухами.

Пустошь быстро расцветала, но быстро и умирала.

Однако, Конрад понимал, что несмотря на всю его силу и хорошее оружие, ночь на открытой местности его прикончит.

Он успел выйти к первым скалам еще до наступления темноты. Это был лабиринт из разбитых, сломанных какой-то исполинской силой глыб, которые стояли, подобно частоколу.

Самые большие из скал высились на добрую сотню футов. Маленькие были не больше тридцати футов в высоту. Камень был черным. Земля вокруг была голой. Даже безумное буйство жизни, что охватило Пустошь после дождя, не в силах было преодолеть мрачную силу разрешения и жестокую ауру смерти, которой веяло от острых скал. Спасение ли в этих скалах, или гибель?

У Конрада все равно не было иного пути, кроме как вперед.

Он ступил в тень скал, и некоторое время упрямо продолжал идти на юг, но очень скоро горы, в которых он думал найти убежище от Пустоши, обратились против него. Внезапно и очень сильно начала болеть голова. Сознание стало путаться. Перед глазами плыли картины одна отвратительнее другой. Нечестивые ритуалы, богохульные оргии в которых люди и человекоподобные змеи сношались с чем-то уже совсем немыслимым, кровавые пиры и жертвоприношения.

У Конрада пошла кровь из носа и вот-вот готова была пойти кровь из ушей. В голове его будто стучал огромный молот, но этот молот не мог заглушить свистящий шепот, на неизвестном языке обещавший ему немыслимые наслаждения и бессмертие. Он не знал этого языка, но слова сами просачивались в сознание. Конрад гнал эти голоса от себя, он то молился, то распевал непристойные солдатские песни. Но если с голосами еще можно было жить, то боль постепенно становилась невыносимой.

Не прошло и часа, как он повернул назад. Конрад почти бежал. В спину ему неслись смех и все тот же свистящий шепот.

Он расположился на ночлег у подножия черных скал. С одной стороны ревела и бушевала Пустошь, с другой пели свои песни мертвые. Теперь Конрад уже знал их и понимал их. Они умерли тысячи лет назад и остались заточены в месте своей смерти. Тысячи лет без возможности уйти, без новых впечатлений, без новых чувств и мыслей. Тысячи лет остановившиеся в том дне, когда Океан поднялся против Эребии. Они все были безумны. Безумны так, как могут сойти с ума только мертвые. Они алкали новой жизни. Новой плоти. Новой крови.

Но на самом деле они не могли причинить Даннайцу вреда. Сильный характер спасал Конрада от попыток теней поселиться в его голове. Он все меньше внимания обращал на них теперь. Конрад нарубил веток, часть из которых пробовали кусать его за руки и хотели вырвать меч. Но как только Конрад отнес их к скале, ветви тут же высохли и стали хрупкими, будто пролежали на солнце несколько месяцев.

Даннаец развел костер. Ужин его состоял по большей части из дождевой воды и ягод, похожих на фиги, так что спать пришлось ложиться голодным. Пока это не было проблемой. Слабеть от голода он начнет позже. Конрад спал чутким, прерывистым сном, то и дело, просыпаясь, что бы подбросить в огонь еще сухих веток. Рука его все время сна покоилась на рукояти копья. Но уже второй день боги Пустоши были милосердны к чужаку. Хищные звери не вышли из высокой травы, что бы напасть на спящего одинокого человека.

Конраду снилась Эсме. Снились ее черные волосы, ее смех, снилось, как она танцевала у костра, там, в далеком Львином Сердце. Он проснулся печальным и потерянным. Костер уже давно прогорел, и наступало время утренней росы и прохлады.

Конрад поднял лицо к небу, к гаснущим звездам и уходящим лунам. Неожиданно его охватила такая тоска и печаль, что если бы не выдержка, которой оставался верен даже наедине с собой, рыцарь заплакал бы. Он потерял всех своих товарищей и союзников. Он один среди Пустоши, в которой враждебен каждый камень. Он далеко от любимой, далеко от знакомого мира, совсем один, затерянный в травяном море расцветшей Пустоши.

Но взошло Солнце, и с его первыми лучами Конрад уже был на ногах.

Какая бы печаль ни точила его сердце, у него все еще была миссия. Без карты, без малейшего знания местности он шел, ориентируясь лишь по небесным светилам, на Юго-Восток.

Он шел вдоль скал, не решаясь больше переходить призрачную границу.

Пустошь все так же цвела. Воды, что принесла буря должно хватить на несколько недель, потом Солнце вновь возьмет свое.

Конрад часто задавал себе вопрос, как Нэтоку удалось привести из Пустоши такую орду, если до сих пор ему не встретился ни один иаджудж. Не то, что бы он мечтал о встрече со стервятниками, просто как этот безлюдный край мог породить огромную армию? Или Пустошь столь огромна, что ему еще не встретился ни один кочевой клан, ни одна стоянка, или же эта местность считается столь опасной, что даже иаджудж не решаются кочевать тут?

Примерно в полдень ветер донес до его носа запах жарящегося мяса. Конрад нырнул подальше в траву. К опасностям, которые несла Пустошь он уже привык , а впереди была новая, неизвестная.

Иаджудж было четверо. Они сидели у небольшого костра, на котором жарили мясо. Конрад так привык видеть их людоедами, что почти удивился, когда увидел, что туша принадлежит животному вроде козы или маленькой антилопы.

Четверо. Четыре маленьких, низкорослых стервятников против хорошо вооруженного васканского рыцаря. Конрад мог бы пройти мимо. Но ему нужно было это мясо. И он ненавидел иаджудж. Всех скопом и каждого в отдельности. Они все были виновны. Они погубили его людей. Они заставили их рвать собственную плоть зубами, они превратили гордых всадников Сияющего Ирама и несгибаемых рыцарей Солнца в смеющихся идиотов, перегрызавших друг другу глотки. Они штурмовали Львиное Сердце, от их рук пало много отважных воинов.

Видимо здесь, в краю, который обходили стороной даже кочевые тропы иаджудж, стервятники расслабились, не ожидали нападения.

Копье Конрада пропело в воздухе и пронзило затылок одного из них.

Трое почти мгновенно вскочили, вытаскивая кривые мечи, но Конрад не дал им шансов.

Первая же вооруженная рука упала оземь, все еще сжимая оружие. Второго противника Даннаец с такой силой ударил щитом в лицо, что он упал без сознания. Последний успел обменяться лишь парой ударов, третий удар рыцаря нашел брешь в обороне противника и пронзил узкую грудь стервятника.

Конрад вонзил меч в живот врага, что был оглушен щитом.

Иаджудж, которого он лишил руки, корчился на земле. Он издавал какие-то странные звуки. До Конрада не сразу дошло, что это смех.

Осторожно, не опуская меча, опасаясь вероломного нападения, Конрад ногой перевернул раненого. Теперь ему ясна была причина истеричного смеха иаджуджа. Второй руки у него уже не было, ее заменял уродливый протез, привязанный к предплечью веревкой.

- Это поистине смешно, солнцепоклонник! - сказал иаджудж по-имадийски. Конрад опешил.

- Ты говоришь? - недоверчиво спросил он, понимая, как глупо это звучит.

- Да что мне, рычать что ли? Я же человек, а не шакал какой-нибудь! - простонал раненый.

- Человек? Что привело тебя в Пустошь?

При мысли, что он мог искалечить своего товарища по несчастью, Конрад содрогнулся.

- Проклятье, убей меня, или помоги мне, если хочешь услышать эту полную боли и печали историю.