То тут, то там какой-нибудь отяжелевший от пищи стервятник пытался подняться в воздух и не мог этого сделать. Надо было бы возблагодарить Солнце за то, что он уцелел, и за то, что падальщики не решили попробовать его на вкус, пока он спал, но благочестие Конрада было несколько подточено лицезрением страшной бойни, в которой он выжил только чудом.

Сейчас и васканцы, и имадийцы, и иаджудж лежали вповалку. Некоторые враги столь яростно дрались, что их предсмертные объятия так и не разжались. В вечность они уходили вместе. Конрад нашел флягу с водой, на бедре у светлобородого васканского рыцаря. Вода была теплой и тухлой, но это была вода. Он сделал несколько аккуратных глотков, потом прополоскал рот. Конрад поднял руку к лицу. Нос свернут на бок, несколько царапин, но зубы и челюсть как будто целы. А они важнее носа.

Жара была столь сильной, что Конраду казалось, что он физически ощущает силу бьющих с неба солнечных лучей.

Почему же иаджудж ушли?

Почему не ограбили убитых?

Вокруг лежало целое состояние. Одни только доспехи имадийского латника стоили как две дюжины рабов. Пустошью правили голод и постоянная нужда. Все, что могло быть съедено - съедалось. Все, что могло быть использовано, использовалось. Но не в этот раз. Иаджудж не только не выточат себе рукояти для ножей из костей павших, они даже не подберут в изобилии валяющихся под ногами мечей, копий и луков.

Что случилось? Почему по полю боя не рыщут в поисках наживы сотни и сотни двуногих шакалов? Неужели все иаджудж тоже погибли в бою?

Но это было невозможно. Соотношение сил к началу сражения было десять к одному минимум, и хотя союзники дрались как демоны, заставляя стервятников Пустоши каждый шаг оплатить своей кровью, все равно иаджуджей должно было уцелеть несколько тысяч.

Конрад вгляделся в трупы павших.

Вот совсем юный смуглолицый эром. У него отсечены обе ноги и он явно истек кровь. Над ним навис пронзенный копьем васканский рыцарь. В ночном бою возможно потерять своих в темноте ударить товарища. Но такое не может случаться слишком часто, а тут едва ли не половина союзников были убиты рукой своих.

А эти богохульные подобия алтарей из трупов и отсеченных голов, на которых сейчас разлагались останки последних жертв? Кто и когда воздвиг их?

И почему иаджудж тоже там и здесь лежат, вцепившись друг другу в глотки?

Почему полуобнаженные тела имадийцев и иаджудж лежат рядом друг с другом, и почему они столь изобретательно истерзаны?

Как будто бы эти люди сами срезали с себя куски плоти и сами вынимали свои внутренности.

На лицах мертвых застыло выражение глумливой насмешки и экстаза...

В глазах многих уже пировали личинки мух, неправдоподобно огромные, странные, иные, как и все в Пустоши.

Что же тут произошло?!

Он помнил первые три дня сражения за белую скалу, на вершине которой небольшая армия союзников держала оборону. К вечеру третьего дня она была алой от крови. В небе уже тогда парили тысячи стервятников.

А потом?

Что было потом?

Память медленно возвращалась.

Потом было ночное бегство. Бегство через это ущелье, с отвесными стенами и чахлым ручьем на дне.

Конрад перешагнул ручеек.

О том, что бы пить из него не могло быть и речи. Вода была смешана с кровью и пахла мертвечиной.

С белой скалы живыми, сохранившими строй и решимость драться уходили не меньше тысячи человек.

А потом на ущелье опустился туман.

Картина кошмара, который воцарился потом, встала перед глазами Конрада.

Неужели и он тоже был охвачен всеобщим безумием?

Люди позабыли, кто они есть. Нечленораздельно завывая, верные боевые товарищи набросились друг на друга. В ход шли мечи, копья, топоры, ножи, голые руки и зубы. То, что безумцы вытворяли с трупами убитых и друг с другом невозможно было даже описать. Это была ночь Двух Лун и эти нечестивые солнца мертвых смеялись на небе, глядя, как васканские рыцари сажают на импровизированные колья своих же соплеменников, а имадийские гвардейцы сдирают с себя кожу и с воем пляшут в лунном свете, обвешавшись черепами убитых товарищей.

Однако темные боги Пустоши не пощадили и своих верных приспешников. Иаджудж, преследовавшие союзников, точно так же обезумели, попав в туман. Видимо и без того искаженная, изуродованная эманациями Хаоса натура откликнулась на зов Тьмы.

Зверства, которые творили одержимые люди были велики. Но то, что делали пораженные безумием иаджудж невозможно было даже описать.

Конрад был одним из немногих, кого безумие миновало. Почему так вышло он не знал, да и не мог знать. Он до последнего пытался сплотить вокруг себя сохранивших здравый рассудок, но натиск безумцев был слишком силен.

Соратники Конрада погибали один за другим. Они старались прорваться через воющую, ревущую, скулящую по-звериному толпу одержимых, но гибли один за другим.

По счастью безумцы с одинаковой яростью бросались и друг на друга, а когда вокруг не было врагов принимались терзать сами себя, и Конрад, выбиваясь из сил, все же сумел продержаться до утра, нагромоздив вокруг себя сущую гору трупов.

Когда утреннее солнце рассеяло туман, безумие стало покидать одержимых и люди и иаджудж снопами валились на землю, изнуренные ранами и превышавшим человеческие силы исступлением. Большинство из них умерли уже к полудню.

Выходит я проспал больше суток, догадался Конрад. Наверное, туман все же оказал на меня влияние. Иначе откуда этот провал в памяти и столь долгий сон?

Даннаец понимал, что искать на поле брани живых и сохранивших рассудок бесполезно. Если кто-то и пережил ночь безумия, на следующий день его прикончили раны и жажда.

Конрад и сам был изнурен донельзя. Каждый шаг давался ему тяжело.

Проклятое ущелье нужно было покидать как можно быстрее. Это сейчас было главным. Конрад даже не сразу задумался о том, куда ему стоит направиться потом. До вечера он брел по дну ущелья, время от времени присаживаясь отдохнуть. Каждый раз подняться было все труднее. Солнце убивало его. Конрад освободился уже и от панциря, и от остальных доспехов, шлем сменил наскоро свернутым бурнусом из белого плаща. Теперь он шел в простой тунике, штанах, башмаках, которые снял с убитого пехотинца. За ним волочился длинный кавалерийский плащ Сына Солнца, который он собирался использовать теперь как одеяло в холодные пустынные ночи.

Кое-какие свои раны Даннаец перевязал, используя разорванную на узкие полоски богатую шелковую тунику, которую снял с имадийского офицера. Прочим уделять внимания не стал. Эти раны не убили его, а если в них уже попала лихорадка, что ж - так написано в Пламени.

Эта поговорка имадийцев всплыла в памяти и Конрад мрачно усмехнулся.

Боевые товарищи часто упрекали его, что он слишком уж сошелся с союзниками, что он сам стал отчасти имадийцем. Возможно они и преувеличивали, но какая-то доля правды в их словах была. Конрад коснулся солярного медальона на груди.

Он все еще Сын Солнца. Не огнепоклонник. Не правоверный. Он все еще свиноед!

Горечь потери еще не настигла его в полной мере. Он только начинал понимать, что никогда не увидит ни одного из своих людей, не обменяется с ними грубыми панибратскими шутками, не услышит их смеха, не одернет зарвавшегося, не похвалит отличившегося, не ободрит упавшего духом. Он видел так много трупов своих соратников, что был уверен - не выжил ни один Сын Солнца.

Он оказался плохим генералом. Плохим командиром. Если он выживет, то как его встретят те, кто остался в Львином Сердце? И как его встретят на Исола Темпеста?

Самый молодой генерал за всю историю Ордена. Самый прославленный боец. Конрад, Железный Рыцарь... железный болван, который завел своих людей в проклятую всеми светлыми богами Пустошь и погубил их там!!!

Так будут говорить о нем.

Пусть убивали Сынов Солнца иаджуджи и безумие Пустоши. Он должен был вывести их обратно. Вывести любой ценой.

А как же клятва, данная Хайдару? Клятва, которую он дал, стоя у Порога Счастья? Клятва Солнцем и сталью?