Элверда интересовал только Айкен. Наверное, отцовский инстинкт сработал. У самого-то лисят нет, и альфы нет, это совершенно точно. Заведет, не заведет, а с ребенком хочется повозиться. Айкен к Элверду ластится, тянется… Брант тут сбоку припеку. Уйди, оставь их вдвоем, мигом о нем забудут. Эту прорывающуюся ревность Брант тоже подавлял. Отвлекался ежедневной работой и делами. Мотался с Айкеном по магазинам, покупая ему осенние вещи, относил документы в подготовительную школу и поликлинику, в Дом культуры железнодорожников, где они выбирали кружки. Айкен не захотел заниматься спортом, после нескольких пробных уроков выбрал изостудию. Брант подозревал, что сказалось влияние Элверда – у того на стенах висели приятные картинки в рамках – но не препятствовал, не запихивал сына на бокс. Рисовать научится – хорошо. А бокс этот – забава. Брант без всякого бокса ударом кулака любого противника укладывает. И Айкен уложит, если припрет.

Налаженная жизнь рухнула в четверг, четырнадцатого октября одна тысяча девятьсот восьмидесятого года. Первое сотрясение случилось сразу после работы, когда Брант спустился с моста и вышел на привокзальную площадь. Он шел за Айкеном в Дом железнодорожника, забрать с занятий. Услышал голос Элверда, подошел, повинуясь оклику. Тот стоял возле машины, облокотившись на дверцу. Нервничал, не сразу решился заговорить. Когда заговорил, огорошил:

– Я прошу у вас дозволения на поездку. Отпустите Айкена на два дня. На эти выходные я уезжаю за город, к родителям. У моего отца-омеги день рождения. Я бы хотел, чтобы Айкен побывал в поместье. Там огромный парк, конюшни. Он бы мог покататься на пони. Разумеется, под присмотром моих родителей.

Брант молчал, не отрывая от Элверда взгляда. Тот занервничал:

– Я бы пригласил и вас, то есть, приглашаю… но я понимаю, что вам не захочется проводить столько времени в моем обществе. Вы можете отдохнуть в эти выходные. Поверьте, ни я, ни мои родители не причиним Айкену вреда.

– Почему мне не захочется? – уточнил Брант.

– Ради святых двуликих, не будем юлить, – глаза Элверда опасно потемнели. – Вы меня еле выносите. Когда заметили, как я хромаю, два дня глаза отводили, потом привыкли. Вас подбрасывает, когда я вас касаюсь. На полметра отскакиваете. Я вам не навязываюсь, Брант. Я прекрасно знаю, что я калека, и это не каждому здоровому альфе по нраву. Я не претендую на ваше внимание. Позвольте мне сделать подарок Айкену. Я рассказывал ему о поместье, показывал фотографии. Он хочет там побывать.

Брант соображал с трудом – он и обычно-то соображал с трудом, а сегодня встал в четыре утра, отработал полторы смены, упахался. Это мешало подобрать слова, объяснить Элверду, что он ошибается. Зудел, сорвался с языка вопрос:

– А кому не по нраву было, что ты калека? Какой-то идиот от тебя отказался, что ли?

Не только глаза потемнели, на лицо Элверда тоже набежала тень. Он ответил спокойно, ровным голосом:

– Я аристократ, Брант. У нас приняты договорные браки. От меня никто не отказывался. Я просто не получал предложений. Никто не будет портить кровь, вводить калеку в семью. Даже если заболевание не передается по наследству.

Брант пробормотал короткое бранное слово, которое заглушил бой вокзальных часов. Время! Айкен сейчас выйдет из класса, спустится по лестнице, выскочит на площадь с клумбами. Нельзя ему одному там стоять. Темнеет рано, под ДК ошиваются какие-то мутные типы.

– Завтра поговорим, – Брант двинулся по «зебре», на ходу обернулся, прокричал. – А ты сам только аристократов замечаешь? Тебе красно-бурые не по нраву?

– Мне просто никто не нравился, – крикнул Элверд в ответ.

Брант ускорил шаг, раздумывая, стоит ли навязываться в поездку. Родители Элверду, небось, хороший втык дадут, если он беспородного альфу в поместье притащит. Зачем осложнять ему жизнь? Айкена, может, и нормально примут. Кремовый, светловолосый. голубоглазый… Сын похож на Элверда больше, чем на самого Бранта. Странная шутка судьбы… Мысли путались, Брант шел быстро, не глядя. Наткнулся на кого-то, ударил плечом. Извинился. Услышал гнусавый голос:

– Ты чё, крутой?

О, примелькавшиеся морды… трое самых мутных, все трое – оборотни. Отираются возле кустов, под деревом, прячась от света фонаря. Нарываются. Ну, ладно…

– А чё надо? – Брант развернулся, оценивая противников.

– Ты каждый день шастаешь, да еще мальца таскаешь, – гнусавая морда попыталась обойти, подобраться к открытой спине. – За проход платить надо, ты чужой асфальт топчешь, понял?

– Треснет у тебя. Без моих денег обойдешься.

– Кру-у-у-у-той… – издевательски пропели из кустов.

Кинулись все трое, разом. Бранта этим было не смутить – нож только у одного, у самого хлипкого. Он старался соразмерять силу, сдерживался. В тренировочном лагере его учили убивать, не по кустам противников расшвыривать. Оборотни вертелись, напрыгивали, отскакивали. От ДК раздался визг – Айкен вышел, увидел драку. Со стороны вокзала донесся вой полицейской сирены.

«Похоже, вахтер позвонил, вызвал полицаев», – сообразил Брант.

Он чуть не пропустил удар, когда понял, что ему не убежать. Рядом перепуганный Айкен, которого не потащишь в переулки, заметая след. А полицаи сразу не отпустят. И лисенка домой не отвезут, потому что… Брант отшвырнул гнусавого, ударяя спиной о дерево, нагнулся, подхватил камешек, кинул в проезжающую машину, молясь, чтоб Элверд не прибавил газу, остановился. Тот не подвел. Брант выкрутил руку второму оборотню, оттолкнул третьего, крикнул:

– Забери мелкого! Если докопаются, скажи, что ты отец. Понял?

Полицейская машина уже тормозила у обочины.

– Понял, – отозвался Элверд и проехал чуть вперед – к дверям ДК, к Айкену.

Как сердце чуяло – сразу не отпустили. Повезли всех в участок. Там троица внаглую принялась обвинять Бранта в нападении: «Да мы просто стояли, а он такой: «Дай закурить!» А мы не курим… а он сразу с кулаками попер».

Полицейские завсегдатаям участка не сильно-то верили, но показания записывали. А потом решили тряхнуть Бранта.

«Где проживал до переезда в Ключевые Воды? Почему не зарегистрировался по новому месту жительства? Кем работал? Служил ли в рядах Объединенной Лисьей армии?»

Закрыли на трое суток, для выяснения личности. Брант ничего другого и не ожидал. Всех не отслуживших на благо отечества альф его возраста, и тех, кто младше, и тех, кто старше, подозревали в причастности к Огненному сопротивлению. Надо сказать, не зря. Если бы Брант был городским, отучился где-то, да хоть года три работал, может, и отпустили бы. А переехавшего из леса наизнанку вывернут.

Бранта перевезли в городскую тюрьму. Запихнули в одиночку. Повезло, выспаться удалось. Наутро вывели. Думал – на допрос. Оказалось – на встречу с адвокатом. Седой, солидный и, одновременно, очень энергичный омега укорил Бранта, что тот не рассказал полицейским о своей карьере сборщика грибов – «вы же получили заводскую грамоту, как лучший сборщик года!»; объяснил, что работа на общинном поле и лесозаготовках тоже зачисляется в трудовой стаж – «не ваша вина, что староста не удосужился правильно оформлять документы, мы восстановим записи по табелям»; посоветовал сохранять спокойствие – «я уверен, что уже в понедельник вы будете дома»; и передал привет от сына.

– Они с отцом решили не отменять визит к дедушкам. Вернутся, как и планировали, в воскресенье вечером.

Брант не сразу понял, что адвокат говорит о поездке к родителям Элверда. На миг примерещилось, что Айкена отвезут на хутор.

Кроме слов адвокат одарил Бранта пакетом с чистыми вещами и едой, еще раз заверил, что лишение свободы надолго не затянется, и отбыл. Бранта, прижимающего к себе передачу, отвели уже в другую камеру – чуть почище. Комфортнее.

Адвокат сказал неправду. Бранта выпустили не в понедельник, в воскресенье, во второй половине дня. Пришлось подписать несколько бумаг – адвокат присутствовал, внимательно проверял каждую строчку. После этого Брант получил назад ключи, шнурки от ботинок и документы, и был препровожден к воротам тюрьмы. Там его ожидала машина. Элверд и Айкен.