Этого человека раздражало в немощном племяннике практически всё. Началось с разбитого стакана, а потом оброненная вилка, залитая скатерть, испачканная футболка, громкий голос, не своевременный чих или взятый со стола пирожок. Масла в огонь подливала и тётя Лена, которая мальчишку ненавидела. Сначала упреки, крики, ругань, а потом Андрея впервые ударили. Этот первый раз был самым страшным, потому что ни папа, ни мама его никогда не били. Он даже представить не мог, что взрослый человек может ударить ребенка. Андрей долго проплакал, больше от обиды, чем от боли, а вот потом плакал уже от боли, потому что били его часто и за малейшую провинность, да так что синяки никогда не сходили с кожи. Много позже он научился сдерживать слезы, потому что от них дядя просто зверел и бил ещё больше. Разум уже плохо помнил все подробности, но тело помнило каждый синяк и ссадину и не могло забыть.

Оказавшись в новом доме, Андрей очень резко реагировал на проявление заботы, ожидая каждое мгновения побоев. Колоссальное терпение опекуна в скором времени дало свои плоды, и Андрей перестал бояться побоев, но страх допустить ошибку и оказаться вышвырнутым из этого дома, остался. Поэтому он старался из-за всех сил превратиться в невидимку, лишний раз не напоминая о своем существовании, прячась в комнате.

Переломным моментом в их жизни стал разбитый стакан. Андрей никогда в жизни не боялся так сильно, как испугался тогда. Ужас парализовал его разум, пульсируя в голове одним лишь словом: «Выгонит! Выгонит! Выгонит!»

Только вот опекун повел себя иначе. Он подхватил на руки поранившегося мальчика и понес к машине. Эти минуты, проведенные в крепких объятиях сильного мужчины, сделали гораздо больше, чем недели разговоров. Впервые за долгие годы, прошедшие со дня гибели родителей, Андрей ощутил себя полностью защищенным, в безопасности. Вдыхая чуть терпкий, с легким оттенком мускуса, запах мужского тела, мальчик погружался в негу спокойствия и умиротворения. Ему больше ничего не нужно было на этом свете, лишь бы его держали сильные руки, укачивая и убаюкивая, а взволнованное дыхание мужчины будоражило чувствительную кожу за ушком.

Но всё хорошее имеет свойство заканчиваться. Закончился и их поход к машине, а потом была поездка в больницу, прием у врача и ещё что-то, что Андрей помнил с трудом, полностью отдавшись воспоминаниям о таких необычных ощущениях. Единственное о чем он просил Всевышнего, так о повторении этих объятий и его мольбы были услышаны, дядя Валера домой опять нес его на руках.

Несколько дней после этого мальчик провел в своем внутреннем мире, наслаждаясь таким нежданным счастьем, а когда очнулся, то понял, что мир изменился. На его нерешительное:

- Доброе утро, – дядя Валера ответил широкой улыбкой, ласково потрепав по волосам. Впервые Андрей не сжался от чужих прикосновений, а наоборот потянулся за рукой дарящей такие необычные, но весьма приятные ощущения.

С этого момента в их жизни всё изменилось. Теперь Андрей больше не прятался в своей комнате, а старался как можно чаще сталкиваться с опекуном. Он неосознанно тянулся к этому сильному и уверенному мужчине, нуждаясь в его внимании и ласке, в его прикосновениях. Андрей даже начал учиться готовить, чтобы проводить побольше времени вместе.

Всё было бы прекрасно в жизни мальчишки, если бы не одно «но» и этим «но» были женщины, которых Зотов приводил домой. Андрея раздражали не сами женщины, а то что дядя Валера обнимал их, а не его, то что он закрывался в комнате с ними, оставляя самого Андрея в одиночестве. Да ещё и эти звуки, доносившиеся из-за стены и будоражащие что-то непонятное в душе мальчика.

Самым же обидным было то, что опекун больше не брал его на руки и даже не обнимал, а только ласково гладил. Помучавшись еще какое-то время Андрей решил взять всё в свои руки и однажды вечером, когда опекун сидя на диване перед телевизором просматривал бумаги, подъехал к нему, молча пересел на диван и прислонился к боку мужчины. Тепло исходящее от сильного тела окутало мальчика, а Валера в свою очередь оказался в ступоре. Он ожидал чего угодно, но только не прижимающегося к нему парня. В этот вечер он не смог оттолкнуть мальчишку, а с утра сразу же позвонил другу, жалуясь на эту выходку подопечного, но Сёма только рассмеялся:

- Поздравляю, дружище!

- С чем? С тем, что ко мне липнут мальчики? Я вообще-то девушек люблю, – как-то очень резко зашипел в трубку злой Зотов.

- Боже, вот только не надо всё к сексу сводить. Просто твой парень уже привык к тебе, вот и ластится.

- Что делает? – иногда Валера совсем не понимал своего друга, и чаще всего это происходило, когда речь шла о его подопечном.

- По возрасту Андрей уже парень, но он несколько лет был лишен нормального общения, поэтому сейчас, оказавшись в условиях семьи, пытается наверстать упущенное. Он признал тебя семьёй, и как любой другой ребенок нуждается в ласке и любви. Не достаточно сказать «малыш, я тебя люблю», нужен тактильный контакт. Мои девчонки ещё и на ручки всё время лезут.

Осмыслив сказанное, Валера решил, что от него не убудет, если он раз другой обнимет мальчишку, хотя он даже предположить не мог, что это превратится чуть ли не в ежедневные обнимашки.

Андрей же был счастлив! Его не прогоняли, не отталкивали, а обнимали в ответ. Крепкие руки нежно прижимали к сильному телу, даря тепло и защищая. Всё было отлично, но иногда от дяди Валеры пахло резкими женскими духами, и в такие моменты Андрей почему-то чувствовал себя преданным. Он уходил к себе в комнату и от обиды даже не разговаривал с опекуном.

Когда же речь зашла об операции и поездке в Москву, Андрей оказался совсем не готов, но ему сказали «надо». Видя, что мальчик очень расстроен, добрый дядя купил ему сотовый, чтобы он не скучал и иногда ему звонил.

О том какую страшную ошибку совершил, Зотов понял уже через два дня. Андрей звонил ему постоянно, каждые двадцать-тридцать минут и даже не затем, чтобы что-то рассказать, а просто услышать голос. В конечном итоге мужчине не оставалось ничего другого, как в дневное время ставить запрет на его входящие, а иногда и в вечерние часы тоже. Ведь Валера во всю пользовался отсутствием подопечного, таская к себе женщин чуть ли не каждый день.

А Андрей? Что Андрей, он переживал, плакал в подушку, сгорая от обиды и одиночества. Он просто не мог понять, почему ему хочется слышать родной голос каждый день, а дяде Валере нет. «Неужели я ему надоел? Он меня бросит? Он больше не заберет меня к себе домой?» Эти мысли роились в его голове круглые сутки, разрывая сердечко от непонятной боли.

Три недели, которые мальчик провел в Москве, были для него хуже ада и он возвращался, в ставшим теперь родным Геленджик, в страшной панике. Приедет ли дядя Валера в аэропорт или бросит его одного? Может быть, он уже ему не нужен? И только когда в толпе встречающих Андрей увидел высокого брюнета в светлой рубашке, страх отпустил, выходя потоком горьких слез, которые никак не хотели останавливаться.

Все вернулось на круги своя: Андрей был дома, рядом с сильным, родным мужчиной и был счастлив. Только вот ад теперь наступил для Валерия Михайловича. Он продолжал проводить почти все свое свободное время с подопечным, гуляя по набережной и в парке, готовя с ним завтраки и ужины. Они могли часами молча сидеть в комнате, где Валера разбирал какие-нибудь очередные документы, а Андрей читал, положив голову ему на колени или облокотившись спиной о бок мужчины.

Не сказать, что Валере было неприятно или противно. Ему даже чем-то нравилось такое спокойное домашнее времяпровождение, тот щенячий восторг и обожание, с которым Андрей встречал его, тянулся к нему. Но в душе изо дня в день нарастало какое-то иррациональное раздражение. Как-то совсем незаметно Валера начал думать о том, какая у мальчика шелковистая кожа, как её приятно гладить. А однажды поймал себя на мысли о том, что у мальчика такие миленькие сосочки. Вот после этого Зотов и понял, что его не туда тянет. Боясь обидеть или навредить Андрею, в середине лета он обратился к другу за помощью: