Марианна уже знала, что капитан Линч со своей командой ушёл с караваном в Атар, и томилась в ожидании, когда Энни можно будет объявить здоровой. А пока она обдумывала план действий.

Капитан ушёл в пустыню, а это плохо для неё – она не сможет его догнать. Никому нельзя появляться в пустыне без разрешения ориенталов или, – как их называют на Земле, в Магрибе, – джиннов. Марианне придётся обратиться к ним, но это такая докука, сплошная театральщина. Вечно эти не-люди обставляют своё появление дымом и грохотом, не могут вести себя нормально, как остальные «люди пустоты». Нет, им обязательно надо увешать себя золотом, что-нибудь взорвать, напустить пафоса и улететь на ковре-самолёте… Ну, сущие дети по своему мировосприятию! Вот, если только Кари – нормальный!

Марианна с удовольствием рассмеялась, вспоминая их последнюю встречу, и тут же вызвала Кари.

И он не появился.

– Кари, перестань! – воскликнула она, но так, чтобы девочки, играющие во дворе, её не услышали. – Ну, неужели ты не можешь появиться хоть раз в жизни нормально?

Никакого ответа. Тогда она огляделась на своей кухоньке, высматривая посудину или что другое, откуда этому забавнику захочется появиться сегодня: кастрюльки, миски, кувшины для воды, очаг, корзины для припасов, чашки, горшки, масляная лампа… Откуда? Как ей понять ход его мыслей?

Из очага появляются только западники, а Кари и все ориенталы их недолюбливает: западники – снобы, строят из себя аристократов голубых кровей, отращивая дурацкие острые и мохнатые уши. Нет, из очага Кари не появится, да и никогда не появлялся. Из масляной лампы он возник в прошлый раз. Хотя у него что-то не получилось с Дымом Появления. Муж потом всё принюхивался и спрашивал, что у неё сгорело…

Тут Марианна горько вздохнула и склонила голову на плечо. И увидела глиняный кувшин для воды, в котором по её рассеянности сегодня не было воды. Да и вчера тоже она о кувшине забыла.

Кувшин пуст! И сух!.. Ага!

Она подбежала к кувшину, присела и потёрла его пальчиком. Ей послышалось довольное хихиканье. Тогда она потёрла кувшин сильнее, а потом сложила губы и нежно, призывно подула на его горлышко. И из кувшина потянулся дымок, бледный, почти бесцветный, но Марианна отскочила на всякий случай. Дым рос, густел и уплотнялся, он поднялся к самым стропилам, на которых у неё висела трава для приправ, и она принюхалась, с испугом решив, что траву ожидает гибель. Но дым призрачно пах миндальным цветущим садом. У неё даже голова закружилась от воспоминаний.

Она бросилась закрыть дверь и увидела, что дверь уже на крючке. Кари довольно засмеялся за её спиной.

Марианна обернулась и увидела его стоящим посреди кухни. Это был он сам, а не проекция: от его ног в алых сафьяновых сапогах тянулась по тёсаным плитам пола отчётливая узорчатая тень.

– Кари, ну какой же ты мальчик! У тебя даже тени ажурные, как от кружевного полога! – воскликнула Марианна и бросилась к нему.

Да, это был её ненаглядный Кари с крепким, словно отлитым из драгметалла, телом, Кари, пахнущий кальянным дымом и пьянящим ароматом мускуса, и благоуханием чеканной жаровни, в которой горят кедровые угли, и терпким запахом кориандра, горящего перца, розового масла, и бог знает ещё каких специй и благовоний. Он обнял её, поцеловал в губы, в глаз, за ухом и под правой скулой, и она тут же поспешила мысленно прилепить себе «мушку» над левой бровью.

И тогда он поцеловал её в эту «мушку». Ответил тихо:

– Я эстет, ты же знаешь, моя несравненная…

И сделал от неё шаг в сторону, чтобы она смогла налюбоваться им вволю. Тут же где-то в дальнем углу её кухни забил перьями павлин, готовый распустить свой хвост. Она услышала почти на ультразвуке характерный «шелест листвы» от павлиньего хвоста и принялась «пожирать» Кари глазами, понимая, что именно это он сейчас от неё ждёт.

Сначала она «съела» у него усы. Они, конечно, были великолепны и лихо закручены кольцами, но она не любила его помаду для усов: уж очень душная и липкая. Потом она «съела» феску с длинным куском натурального шёлка, повязанного в тюрбан на его голове, и феска мгновенно пропала, как её и не было. Кари медленно поворачивался вокруг себя, а Марианна быстро и сноровисто «ела глазами» его накидку-аббу из тончайшей верблюжьей шерсти, длинные фиолетовые штаны-ширваль с ниспадающими на талии пышными складками, золотой кушак и распашное платье-гумбаз канареечного цвета с разрезами по бокам.

Скоро Кари остался только в стрингах.

Но сам он в это же время с не меньшим проворством раздевал её. Марианна едва успела материализовать себе на грудь металлические чашки с золотыми подвесками, а на бёдра накинуть узорчатый покров. Закончив раздевать друг друга, они засмеялись, как два довольных заговорщика.

Кари положил ей на талию густо татуированные руки, уже готовый притянуть её к себе. Спросил многообещающим шёпотом:

– Где ты хочешь, моя повелительница?

– В весеннем саду, но только недолго, чтобы меня не хватились дети, – быстро ответила она.

Он тряхнул чёрными кудрями, обдав её запахом амбры, и тут же, в тот же миг они очутились в цветущем саду.

Был час заката, от чего Марианне стало немного не по себе, словно этот медленно уходящий где-то в дальнем уголке Вселенной день уносил с собой частицу и её жизни. Но Кари уже тянул с неё узорчатый покров и, нагнувшись, жадно заглядывал под золотистые кисти бахромы. Ноздри его сластолюбивого носа раздувались, словно желая уловить, впитать её интимный запах.

– Клянусь всеми сокровищами мира, ты стала ещё прекраснее! – пылко вскричал он.

– Это ты понял по моему лобку, – подсказала она и призывно позвенела грудными подвесками.

Кари моментально поднял голову. Какое-то время он смотрел, как она потрясывает плечами, потом поддел мизинцем чашечку лифчика, сдвинув его на сторону и выпустив тем самым наружу её возбуждённый сосок. Марианна тут же сделала чашки мягкими, силиконовыми, потом истаяла их без следа, и грудь её чувственно провисла, подвластная силе тяжести. На правой груди появилась «мушка», и Кари приник к ней жадным ртом. На спине его возникли тату из похабных картинок, они поползли вниз, и Марианна какое-то время увлечённо рассматривала их мелькание по ягодицам Кари.

А потом вдруг он приподнял её сильными руками, и она оказалась сидящей на его чреслах. Член Кари был уже в ней, причём от их общей поспешности Марианна не смогла подготовиться, и член вошёл туго, и сейчас она чувствовала его – сильный, распирающий изнутри.

– Прости, – пробормотал Кари.

Но всё уже было хорошо, и Кари, сидящий по-турецки, уже приподнимал и опускал её на своём волшебно-скользящем жезле, опьяняя и кружа голову ей и себе.

И полетели мгновения той вечности, когда не знаешь – на небе ты или на земле, но только хочешь, чтобы эти мгновения и эта вечность никогда не кончались.

А потом он вскрикнул:

– Поторопись!..

И она тут же догнала его.

– Так что ты хотела, моя лучезарная? – спросил он через минуту или две, счастливо улыбаясь, и виновато объяснил: – Прости, не спросил сразу. Стоит мне тебя увидеть, как я всё забываю, особенно рамки и приличия… Так что ты хотела?

– Дай мне свой Перстень Паломника на время, Кари, милый… Мне надо забрать мой халат. Любимый халат. Его увезли в караване в Сахру, – взмолилась она, чувствую всем естеством, как Кари ускользает из неё.

– А как в караване оказался твой халат? – спросил он. – Да ещё халат любимый?

– Не могу тебе объяснить, милый, сама в растерянности, не понимаю, – пролепетала она совершенно чистосердечно.

Кари задумался, потом настороженно замер, глядя мимо неё отсутствующим взглядом. Пробормотал потрясённо:

– Клянусь Аллахом!.. Да он же принц! В самом деле, принц!.. И этот его амулет!

Застывшие глаза Кари горели и вспыхивали от возбуждения картинами, проносящимися перед его мысленным взором. Зрачки то сужались, то расширялись от внутреннего света. Губы то улыбались, то вздрагивали от переживания страшных картин.