По сравнению с остальным зданием лестница была так ярко освещена, что Этте пришлось заслонить лицо руками.

Жужжание… словно пустой воздух на краю лестничной площадки, прямо над ступеньками, двигался, вибрируя, в такт со звуком, мерцал жаром тротуаров в нестерпимо знойный день. Стены клонились к плечам.

– Прости, ничего не поделаешь.

Ее пихнули вперед, и мир пошатнулся. Тьма заволокла глаза, стискивая спину, таща, подкидывая в воздух с сокрушительным напором. Этта лишилась чувств, логики, даже мыслей «остановитесь, помогите, мама» – лишилась всего.

Она исчезла.

Этта упорно не всплывала обратно в реальность, пока не врезалась в нее.

Часы, дни – она не была уверена – маленькую вечность спустя ее глаза открылись. Давление на грудь мешало дышать. Когда она попыталась сесть, открывая путь легким, затрещали суставы. Руки и ноги свело, когда она попыталась потянуться, прочувствовать тьму – ее стукнули чем-то тяжелым и твердым.

«Дерево, – подумала она, признав ударивший в нос запах. – Рыба».

Закашлявшись, она заставила себя открыть глаза. Небольшая комната. Деревянный пол сильно накренился вправо, словно кто-то приподнял одну сторону.

Когда перед глазами перестали мелькать яркие искры и она привыкла к темноте, Этта подтянула ноги и приподнялась, сев на… Что это? Большая люлька, двухъярусная кровать, встроенная в пол, крепилась к стене.

Музей… Что происходит?

Там был какой-то… какой-то взрыв.

Где холодные плитки лестничной клетки? Где пожарная тревога? Ее сердце билось в горле, трепеща, словно отчаявшееся животное. Мышцы будто бы были вырезаны из дерева. Она протянула руку, пытаясь унять жжение в глазах, стереть черные пятна, все еще плавающие перед ними.

Элис. Где Элис? Она должна добраться до Элис…

Искаженный гул в ее ушах прорвался, как первый шлепок дождя из грозовой тучи. Вдруг Этту залило звуком. Скрип, стоны, звук шагов, хлопки взрывов в воздухе. Крики…

– … Вперед…!

– За мной…!

– … Шлем…!

Слова обрели форму, нанизываясь, как расстроенные струны, сокрушительные цимбалы. Комнату заполнял серебристый дым.

Это не лестничная клетка, не один из кабинетов Метрополитена. Стены оказались панелями из темной необработанной древесины. Повернувшись, она разглядела очертания стула и села, сложив руки над головой.

– Есть тут кто? – проскрипела она, подавшись вперед на нетвердых ногах. Она снова испытала потрясение, ощутив грубую ткань на своих руках и ногах. Впервые с тех пор, как она очнулась, адреналин замедлился до полной остановки.

На ней было другое платье…

Длиной в пол, какого-то светлого оттенка, который Этта не могла разобрать. Девушка провела пальцами по лифу, в недоумении прослеживая вышивку. Платье давило в плечах и груди, сковывая движения.

– Ой!

Девичий голос. Фигура в кресле пошевелилась, поднимаясь на ноги. Трепещущее воспоминание мелькнуло у Этты в голове. Девушка. Девушка с концерта. Этта метнулась вперед, отпихнув ее в сторону, чтобы добраться до луча света, который увидела прямо за нею, – до двери.

Она толкнула меня на лестнице, пихнула вперед… Как только первое воспоминание встало на место, подтянулись и остальные.

– Нет… нет… нам надо оставаться здесь! – прокричала девушка. – Пожалуйста, послушай меня…

Эттины пальцы побежали вдоль стены, пока не нашли задвижку, и она вырвалась из тесной темной комнаты. Навстречу ей поднялось густое облако дыма, свет залил глаза, отбеливая мир до болезненно-белого. Этта вновь почувствовала руки на спине и еще сильнее рванулась вперед, продвигаясь сквозь дым, пока не споткнулась обо что-то и не кувыркнулась вниз.

Не думай, просто иди! Этта поднялась и тут же остановилась. Ее широкие белые юбки раскинулись по лежащему на спине человеку.

– Извините, я… – она задохнулась, подползая, чтобы удостовериться, что с ним все в порядке. – Вы…

Бледно-голубые глаза уставились в потолок, потрясение и боль скрутили лицо в жесткую маску. Дорожка блестящих пуговиц на нелепом старомодном плаще разошлась, рубашка под ним была забрызгана… забрызгана…

Боже мой!

– Сэр? – надтреснуто проговорила Этта. Он не шевелился. Не моргал. Девушка посмотрела вниз, из головы вылетели все мысли, когда она разглядела в темноте жидкость, покрывающую ее кожу, грудь, живот, платье.

Кровь. Ее белоснежная юбка пропиталась густой алой кровью. Она ползла по крови этого мужчины. Я ползла по его крови.

Что это?

Этта поднялась на ноги, прежде чем успел включиться разум, и направилась в сторону источника света сверху. Дым потянулся задушить ее, плотно обвиваясь вокруг шеи. Стеклянные фонари вокруг взорвались, словно бледные фейерверки. Она продолжала идти на свет, пока не ударилась обо что-то коленями, – лестница. Вцепившись пальцами в юбку, Этта подоткнула толстые складки вокруг талии и устремилась наверх, не обращая внимания на то, что плачет, просто ища свежий воздух и выход из этого кошмара.

Вместо этого угодив в другой.

Николас развернулся, врезая кулаком по ближайшей физиономии, попытавшейся преградить ему путь. Дело было в кусках – горячих, дымящихся обломках, разбросанных по палубе. И, к несчастью, в различных частях тел, разметанных взрывом гранаты.

Находясь в самой гуще событий, было не составить верную оценку того, сколь жестоко артиллеристы «Челленджера» обошлись со своим трофеем. Теперь, когда первая – абордажная – волна драки схлынула, Николас смог сам наспех определить состояние и «Челленджера», и захваченного судна, рассмотреть каждое повреждение, нарушавшее внешнее совершенство корабля. Все три мачты пока стояли, вопреки принятому удару, но бизань, ближе к корме, дрожала и покачивалась от самого слабого ветерка, словно пьяница. Паруса оказались порваны и пробиты, но их-то его команда могла быстро заменить. Как только, разумеется, экипаж захваченного судна сдастся.

Николас двигался вместе с кораблем, ловя лицом соленые брызги. Главное, отметил он, корабль, насколько можно было судить, не набирал воду. Артиллеристы не били ниже ватерлинии, а значит, им удалось вывести корабль из строя, не разрушая его.

Николас заставил себя не поддаваться ветреному чувству, будто победа находилась на расстоянии вытянутой руки и, прежде чем день сменится ночью, он – капитан трофейного судна – поведет свой первый корабль обратно в порт.

Наконец-то он сможет освободиться от своего прошлого.

И все же… чертовы идиоты могли бы сперва спустить флаг. Избавили бы каждую сторону от кровавой игры, а плотников – от безбожной головной боли. Как жаль, что мореплавание – одно из немногих занятий, где человека превозносят за поражение, если только он потерпел его мужественно.

Корабль – мой корабль, упрямо подумал Николас, ведь он станет таковым, как только его офицеры признают неизбежный факт поражения, – был прекрасен, вид портили лишь повреждения, нанесенные «Челленджером» и абордажной командой. Трехмачтовый, с прямым парусом на фок-мачте, с грот-мачтой, несущей большой косой грот и прямые грот-марсель и брамсель над ним. Заметив вдали паруса и британский флаг, «Челленджер» тут же акулой лег на курс. Быстрая изящная шхуна устремилась за своей жирной добычей. Со скоростью на их стороне едва ли имело значение превосходство противника в пушках: шестнадцать к двенадцати. После недель тщетной охоты в водах Вест-Индии торговое судно являло собой лакомый кусочек для команды «Челленджера», но было также той самой целью, которую его наняли выследить и захватить.

Он не желал признавать настоящую причину, почему они прочесывали море в погоне за этим кораблем. Айронвуд искал двух пассажирок.

Внезапный порыв воздуха за спиной, брызги горячего соленого пота на коже – Николас тяжело нырнул вправо, стукнувшись плечом в дерево, когда томагавк просвистел за его головой.