– Я думаю, вы неверно выразились, капитан, – подала голос официальный представитель церкви, Нарцисса Уайт, – поскольку в ваших словах я слышу намек на то, что корни «испорченности» дикарей лежат в столкновении с христианской цивилизацией, тогда как она – суть лестница, по которой они поднимутся из нечистот язычества!

– Я полагаю себя добрым христианином, мэм, – ответил капитан, – но вместе с тем я человек военный. И история учит, что прежде, чем приступить к благородной миссии по расширению границ христианского мира, язычников сначала следует победить в бою. «Испортили» их, как я это разумею, «Подарки Краснокожим» – пайки и бесплатные продукты, которые не заработаны в поте лица. К сожалению, наше правительство никак не возьмет в толк, что они подобны собакам, которые ждут подачки со стола: будут просить лишь больше «благотворительных корзинок».

– И невест, – мягко поддакнула я. – Дай краснокожим тысячу белых женщин, и скоро они потребуют еще одну!

– Хотя я слышу в вашем голосе насмешку, мисс Додд, – ответил капитан, и в его глазах блеснули искры смеха, – но вы совершенно правы. Наши добрые намерения сделают их лишь жаднее. Убедить дикарей в преимуществах цивилизованного образа жизни можно, лишь доказав им наше превосходство на поле брани.

– Да, но не потому ли наше правительство посылает нас пожить среди них? – спросила я с деланной храбростью.

– Та, Мей, я тоже так тумаю, – сказала Гретхен Фатгауэр. – Уж они-то поймут, что такое «сила», когда с нами познакомятся! – И мы все рассмеялись. А что было делать?

В этот вечер погонщик мулов Джимми зашел в палатку, которую я делила с Мартой и малюткой Сарой. Джимми попросил меня выйти на пару слов и, когда я выбралась наружу, сообщил, что капитан Бёрк ждет меня у себя. В нашем лагере в конце дня оставалось так мало места для уединения, что просьба напугала меня, в особенности в свете недавней холодности капитана. Парень отвел меня к нему. Странный он, этот Джимми. Что-то с ним не так, но я никак не возьму в толк, что именно…

Капитан приветствовал меня на входе в свой шатер-палатку и, кажется, искренне обрадовался моему появлению.

– Надеюсь, вы не сочтете мое приглашение слишком нахальным, мисс Додд, – сказал он, – но вечерние привалы в походах невыносимо скучны, особенно для такого старого вояки, как я, который порядком их навидался. Я всегда таскаю с собой любимый томик Шекспира и коротаю вечера за чтением. Думал: может, вы присоединитесь ко мне – гораздо приятнее читать вслух с таким же любителем.

– О, благодарю вас, капитан, с удовольствием! – ответила я. – Может, пригласим Хелен Флайт, чтобы кто-то мог читать третьи роли?

Эти слова я произнесла намеренно, чтобы посмотреть на то, как отреагирует капитан. И к радости моей, он слегка нахмурился с явной досадой. Но мгновенно овладел собой и тут же стал тем самым идеальным джентльменом:

– Да, да, конечно, мисс Додд, отличная мысль! Конечно, надо позвать мисс Флайт. Сказать Джимми, чтобы сходил за ней?

Тут наши взгляды встретились, какое-то время мы молча и пристально смотрели друг на друга, и все притворство расплавилось в жарком этом взгляде, точно лист пергамента на огне свечи.

– Или, может быть, Джон, – тихо сказала я, – вы разрешите звать вас Джоном, правда? Может, в самом деле, вдвоем нам будет… веселее?

– Да, Мэй, – прошептал он. – Тоже думал об этом. Хотя очень не хочу, чтобы из-за меня тебя обвинили в неподобающем поведении.

– Ах, да, в неподобающем поведении, – сказала я. – Разумеется, наша милая святоша мисс Нарцисса Уайт, у которой повсюду шпионы. Она все замечает и не упустит возможности влезть в чужие дела. Но, сказать по правде, капитан, в эту минуту меня меньше всего беспокоит, что обо мне подумают.

Так я вошла в палатку капитана Бёрка, совершив поступок, который, как мы оба и подозревали, вызвал немалый скандал среди нашей компании, хотя вечер был совершенно… почти совершенно невинным, потому что нам обоим было прекрасно известно о наших чувствах, и проводить вечер наедине означало лишь ворошить угольки того, чего не может быть. Но в ту ночь мы вдвоем читали Шекспира – и ничего больше. И меньше тоже. Дело в том, что между нами ничего не произошло – кроме обоюдного невысказанного желания. Оно висит между нами, соединяя наши судьбы, точно паутина. Может быть, все дело в странных обстоятельствах или в том, что нам все равно не принадлежать друг другу, но никогда в жизни я не переживала подобного смятения чувств.

Когда, несколько часов спустя я вернулась в палатку, Марта не спала на своей походной койке.

– Мэй, Господи Боже мой, ты спятила?!

Я улыбнулась и, наклонившись к ней, шепотом процитировала:

– Но ведь любовь – чистейшее безумие. Она, как буйный сумасшедший, заслуживает карцера и кнута… «Как вам это понравится», акт третий, сцена вторая. Наверное, потому меня и зовут сумасшедшей всякий раз, когда я влюбляюсь, Марта.

– Ты влюбилась? Господи Боже! Как вы… это же невозможно! Тот человек помолвлен. Ты тоже скоро выйдешь замуж. Это невозможно!

– Знаю, Марта. Я просто играю роль. Наш брат, истинный влюбленный, подвержен страшным прихотям. Как ты, должно быть, догадалась, нынче ночью мы развлекались чтением из «Как вам это понравится».

– Ты ведь не бросишь нас, Мэй? – Голос Марты дрожал. – Не оставишь меня наедине с дикарями, чтобы удрать с капитаном?

– Конечно, нет, милая, – ответила я. – Мы же поклялись: одна за всех, и все за одну!

– Потому что я бы ни за что не поехала, если бы не ты, – сказала моя бедная робкая Марта, и я поняла, что она вот-вот расплачется. – Прошу, не бросай меня. Я вся извелась с тех пор, как заметила, что вы с капитаном смотрите друг на друга. Все это заметили. И только об этом и говорят.

Я взяла ее за руку.

– Одна за всех, и все за одну, – повторила я. – Я никогда не брошу тебя, Марта. Клянусь. Никогда.

Как я и подозревала, Уайт уже наябедничала всем про мои «шашни» с капитаном. В этом ей помогла южанка, Дейзи Лавлейс, с которой у них возникла странная дружба – должно быть, потому, что обеих недолюбливают. Но какое значение это все имело? Грубые сплетни, которые они разносили, родились из тупой зависти – и я не собиралась допустить, чтобы они задели меня.

Также все заметили, что мисс Лавлейс и мисс Уайт наперебой пытались угодить капитану – будучи, должно быть, в неведении, что он, как истинный католик, недолюбливал протестантов, а после сражений в рядах армии Союза крепко сомневался и в южанах.

В самом деле – попытки Лавлейс произвести впечатление на капитана за обеденным столом рассказами о «папеньке» и некогда принадлежавшей их семье плантации с двумя сотнями «ниггеров» выглядели нелепо и жалко. Единственное, чего она добилась этим, – это лишь позабавить капитана. Однажды за ужином он спросил у нее, что стало с плантацией ее отца.

– Он потерял все в войну, са-эр, – ответила она. – Проклятые янки сожгли все дотла и освободили ниггеров. Папочка так и не оправился от этого: он начал пить и умер больным и нищим.

– Очень жаль, мэм, – сказал капитан, вежливо поклонившись, но не без обычной иронической искорки в глазах. – А ваш отец воевал?

– Нет, са-эр, нет, – ответила она, прижимая к груди пуделиху, Ферн-Луизу. Она позволяла псине сидеть у себя на коленях и кормила ее со стола. – Мой па-почка считал, что первым долгом должен сидеть дома и защищать семью и собственность от насильников и мародеров, которыми прослыли янки. И он отправил своих лучших ниггеров воевать вместо себя. Конечно, они сразу же удрали в Союзную армию, как делают все ниггеры при первой возможности.

Мы с капитаном незаметно переглянулись: уже научившись понимать друг друга без слов, держу пари, мы оба в этот момент подумали, что сам великий Шекспир не смог бы написать более достойной судьбы бедному папеньке.