— Я занят, некогда мне болтать, — сказал Сабайя и бесцеремонно прошел мимо. Человек побежал за ним. Он схватил его за руку и крикнул:

— Вы должны открыть лавку, дайте мне рису! Не уходите, не могу я вас отпустить!

Сабайя остановился — так горячо звучала мольба этого человека.

— У меня дети плачут, двое детишек, мать-старуха еле жива… С голоду помирают… Талоны на рис кончились, вот уже три дня… Не могу видеть, как они мучаются. Пожалуйста, дайте мне хоть самую малость, умоляю! Я весь город обегал… Нигде ни зернышка не достал. Они там ждут не дождутся, думают, я принесу хоть что-нибудь… Они… Господи, что же с ними будет, если я вернусь с пустыми руками…

— Сколько тебе нужно?

— Дайте хоть один сер. Дома у меня шесть голодных ртов.

Сабайя неприязненно взглянул на него.

— Почему раньше не пришел?

— Да я с ног сбился, рис искал.

— Сколько у тебя денег?

Человек протянул монету в полрупии. Сабайя пренебрежительно посмотрел на монету.

— И на это ты хочешь получить целый сер?

— Но ведь за рупию дают три сера?

— Нашел время поминать о твердых ценах! Да ты с голоду умрешь, если будешь нести такую чепуху!

Он рассердился. Странные люди, чуть не дохнут с голоду, а все цепляются за идиотские фантазии.

— Может, у тебя найдется еще восемь ан? Тогда попробую достать хотя бы один сер, — сказал Сабайя.

Человек печально покачал головой:

— Да ведь конец месяца, у меня ни гроша больше нет.

— Тогда получишь полсера — за такую цену мой знакомый больше не даст.

— Хорошо, — с запинкой сказал человек. — Все же лучше, чем ничего.

— Давай сюда деньги, — сказал Сабайя. Он забрал монету. — И не ходи за мной. Мой приятель — человек очень осторожный. Увидит, что я не один, сразу закричит: «Нет ничего!» Подожди, я скоро вернусь. Но я ничего не обещаю. Если откажет, значит, тебе не повезло, вот и все.

Он ушел, забрав восемь ан. Человек остался стоять на углу. Он хотел было крикнуть вдогонку Сабайе: «Долго ли мне ждать?» — но побоялся рассердить его и смолчал. А жалко, что не спросил: Сабайя как сквозь землю провалился. Настала ночь, улицы затихли, люди проплывали во тьме, словно тени. На город опустилась тишина. Человек то и дело бормотал себе под нос:

— Что с ним стряслось, да где же он? Куда он подевался? Когда же это я домой попаду? Ведь еще рис надо варить. Дети, ох, детишки мои…

Он пошел в ту сторону, где скрылся Сабайя, но зря: тот нарочно сделал крюк, чтобы не выдать свой потайной склад, а потом повернул совсем в другом направлении. Человек долго бродил взад и вперед по замершим улицам и наконец снова вернулся к лавке в надежде, что хозяин уже там. Но его нигде не было. Замок на двери висел все так же, как и раньше. В растерянности человек стал снова кружить по улицам, а потом решил пойти к Сабайе домой. Он постучался. Открывая дверь, жена Сабайи начала было говорить:

— Как ты сегодня задержался… — но тут же умолкла, увидев чужого человека.

— Дома ли Сабайя?

— Нет. Он еще не приходил.

Она очень волновалась. Было уже поздно, и она не выдержала:

— А на другой склад вы не заходили?

— А где это?

Ей пришлось рассказать — ведь никто, кроме нее, не знал, где этот склад. Они отправились на поиски. Долго проплутав по каким-то закоулкам, они вышли к складу. Дверь была заперта изнутри. Они пытались достучаться. Но дом был укреплен на славу, так что даже крысы и то могли входить только «с парадного хода». В конце концов пришлось разбить окошко над дверью, пролезть в него и отодвинуть засов. В разбитое окно струился мутный утренний свет. В углу они заметили электрический фонарь, рядом с ним валялась монета в полрупии, а немного дальше из-под груды нагроможденных мешков торчала рука.

На следствии было вынесено следующее заключение:

«Смерть в результате непредвиденного обвала мешков с рисом».

Дождь хлынул внезапно. Он едва успел добежать до единственного укрытия — гигантского баньяна на обочине, с толстенным стволом и густым пологом высоких ветвей. Оттуда он спокойно смотрел, как летят наискось дождевые струи; порой их относило совсем близко к нему. Он проводил праздным взглядом собаку, трусившую мимо — шерсть у нее совсем намокла, — взглянул на пару буйволов, жевавших валявшиеся банановые листья. Но вдруг почувствовал, что рядом, под деревом, скрываясь за стволом, стоит кто-то еще. На него пахнуло легким ароматом цветов — он не смог пересилить свое любопытство, сделал несколько шагов вокруг ствола и внезапно оказался с ней лицом к лицу. У него вырвалось громкое «ох», и он остановился с растерянным и жалким видом. Женщина увидела его и едва сдержала крик. Немного овладев собой, он сказал:

— Не беспокойся, я сейчас уйду.

Как-то глупо обращаться с такими словами к собственной жене, да еще после долгой разлуки. Он снова встал на прежнее место — подальше от нее. Но потом опять подошел и спросил:

— Что привело тебя сюда?

Он боялся, что вообще не услышит ответа, но она бросила:

— Дождь.

— А! — Он решил превратить все в шутку и рассмеялся, пытаясь задобрить ее. — И меня он тоже сюда загнал, — сказал он, чувствуя себя последним идиотом.

Она ничего не ответила. Погода — древнейшая спасительная тема для разговора, и он продолжал отчаянно цепляться за нее:

— Совершенно неожиданный ливень…

Она не сказала ни слова и стала смотреть в сторону. Он старался поддержать разговор.

— Если бы мне хоть в голову пришло, что будет дождь, я остался бы дома или захватил зонтик.

Она не обратила на его слова ни малейшего внимания. Можно было подумать, что она глухая. Ему хотелось спросить: «У тебя уши заложило?» — но его удерживал страх, как бы она не выкинула чего-нибудь, если он ее разозлит. Стоит ее довести, и она способна на все. Никогда в жизни он не подозревал, сколько скрытых эмоций таится в ней — до той последней, роковой ночи.

В их совместной жизни были бесконечные размолвки: то и дело выяснялось, что они думают по-разному обо всем на свете, из-за каждой мелочи неминуемо вспыхивали споры, и не так-то просто было их разрешить. Спорили из-за чего угодно: что слушать — Цейлонское радио или Всеиндийское, куда пойти — на английскую кинокартину или на тамильскую, можно ли сказать, что у «Жасмина» чересчур резкий запах или, например, назвать розу слишком броской, и все в этом роде. Споры разгорались по любому поводу, напряжение нарастало, и на несколько дней они переставали замечать друг друга, а потом снова мирились, и начиналась горячая дружба — увы, ненадолго. Однажды во время такого перемирия они составили договор о дружбе, с тщательно обдуманными пунктами, и подписали его перед ликами богов в комнате для молитвенных размышлений. Им казалось, что ничто и никогда не поссорит их снова и все дурное останется в прошлом, но такое душевное состояние оказалось слишком мимолетным, и самый первый пункт: «Мы больше никогда не будем ссориться», — был нарушен сразу же в день заключения договора, а остальные параграфы тоже разлетелись в прах, хотя в них и предусматривались всевозможные причины раздоров: расходы на хозяйство, ворчание по поводу еды, разговоры о деньгах, упоминание о родственниках (они постарались тщательным образом обо всем договориться).

Теперь, стоя под дождем, он был очень рад, что ей некуда бежать. Он ничего не слыхал о ней с той самой ночи, когда захлопнул за ней дверь. Сейчас ему казалось, что это было ужасно давно. Они, как всегда, поссорились за ужином, и она пригрозила, что уйдет из дому. Он ответил: «Ну и уходи», — и открыл дверь, а она взяла и вышла в ночную темноту. Он долго-долго не запирал дверь — надеялся, что она вернется, но так и не дождался.

— Я и не надеялся увидеть тебя, — решил сказать он, а она ответила:

— Ты думал, что я побегу и утоплюсь?

— Да, я этого боялся, — сказал он.

— Значит, искал меня во всех колодцах и прудах?