– Ты хоть любила меня?

Губы девушки слегка приоткрылись, словно ей не хватало кислорода поступающего в лёгкие через нос, однако сказать вот так сразу, – ответить то, чего он ждал, – было весьма непросто. За стальными дверями его глаз, закрытыми на крепкие и мощные засовы, Анна всё равно если не видела, то чувствовала мольбу о том, чтобы она сейчас сказала неправду.

Эта ложь могла бы стать достойной платой за сохранность её жизни, она бы могла изменить всё, ведь Шварц был готов жить в обмане, лишь бы Анна осталась с ним, но тем не менее девушке не нужны были советы ни разума, ни сердца, ни души, чтобы понять, что ей ответить. В мыслях давно звучал голос королевы Валери, предостерегающий её от новой лжи, а появление на сцене жизни ещё одного персонажа начисто определило ответ медиума.

Все реки ведут в океан, так и коридоры западного крыла вели к открытой площадке, на которую в гордом одиночестве только что выбежал шаман, не обращающий внимания на сбитое дыхание, на стрельбу, что доносилась с нижних ярусов, а лишь видящий ту единственную, которая дышала полной грудью, смотрела на него немного шокированным, но всё же счастливым взглядом, а потом подняла взгляд на и без того всё понявшего аристократа и произнесла:

– Любила.

...

Это слово было весьма неожиданным даже для Генриха, который вздрогнул всем телом, будто очнувшись от долгого сна, и несколько раз пошевелил губами в надежде хоть что-то сказать. Он был уверен, что Анна добьёт его своим отказом, а дальше он падёт в объятия отвратного одиночества, которое, казалось бы, предначертано ему судьбой. Однако она почему-то сказала, что любила его.

Соврала? Опять? Честно признаться, ни Генрих, ни Йо, который почему-то весьма сдержанно принял эту новость, лишь взглядом ища ответ в чертах лица любимой, не могли разобраться в причинах этой явной, на их взгляд, лжи.

Только Анна сама знала, что никакая это была не ложь. Она никогда больше не будет врать ни Генриху, ни Йо, ни тем более самой себе. Она сказала правду, и никто не сможет переубедить её в ином. Суть была лишь в том, что её правда состояла из двух частей, вторая из которых начиналась со слова «но».

– Рассредоточиться! Проверить западные этажи! Они не могли далеко убежать!

Эти приказы на немецком языке слышались на каждом ярусе каменного города. Куда ни плюнь, всюду набегут шавки ордена: опасные, вооружённые и готовые к борьбе.

– Ну и как наши дела, мистер Холмс? – притаившись в тени закоулка лабиринта, в котором друзья уже понесли значительные потери в количестве сплочённых вместе человек, задал шёпотом вопрос Рен.

Прислонившись спиной к стене, он едва стоял на ногах, но старался вести себя, как и подобает истинному Тао. В то же время он, не обращая внимания на протестные мычания и брыкания шатенки, закрывал ладонью рот своей сердобольной девушке, которая всё порывалась осмотреть его сквозную рану в плече. По её щекам текли слёзы, потому как она очень перепугалась, когда один из приспешников Генриха по её неосмотрительной милости попал в плечо любимому.

С этого момента начался раскол друзей. Ведомые чувством самосохранения, да и ещё под гнётом отовсюду появляющихся врагов друзья не смогли скоординировать свои действия. Они разбежались по разным коридорам, в конечном счёте, поделившись на неизвестные друг другу группы. А принцип «разделяй и властвуй» заиграл с новой силой на пользу ордену.

– Плохо, Ватсон, – зная, что Рену не столько тяжело идти с ранением, сколько сдаться и изменить самому себе, ответил той же шуткой Дител, убедившись, что на горизонте пока тихо, а значит надо помочь Рену с перевязкой.

Присев вместе с шипящим от боли в правом плече Реном на корточки, Лайсерг осмотрел ранение друга в то время, как Юи уже рвала свою кофту на лоскутки, которыми можно было бы перевязать ранение, чтобы туда не попала инфекция.

– Это не поможет, Юи, – слыша, как ничего пока не говорившая шатенка хлюпает носом и с предельной осторожностью накладывает на раненное плечо любимого повязки, при этом отбирая из разорванных лоскутков места почище, с сожалением ответил Лайсерг. – Пулю нужно вытащить, иначе может произойти нагноение, и Рен лишится руки.

– Не смейте трогать её. Я эту пулю с таким трудом словил, – сжимая зубы, ещё как-то старался не потерять оптимизма Рен, боясь главным образом за свою невесту, которая после этих слов смачно шлёпнула себя по губам, зажимая рот ладонью так, чтобы из него не донеслось ни звука. Однако...

– Это я виновата, – послышался из-под ладони едва слышный писк девушки, льющей слёзы от того, что её солнце, её божество было ранено из-за её глупости. – Если бы я не пошла в ту сторону...

– Вэй, сделай дело и гуляй смело, – не в силах больше терпеть ни этих душераздирающих слёз девушки, ни того, как она медленно перевязывает его рану обрывками своей майки, тут же впитывающими в себя кровь, огрызнулся Тао, прикрыв глаза от несколько иной боли, чем той, которую он испытывал ранее на турнире от побоев, нанесённых с помощью фурёку.

– Тихо, – резко скомандовал даузер, услышав звуки стремительного, но лёгкого бега.

В то же мгновение Юи закусила нижнюю губу, а Рен постарался левой рукой взяться за оружие, чтобы хоть как-то помочь детективу, медленно поднявшемуся на ноги, подошедшему к краю стены, из-за поворота которой уже был ожидаем незваный гость.

«Один человек. Небольшая комплекция. Возможно, девушка», – начал, исходя из услышанных звуков, делать выводы Лайсерг, зная, что в ордене Шварца есть небольшое количество девушек, которые не менее подготовлены и сильны, чем мужчины.

Не только английские, но и в общем мужские принципы сошлись в невыносимой битве с профессионализмом. Дител знал, что его врагом может быть, кто угодно, и если он даст слабину, лишь потому что его противник женщина, то это может стоить не только ему, но и его друзьям жизни.

«А вдруг это Сели?» – засомневался даузер, не зная, как распорядилась судьба по отношению к остальным его друзьям, которые разбежались в разные стороны не по велению собственных сердец и желаний, а по стечению обстоятельств, вынуждающих их к этому.

Под давлением сомнений даузер выждал время и появился на пути «гостя» так неожиданно, что, как он и предполагал, она врезалась в него с лёту, вскрикнув от испуга, повалив детектива с ног, на которые она тут же уселась, и замахнувшись камнем, зажатым в руке, чтобы спасти себе жить.

Но занесённая для удара рука так и осталась в воздухе, боль в затылке детектива стала вдруг не самой главной вещью во Вселенной, а мир сузился до прямой линии, по которой встретились два взгляда, вздрогнувших и очнувшихся от оцепенения только тогда, когда камень из немного худощавой руки девушки безвольно выпал и, кажется, был повержен так же, как и детектив.

Взъерошенная, чумазая и такая ослабевшая что душой, что телом, но это она. Она, и никто другой, потому что только эти глаза серого цвета могли с такой любовью и с таким счастьем смотреть на него. Только эти слёзы, капающие на его лицо, могли достигать известных только ей тайников его сердца, словно живая вода, воскрешая чувства и сладкую боль любви.

Лишь когда недолгие секунды потрясение, показавшиеся двум влюблённым целыми часами, наконец миновали своё логичное появление, когда девушка закрыла ладонями лицо и разревелась в голос, не задумываясь о том, что их могут услышать, англичанин как будто получил обухом по голове и в тот же миг поднялся с пола, заключив в объятия сидящую у него на ногах девушку. Как и он, она не могла поверить в то, что они оба живы и наконец-то нашли друг друга.

Эти волосы, эти щёчки и губы, эти глаза, эти пальчики тонких рук – всё её. Всё любимо. Покрывая поцелуями каждый наносантиметр её кожи, зарываясь пальцами в её волосы, чтобы добраться до шеи и притянуть её к себе ещё ближе, Дител отринул все знания о шаманах, а также устройстве жизни после смерти и неустанно благодарил Бога за то, что сейчас в его руках одно из самых ценных сокровищ в мире.