– Люблю…

Короткое слово утонуло в бегущих по щекам слезах. Но он не понимал, почему она заплакала, когда должно было быть всё наоборот. Его душа, его разбитые чувства рыдали, а воодушевлённый взгляд погас в ту же секунду, как и вспыхнул, то есть, мгновенно.

Это был конец всему, ведь он не сможет, просто не посмеет теперь на неё претендовать или заявлять какие-то права. В его душе наступил проливной дождь, который смывал все пережитые счастливые дни и оставлял лишь опустошённость и безысходность. Теперь… они бывшие лучшие друзья, и как прежде уже ничего не будет.

– Что ж, – смиренно выдохнул Рен, словно в последний раз, и обречённо прикрыл глаза, – прости меня за всё, что я сделал. Я надеюсь, ты сможешь. И желаю вам счастья, хотя… – слова давались всё труднее и труднее, – ты уже счастлива.

(Музыка: BeWitched – Blame It On The Weatherman)

Резко отпрянув от неё, Рен быстрым шагом пересёк комнату до двери, около которой остановился всего лишь на секунду, напрасно надеясь на чудо, которому не дано было случиться. Как же он хотел, чтобы она попросила его не уходить, но, увы, она молчала, всё также стоя у стены, где и была оставлена. Он вышел из комнаты, не говоря ни слова и оставляя в ней шатенку, по щеке которой упала большая новая слеза, а с губ сорвалось ещё одно слово, которое специально осталось недосказанным:

– …тебя, – утонув в икоте слёз, шатенка спустилась спиной по стене и упала лицом в свои ладони, в которых она дала волю настоящим эмоциям.

У кого-то были эмоции, чтобы плакать, а кому-то нужно было просто побыть сейчас одному, чтобы смириться с той реальностью, которая свалилась неожиданным комом на голову шамана, стоявшего за дверью комнаты тринадцать, откинув голову назад и пытаясь побороть боль, бившую по сердцу, оставляя там огромную дыру, через которую гулял холодный ветер разлуки.

Даже возвращение в свою комнату, в которой его встретил встрепыхнувшийся и обеспокоенный его состоянием Йо, не давало Тао успокоения. Нигде он не чувствовал себя уединённым, но он был очень благодарен Асакуре за то, что он не стал к нему приставать с расспросами, спокойно вернувшись к себе на футон и продолжив читать книжку.

Разумеется, Йо хотел как-нибудь помочь своему другу, но то, что Тао с пустым видом, просто на автоматизме, сел на подоконник окна, не желая говорить или обсуждать всё, что случилось, заставляло шатена лишь покорно оставить его в покое, по крайней мере, на несколько часов, чтобы он разобрался в себе.

Он изредка поглядывал на друга поверх книги, словно проверяя можно ли к нему подойти, но постоянно видел лишь одну картину, которая не менялась вот уже час. Тао смотрел в окно со второго этажа на задний двор общежития, где сейчас в тени деревьев на лавочке сидели и, кажется, очень даже весело проводили время Лайсерг и Юи.

И снова его сердце наполнялось коробящей, дерущей болью, которая заставляла чувствовать себя несчастным, вопреки счастью этой пары. Даузер смеялся вместе с ней, наверное, над чем-то очень смешным, и на секунду Тао понимал, что когда-то место Дитела занимал он сам, вот так же непринуждённо и весело проводя время с любимой, но не его шатенкой.

Не желая больше смотреть на их великое счастье, Тао резко встал со своего зрительского места и вышел из комнаты, под сопровождение всё тех же обеспокоенных глаз друга, который чувствовал себя просто ужасно от собственной беспомощности.

Хоть этажом ниже раздавался смех, где, как думал Тао, было веселье, в глазах шатенки прослеживался явный резонанс чувств, отображённых в её улыбке. Глаза были абсолютно пустыми, а слух практически не воспринимал того, что говорил ей малахитовый принц, с которого она брала пример, как с зеркала. Он смеётся, значит и ей надо – возможно, это и было смешным, но она не слышала, думая сейчас только об одном человеке, на окно которого она постоянно поднимала глаза, но не видела его там.

Юи периодически чувствовала, как слёзы готовы подступить с новой силой, но в нужный момент она скрывала их, потому что в случае срыва ей бы пришлось очень много объяснять перед Лайсергом, а ей этого сейчас было не нужно.

Нравится, помешана, увлечена – любое слово можно было применить к шатенке по отношению к Дителу, но только не любовь. Это прекрасное чувство она чувствовала лишь однажды, теперь же надеясь, что оно больше никогда не проснётся в ней именно к этому человеку. Она закрывала не только свои эмоции от Рена и других, но и собственные мысли от себя самой, запрещая, ставя печать на эти думы, которым было просто недозволенно возникать в её голове.

Дител весёлый, умный, красивый. Именно он – тот, с кем ей легко и спокойно, исключая тех моментов, когда он заставлял её краснеть от смущающих слов, а эта старая рана, которая уже давно успела затянуться, снова вскрылась и сейчас грозила её счастью. Но так просто сдаваться девушка не собиралась, точно так же, как и кидаться с головой в омут, поэтому, залепив кровоточащую рану души пластырем, она просто отогнала то, с чем, она знала, скоро смирится и свыкнется.

Хоть Рен и Юи были совершенно недалеко друг от друга – он в кампусе, она на улице – но, казалось, между ними пролегла ужасная пропасть, которую теперь ни одному из них не преодолеть. По иронии судьбы она уходила оттуда, куда через секунду заходил он, и это было похоже на волю всевышнего, который понимал, что сейчас им нужно держаться подальше друг от друга, чтобы свыкнуться со своими решениями, которые они приняли недобровольно, но опираясь на желания друг другу счастья. У каждого из них были причины, чтобы отпустить, но не у каждого, чтобы вернуть, однако боль была общая, доводящая до состояния эмбрионального существа, лежащего в уголке своего внутреннего мира и умиравшего медленной смертью.

Время шло медленно, но, так или иначе, возвращая всех ребят в собственные комнаты, чтобы приготовиться – кого-то в большей, кого-то в меньшей степени – к выходу в клуб.

Надевая чёрную рубашку, с рукавом три четверти и острыми углами манжетов, которые были завёрнуты вверх, Йо тяжело выдохнул, всё-таки решившись сделать попытку и посмотрев на подоконник, где снова восседал его друг, смотрящий в окно, за которым уже не было шатенки, а была лишь погружающаяся в вечер улица.

– Рен, – уже чувствуя, какой будет ответ, обратился к нему Йо, – ты пойдёшь с нами?

– Нет, – озвучил Тао коротко и так предсказуемо. Ему сейчас было абсолютно не до радости и веселья, он искренне желал Трею и Сели счастья и успехов, когда узнал о беременности златовласки, даже где-то завидовал их счастью, но сил, в большей степени душевных, конечно, у него просто не было, чтобы мазохистическим образом пойти туда, где будет Она со своим «счастьем».

Задумчиво и тяжело выдохнув, Йо сел на край своего футона, не желая оставлять Тао в таком состоянии одного, но его мысли были слишком банальными и очевидными, из-за чего Рен усмехнулся через силу, чтобы показать благодарность, после чего заверил своего друга.

– Йо, я просто хочу побыть один, разобрать в своих мыслях, так что иди, ладно? – попытался ещё и улыбнуться при взгляде на друга Тао, и это, в свою очередь, наталкивало Асакуру на мысль о том, что раз он может выдавливать из себя эмоции, значит, дело уже в какой-то доле лучше. Возможно, ему, и правда, нужно побыть одному.

– Ладно, – не обрадованным этим решением голосом сказал Йо, вставая с футона и только у самой двери вспомнив очень важную деталь. – Что мне ей сказать, почему ты не пойдёшь с нами?

– Она не спросит, – смотря в окно и предоставляя Асакуре довольствоваться лишь своим нечётким, практически прозрачным отражением, ответил спокойным до беспокойства друга голосом Тао, который лучше, кто бы то ни был, знал шатенку и то, как она поведёт себя.

– А если спросит? – немного не мог поверить в его категоричность шатен, чувствуя, как к другу у него постоянно пробуждается лишь одно чувство – жалость. Он не знал, по какой причине Рен не может сказать о своих чувствах шатенке, но прекрасно понимал, что на это есть весьма веская причина, иначе бы он был не Тао.