– Вы что, сбрендили?! – переводя гневный и возмущённый взгляд с одного на другого, начал нравоучения Йо. – Давайте, разукрасьте тут друг друга, а потом пойдём и вместе посмеёмся у всех на глазах над вашими красивыми физиономиями!

Слова Асакуры хоть и несли в себе правду и здравомыслие, но совершенно не доходили до адресатов, которые стояли, разделённые живой преградой в виде Йо, и которые смотрели друг на друга, словно два больших и злых добермана.

– Что, Тао?! – с яростной усмешкой, которая выражала явное презрение, начал первым Лайсерг, смотря Рену в глаза, полные злобы. – Играть честно мы не умеем, да?

– Кто бы говорил о честности, – сделав шаг вперёд, но наткнувшись на локоть Асакуры, который преградил ему путь, процедил сквозь зубы глава семьи Тао. – Разве крутить сразу с двумя девушками – это честно? – после этих слов глаза Дитела стали тёмно-тёмно зелёного цвета и в них с новой силой заполыхал огонь ненависти и разрушения. – Ох, как бы я хотел, чтобы Вэй, наконец-то, увидела твоё настоящее лицо! – с раздражением усмехнулся Тао, покрывая весь этот фарс слов ужасным, просто зашкаливающим сарказмом.

В эту же секунду Йо приготовился уже держать Лайсерга, но вопреки всему Дител не двигался, а, переведя на него взгляд, Йо увидел на его лице ничего хорошее не предвещающие раздумья и нервную улыбку, которая попахивала сильным и мощным духовным ударом.

Смотря на Рена немного прищуренным взглядом и изредка усмехаясь, Дител всё-таки набрал в лёгкие побольше воздуха и с самым невозмутимым в мире лицом и с кривой усмешкой произнёс:

– Говоря о лицемерии, Рен Тао, не забудь посмотреться сначала сам в зеркало. Я уже говорил тебе однажды, а теперь, увидев всё собственными глазами, убедился в своей теории окончательно: она не любит тебя, вот поэтому ты и заглушал эту боль, ища в других девушках утешение, – Йо было очень трудно в этот момент сдержать Рена, но всё же ему это удалось, а слова Лайсерга очень сильно резанули ему слух и заставили о многом задуматься, особенно, когда Дител всё с тем же презрением продолжил: – Согласись, странно, что когда появился я, ты моментально перестал увлекаться случайными связями? А всё дело-то в том, что ты думал, что Юи всегда будет с тобой, а сейчас почувствовал, что это не так. Хм… да, гормоны в голову у тебя сильно ударили, – кивая изумлённо головой, произнёс с издёвкой Лайсерг, – хотя я тебя не осуждаю, даже отчасти понимаю и сочувствую. Быть рядом с любимой девушкой и не иметь возможности даже прикоснуться к ней – это очень тяжело, – услышав это, Асакура свёл брови на переносице, а, посмотрев на Рена, увидел, что ему на это даже нечего сказать. – Что ж, – невинно вздохнув, вздёрнул одну бровь вверх Лайсерг, – как мы с тобой уже однажды и обсуждали, теперь я и ты – враги. И знай, я от Юи не отступлюсь, какую бы ты чушь ей обо мне ни говорил.

Сказав последние слова с раздражительным упрёком, Дител развернулся и быстрым шагом вышел из туалета, на прощанье хлопнув дверью.

Гробовое молчание, воцарившееся после ухода малахитового принца, сменило атмосферу ярости на атмосферу подавленности.

Йо стоял боком перед Реном и метался по полу растерянным и полным ужасающего удивления взглядом. Как такое возможно? Как Йо мог этого не понять? Ведь всё же шито белыми нитками по тёмной ткани.

– Рен, – не верящим голосом обратился к Тао Йо, всё так же смотря в пол, – это правда?

Но ответа не последовало, вместо этого была гробовая тишина, из-за которой Асакуре пришлось поднять взгляд на друга и увидеть его болезненно закрытые глаза и сцепленные зубы.

Начало Flashback.

Полгода назад.

Лицо молодого шамана совсем чуть-чуть освещалось сверху приглушённым светом встроенных фонарей в барную стойку одного из клубов Токио, в котором сегодня было не так шумно, как, например, по выходным.

Вертя большим пальцем пузатый стакан, зажатый в руке, в котором находился обжигающий рецепторы напиток виски, молодой парень, глава семьи и корпорации Тао, уже немного помутнённым взглядом смотрел на то, как содержимое плещется из одной стороны в другую. Его мысли были далеки от окружающей его действительности, и думал он об одной вещи, которая вот уже полгода была ему известна, но проявилась лишь сегодня.

«Моя совесть никогда не позволит мне жить за чужой счёт. Даже за счёт друга» – каждые полчаса представал перед глазами Рена образ шатенки, который говорил эти слова.

Мог ли он знать, что спустя полгода после того, как он узнал всю правду о своей подруге, он поймёт то, что чувствовал к ней на протяжении всех этих четырёх с половиной лет? Мог ли он знать, что столкнётся с таким чувством под названием «любовь», которое никогда не испытывал и не был уверен в том, что испытает?

Кто-то скажет: «Четыре с половиной года?! Он не мог понять такой простой вещи?!», а кто-то ответит: «Да». Просто и коротко ответит, вгоняя всех в непонимание и шок, заставив растеряться и хватать ртом воздух в поисках новых аргументов.

Для такого человека, как Рен, который прошёл через огонь и воду, который ощутил на себе всю тяжесть и боль этого мира, принесённых не от кого-либо, а от родных людей, очень трудно понять, а тем более сознаться в том, что у него в сердце зародилась и развивается, подобно раковой опухоли, любовь во всех её проявлениях счастья и боли.

Счастье было мимолётным, ведь эти полгода очень тесного общения и времяпрепровождения с Вэй были подобны мигу, а теперь на это место пришла боль. Боль осознания того, что любимая девушка никогда не будет с ним.

Поводом к такому твёрдому заявлению и уверенности послужило то, что Вэй никогда не видела в Рене парня в любовном смысле. Для неё он был лишь другом вот уже четыре с небольшим года.

И снова кто-то спросит: «И что с того? Неужели нельзя подарить ей пару букетиков цветочков, конфетки, подёргать бровями и заставить её влюбиться в Рена? Тем более перед Тао ещё не устояла ни одна девушка».

Вот в этих-то цветочках и конфетках, а также в Рене и есть проблема.

Снова вспоминаются слова девушки, что заставляют молодого шамана, сидящего на барном стуле, тяжело выдохнуть и измученно прикрыть глаза, ощущая во рту привкус тлена от употребления спиртного.

Она никогда не будет от него зависеть. Слишком гордая, слишком честная, слишком правильная – всё это о Вэй, и всё это те преграды, которые никогда не позволят Тао сделать шаг к пути реформирования дружбы в любовь. Если он и Юи станут больше, чем друзьями, девушка постоянно будет испытывать то, что называется «птица в клетке».

Рен это знал, понимал, но сделать с этим ничего не мог. Для Юи, которая большую часть своей жизни провела в неволе, оказаться в зависимости от состоятельного (и это, пожалуй, самое главное слово), человека из высшего общества равносильно рабству, из которого она вырвалась сравнительно недавно.

Тао не сможет не дарить ей подарков, которые она так не любит, считая их подачками. Хоть она никогда так и не говорила, но Рен это знал и понимал каждую неловкость во время того, когда он дарил ей что-то, а она не могла отплатить тем же.

Разность слоёв, разность статусов. Пожалуй, это и есть самая главная причина, почему Тао так боялся сделать шаг к Вэй в плане любви. Она не сможет такое принять, посчитав это жалостью, а, узнав обо всём, возможно, уйдёт, чтобы не терзать душу ни себе, ни ему.

И что же тогда делать?

Время – это единственное, что поможет ей привыкнуть к обычной жизни, устроиться в обществе, как полноценное звено, и, возможно, позже она посмотрит на Рена совершенно другими глазами.

Вот только здесь снова возникает проблема, ведь время – это понятие очень растяжимое, и сколько Вэй понадобится на реабилитацию, Тао не знал, а физиология не знает слова «подожди».

Да, как бы это ужасно ни звучало, как бы примитивно на уровне животных это ни выглядело, но Рен не мог преодолеть тягу к ней в физическом плане.

Каждый раз малейшее движение её хрупкого тела, поворот головы, звонкий смех или даже слёзы приводили Рена в состояние ломки, из-за которой он хотел подойти и покрыть поцелуями каждый миллиметр её кожи, собрать все её слёзы и сказать, что всё будет хорошо, и он рядом. Он хотел слышать её голос, истомно бормочущий его имя во время ощущения его губ на своём теле, хотел слышать сладостные стоны наслаждения и получать от этого колоссальное, ни с чем не сравнимое удовольствие.