Нестор написал в своей летописи кратко: «В лето 6473[175]. Идёт Святослав на хазары; услышав сие, хазары вышли навстречу во главе со своим каганом и сошлись биться, и в битве одолел Святослав хазар и столицу их Белую Вежу взял. И ясы победил и косогов...»

Победил, свалил когда-то могущественную Хазарию великий Святослав. Сбылось пророчество старых хазарских мудрецов. А может, сбылись надежды Полянских мужей...

С тех пор исчезла Хазария как держава. Её племена разбежались, рассеялись, признали власть сильнейших соседей. А в Киеве с тех пор за Ярославовым валом возникла слобода, где стали селиться богатые купцы — хазары и иудеи. Её называли Жидовской слободой. Позже стали появляться здесь и мелкие купцы и ремесленники, и совершенно бедные, ободранные, желающие во что бы то ни стало разбогатеть. Среди них ещё жила память о потерянной земле обетованной — Хазарии, и они мечтали здесь возобновить свои утраченные привилегии. И начали плестись паутины интриг, заговоров вокруг скудоумных велеможных бояр киевских, продают народ в неволю, гонят холопов к половцам, в Византию, богатеют и своим богатством покупают власть князя Святополка и его жадных приспешников.

Переписал Нестор известия о Хазарии и задумался. Старый блудливый язычник Владимир оказался более предусмотрительным, нежели его наследник, нынешний Святополк, который доверился купцам. Князь Владимир довершил дело отца своего Святослава — ходил походами на хазар, булгар волжских, которые к тому времени перешли в мусульманство, ища поддержки у них, и опирались на помощь Хорезмского халифата.

От тех времён к киевским князьям перешла и Тмутараканская земля, и Белая Вежа, или город Саркел, на Дону. Скоро все горожане разорённых хазарских городов переселились в Тмутаракань, Киев и другие города Руси; многие ушли в города Кавказа.

Так окончательно растаяла Хазария. Простодушная доверчивость её правителей погубила эту державу. Ибо не сумели укрепить её новой верой или своими давними обычаями...

Потому он, старый, немощный черноризец, будет сидеть в своей келии до рассвета, будет подавлять в себе собственную боль и личную обиду на неразумную и завистливую свою братию, дабы несмысленым и слепым душой внушать веру в свою мощь, в своё призвание. Дабы посеять в заснувших душах познание своего великого прошлого и гордость за него. Аще кто ведает пройденное и бережёт в сердце своём свои, а не чужие заповеди, идёт без страха навстречу грядущему. Храните, чада, яко зеницу ока, дело великого Кия. И тогда Господь всевластный сохранит вас и род ваш от погибели...

Великий князь Святополк, будучи слепым душой и недалёким, не мог даже предположить, что властвованье над людьми, если оно попадает в руки человека чванливого, но ничтожного, опустошает и ожесточает сердце. И если вовремя не остановиться, это опустошение приведёт человека на стезю злодеяния.

Князь Святополк, получив власть из рук и по воле зажиточных мужей киевских и монастырских владык, вцепился в неё обеими руками и нынче боялся лишь одного — потерять её. Потому готов был предать огню и мечу и землю, и свой народ, близких и дальних родичей, льстивых или верных думцев своих, если подозревал в них неудовольствие либо тень заговора. Однако делать это не отваживался — слишком жалкая и трусливая душа пребывала в его узкогрудом худосочном теле. Поэтому он всех покупал. Сыпал серебром, раздавал земли и места. Одних щедро, дабы защищали его жизнь своими мечами, других — дабы сидели тихо по своим углам.

Деньги... деньги... сколько серебра было нужно Святополку! Всё новые и новые обложения горожан придумывал он вместе со своими родственничками. Слишком уж много жадных рук тянулось к его золотому столу! Слишком уж много холопствовали, ползая перед ним. И в то же время эти ползающие были ежеминутно готовы пустить ему стрелу под ребро, если бы он подал в протянутую руку мало серебра.

С некоторых пор Святополка преследовал липкий страх — страх потерять власть и упасть с вышины, где денно и нощно курили ему фимиам, на грешную землю.

Чем дольше сидел Святополк в Киеве, тем больший страх — холодный, мерзкий — овладевал им. От этого страха в сердце князя рождались злоба, жестокость, страх затемнял его и без того далеко не светлый разум. Он бросался от одной крайности к другой — и менее всего думал о людском суждении о себе или о приговоре будущего.

Жил единственным — жаждой властвования над другими. Чувствовал, что оно возвышает его, ничтожного и жалкого, над такими, как он, и главное — даже над самыми достойными. Познал ту истину, что властвование делает его недосягаемым и неуязвимым.

Но что же история?

Историю потом напишут так, как будет подсказано. Об сём князь Святополк знал наверняка из древних книг мудрых гречинов и иных философов. Всё на свете меняется, исчезает бесследно, не оставляя даже памяти, — и богатство, и сила, и красота... Но слава — остаётся! Она вечна, как, впрочем, и позор. Однако тем, кто сверху, легко обойти позор и оседлать кентавра славы... Потому-то нужно делать всё, чтобы никто его не выбил из этого высокого седла, и без оглядки мчаться вперёд, сколько есть силы и духа... Потому-то и нужно быть последовательно жестоким со всеми, кто мешает удержаться у власти, или со всем, что напоминает его собственную ничтожность.

Всегда при этих размышлениях Святополку приходил на ум Владимир Мономах. Хотя и был он далеко от Киева, но одним своим существованием напоминал великому князю его бескрылость. Напоминал своим упрямым молчанием. Крепкими державными руками, которыми сдерживал половецкие орды и собирал вокруг себя младших князей, он указывал, каким должен быть настоящий князь. Даже таких своевольцев, как Олег Черниговский Гориславич, заставил целовать крест на мир и подчинение...

Владимир Мономах был первейшим Святополчьим тайным врагом.

Князь Святополк впадал в отчаяние. Заставить этого разбойника, этого татя Гориславича, целовать крест на верность ему, киевскому князю!.. Понимал, что сие глубокое унижение для державца Руси — Святополка Изяславича! Как и то, что многие младшие русские князья сидели тихо по своим отчинам, боясь Мономаха, а не киевского князя... Как и то, что все они на зов Мономаха мгновенно ополчались и шли против Степи половецкой... оборонять прежде всего землю Мономаха — Переяславщину!..

Выходит, что Владимир Мономах, сидящий на переяславской окраине, подчинил себе всех меньших князей, княжат и сыновцев. Позови только — и они пойдут и супротив... Святополка!..

Получается, что Святополк сидит в Киеве из милости Мономашьей... Правда, киевские бояре остерегаются пустить переяславского князя через Золотые ворота. Ибо знают: он им сразу подсечёт своевольство их необузданное! Но когда подопрёт беда?..

Мрачные думы раздирали душу Святополка. Поэтому всё ему было не так. Был груб с челядниками, покрикивал на дворню, злобно огрызался на знаки внимания и нежность жены-половчанки. Никому не было покоя, никто не мог угодить ему, ни к кому в сердце его не было ни капли добра или нежности.

В княжьем тереме говорили вполголоса, ходили оглядываясь, проскальзывали, боясь попасть ему на глаза. Только с боярами Святополк старался как-то держаться, дабы не спугнуть киевских можцев, ведь силой и милостью их держался.

Из Любеча, куда съезжались князья по зову Мономаха для замирения, Святополк возвращался в Киев не один. Пригласил к себе Давида Игоревича, сына одного из последних недержавных Ярославичей — Игоря, который держал Волынские отчины. Пригласил ещё младших сыновцев — Василька, князя Теребовлянского[176], и брата его Володаря, князя Перемышльского. Пусть знает Мономах, что не все князья сторонятся Святополка, что и к нему благоволят многие.