Здесь их никто не трогал. Их вера свободно процветала рядом с христианской и магометанской, боровшимися за своё преимущество. Тогда и иудеи начали притягивать на свою сторону прозелитов[165], вопреки учению Талмуда, запрещавшего распространять иудейскую религию на инородных. Но чем хуже вера иудеева христианской и магометанской? Она самая древняя из этих вера. Она также имела свои священные письмена, большую писаную историю. И если бы знать хазарская приняла её, явился бы на землю иудейский мессия. Окончились бы переселения иудеев, мытарства из одного полона в другой... Хазария могла бы стать новой землёй обетованной...
Хазарская знать понемногу втягивалась в новую веру. Через браки с богатыми иудеями, освящением детей, родившихся от этих браков, новой верой. Таким был хазарин Булан, прославивший своё имя в войнах с арабами. Мать его была иудейской веры, и жена — Серах, и тесть также принадлежали ей. Поэтому Булан вскоре полностью перешёл в иудейство и принял имя Сабриэль. Поддержанный богатством зажиточных иудейских общин, он стал опорой кагана, который после арабского нашествия искал поддержки у подвластных вельмож. Сын Булана-Сабриэля — бек Обадий первый потеснил кагана-язычника от власти и стал при нём соправителем.
Каган принял иудейскую веру. Все приближённые его и бека Обадия, кто желал быть при власти, стали переходить в новую веру.
Эта вера должна была принести Хазарии независимость от христианского и магометанского мира. Однако эта вера не могла стать опорой правителей в соединении всех племён и народов, бедных и богатых разнородцев. Ибо она не могла освятить их единой любовью к единому Богу-творцу, защитнику их богатств и судье за грехи. Потому что вера эта прокладывала путь в царство Божие не всем, кто брал её в сердце, а лишь одному — избранному — народу. Бог Яхве возлюбил только один народ — иудейский — и только его избрал для господства над другими. Иные племена и народы были отвержены им. Талмуд учил, что тот, кто исповедует его веру из других племён, это «проказа Израиля».
В Хазарии новую веру приняли только избранные — каган, бек-царь и их окружение. Они должны быть возлюблены Богом и избраны им. Орды кочевников, земледельцы-поселяне, рыбаки, гражане-язычники были только гноем, униженными рабами, которые должны были работать для избранных.
Новая вера ещё больше разъединила Хазарию. Начались многолетние усобицы и войны за власть. А кочевые орды печенегов, угров-мадьяр и других племён, нападавших с востока, терзали Хазарский каганат. С запада же теснила его Киевская Русь, выросшая в Поднепровье... И никто не мог остановить межусобиц и войн — между беками и тарханами-вельможами Хазарии, которые сами наводили кочевников в свои земли.
Население почти всё было перебито. Брат Обадия Ханукка перехватил власть в свои руки и опёрся на армию, набранную из магометан. Начались гонения на христиан. Византийский патриарх Фотий посылает для защиты своих единоверцев проповедников Константина-Кирилла и его брата Мефодия[166].
Они освободили из плена многих христиан и дали им в руки своё оружие — слово Божье для проповеди своей веры. Силы Хазарии таяли. Она отбивалась от печенегов и угров, а потом и Византия подняла против неё соседние племена — аланов-ясов. Теперь Хазария стала ер не нужна в борьбе с арабами. Новая держава расправляла плечи на Поднепровье — Русь... Нужно было её теперь остерегаться больше, чем арабов.
О Руси заговорили в странах Закавказья и во всём христианском мире после похода русичей на Цареград в лето 866-е[167]. Это тогда патриарх Фотий злобствовал: «Народ неименитый, народ ничтожный, народ, который стоит на уровне рабов...»
И это сказано после того, как наследники Кия — князья Дир и Аскольд — двумястами кораблями обложили Константинополь...
Арабский хронист Масуди с удовлетворением записал: «Первый из славянских царей есть царь Дира, он владеет обширными градами и многими населёнными краями; мусульманские купцы прибывают в стольный град его державы с разным товаром...»
Когда Нестор закрыл хронику Масуди, начало светать. Если он сейчас тронется в путь, то к заутрене может поспеть в обитель...
Тихо раскрыл дверь светлицы. Перед его порогом спал отрок, которого ещё с вечера старый Ян прислал Нестору для прислуживания. Нестор осторожно переступил его, сошёл со ступенек, направился к воротам. А Бравлин небось ещё спит. Не ведает того, что его давний предок, князь Бравлин из Новгорода, когда-то водил на ромеев воинственные славянские дружины... Спи, брат, в неведении. Ибо так слаще сны. Может, потому и спит народ русский, что не ведает о себе? О своём минувшем?.. Кто же отнял у него эти знания?..
Из привратной башенки слышалось размеренное сопение Бравлина. Блаженны сны у тех, кому тьма — свет!.. Блажен тот, кому не дано вкусить познание...
Ещё пахло ночью. Истомой. Сном. Стольный Киев тонул в рассветной мгле.
Отец Нестор убыстрил шаги.
Спустился кривой улочкой вблизи Михайловского монастыря, затем направился к Лядским воротам, выведшим его на Перевесище, и через дубовый лес двинулся к печерским кручам...
В Печерской обители ударили в колокол. Звали к заутрене.
Нестор переписал в свитки то, что рассказали ему старые книги о славянских племенах. Одни из них, написал, сидели по озеру Ильмень — они платили дань варягам из заморья вместе с кривичами полоцкими и смоленскими, чудью[168] и весью[169]. Хазары же брали дань с полян, северян и вятичей. По беле[170] и выверке[171] от дыма. И ещё брали, сообщает арабская хроника, мех соболей, горностаев, сусликов, ласок, куниц, лисиц, бобров, зайцев, коз; ещё брали свечи, стрелы, кору белого тополя, высокие шапки, рыбий клей, рыбий зуб, касторовое масло, амбру, конские шкуры, мёд, орехи, соколов, мечи, кольчуги, берёзовую кору, рабов, баранов, коров... Всего не перечесть!
Но гордые потомки Кия недолго платили дань свирепым хазарам. Пишет старый летописец: «Сдумали поляне думу и дали хазарам в дань меч от дыма. И понесли хазары ко князю своему и старейшинам, реша им: «Се нашли новую дань». Те спросили у них: «Откуда?» Они же реша: «В лесе, на горах, над рекою Днепровскою». Они же реша: «Что суть дали?» Они же показали меч. И реша старцы хазарские: «Не добра дань, княже! Мы добыли её оружьем острым с одной стороны — саблями, а у них оружие обоюдоостро — меч. Си будут мати дань и с нас и с иных сторон».
«И сбылось сказанное ими, ибо не по своей воле говорили, но от Божья повеленья», — вывел дальше Нестор.
Реки крови славянской пролились, пока племена их сбросили ярмо хазарское. Сначала князь Олег[172], который подчинил себе Киев и полян, освободил северян и радимичей от дани хазарской. А после того как он послал на Цареград две тысячи лодий, хазарские каганы убоялись биться с Русью и из-за этого страха пропускали дружины русичей и варяг через свои земли в Каспийское море, и они нападали на Гилян, Табаристан, Азербайджан, Ширван. Дружины русичей захватили Таманские земли с хазарским городом Самкерц. Правда, ненадолго.
Хазары же продолжали нападать на русские земли и на дружины. Каган — царь хазарский Иосиф хвастался в письме к своему единоверцу в Испании — Хасдая ибн-Шафрута: «Если бы я оставил русичей в покое хотя бы на один час, они бы уничтожили измаильтян до Багдада».
Но русичи, уже во главе с князем Святославом, освободили от хазарской дани вятичей и начали подбираться к Хазарии. Обоюдоострые мечи русские наконец посекли головы хазарскому змию.
Записали древние арабские хронисты: «Русы разрушили много городов, пограбили всё, что принадлежало людям хазарским, булгарским, буртасским на речке Итиль. Русы овладели этой страной, и жители града Итиль[173] искали спасения на острове Баб-ал-Абваба и укрепились на нём, а некоторые из них в страхе поселились на острове Сия-Кух[174]».
