Между тем и другая часть аргонавтов спустилась с горы и луками и копьями помогла одолеть исполинов, всех до последнего. Подобно огромным стволам, срубленным топором дровосека, лежали исполины один на другом: кто головой и грудью в воде, ногами же на берегу; кто тяжелым туловищем на песке, а ногами в воде; как те, так и другие были желанной поживой для рыб и для птиц.

После этой битвы Аргонавты, напутствуемые пожеланиями долионов, пустились в море. Весь день попутный ветер гнал перед собою «Арго»; ночью же ветер переменил направление, чего герои, однако, не заметили, и пригнал их обратно к острову долионов.

Они вышли на берег, но в темноте не узнали союзного острова; долионы же, услышав о высадке вооруженных людей, подумали, что это пеласги, морские разбойники, частенько устраивавшие набеги на остров, и, вооруженные, вышли им на встречу.

Страшный бой начался во мраке, и ни одна сторона не узнала другой. Аргонавты положили на месте множество долионов, а Ясон поразил копьем царя Кизика прямо в грудь. Бой продолжался до утра, и лишь тогда с ужасом увидели бойцы несчастную ошибку. Три дня аргонавты и долионы с распущенными волосами оплакивали любимого царя, погибшего во цвете лет; потом погребли его с большими почестями и над высокой могилой, которую можно было видеть и в позднейшее время, устроили погребальную тризну. А Клейта, юная супруга царя, не вынесла одинокой жизни: самоубийством покончила она дни свои.

Ее оплакивали нимфы соседних рощ, и из слез их, обильными струями орошавших землю, боги создали источник, которому дали имя бедной Клейты, так рано покончившей с жизнью.

Однажды вечером, после бурного плавания, аргонавты высадились на берегу Мисии, на том самом месте, где впоследствии находился город Бирос иди Бирусий, теперешняя Брусса. Туземцы приняли их радушно и снабдили съестными припасами и напитками. Пока герои после дневных трудов отдыхали на мягкой траве и подкреплялись ужином, Геракл отправился в соседний лес срубить дерево для весла: в этот день он, в борьбе с напиравшими на корабль волнами, переломил свое весло. Вскоре нашел он пихту, которая показалась ему пригодной, и, отложив свои лук, колчан и львиную шкуру, схватил ствол обеими руками и вместе с корнем вырвал его из земли.

Между тем его оруженосец, прекрасный мальчик Гилас, вышел из стана добыть воды себе и своему господину Гераклу. В лесистой низменности юноша нашел источник; но в то самое время, как он нагибался, чтобы медной кружкой зачерпнуть воды, нимфы источника, воспламененные любовью к нему, схватили его и повлекли за собой в пучину. Прекрасный Гилас исчез в воде, подобно светилу, сияющему во мраке и гаснущему при падении. Аргонавт Полифем, друг Геракла, ожидавший его возвращения близ этого самого источника, услышал крик мальчика и подумал, что он схвачен диким зверем или что разбойники влекут его в горы. Подобно льву, рыскающему за добычей, с обнаженным мечом устремился он в ту сторону, откуда ему послышался зов, но не нашел там мальчика. Тут встретил он Геракла, возвращавшегося с пихтой из леса.

– Несчастный, закричал он ему навстречу, отчего мне первому суждено принести тебе печальное известие! Гилас отправился к источнику и не вернулся: либо разбойники похитили его либо дикие звери растерзали на части, – я сам слышал его крик.

Когда Геракл это услышал, пот показался у него на висках, и кровь прихлынула к груди. Разъяренный, бросил он пихту наземь и, подобно быку, уязвленному слепнем, заметался во все стороны. Всю ночь они искали Гиласа и звали его громкими голосами, и вот, как будто издалека, достигли до их ушей слабые звуки откликавшегося мальчика. Они и не подозревали, что голос этот исходил из соседнего источника, где нимфы старались на своих коленях поцелуями унять боязнь и тоску прелестного юноши.

Лишь только взошла над горой утренняя звезда и поднялся попутный ветер, Тифий стал увещевать спутников воспользоваться ветром и пуститься в море. Радостно и на всех парусах поплыли они по волнам, и тогда только заметили отсутствие Геракла и Полифема; начался спор о том, оставить или нет храбрейших спутников. А Ясон, беспомощный и озабоченный, сидел, не говоря ни слова. Гнев одолел, наконец, Теламона, вернейшего друга Геракла. Обратившись к Ясону, он воскликнул:

– И как ты можешь так спокойно сидеть?… Да, выгодно тебе оставить Геракла! Все это случилось по твоему старанию: боялся ты, чтобы великий герой не затмил твоей славы. Впрочем, к чему слова! Я не желаю продолжать путь с тобой и твоими спутниками: вы задумали и выполнили все случившееся.

Нимфы похищают Гиласа

Затем с блистающими гневом глазами кинулся он на кормчего Тифия и принудил бы его повернуть корабль назад и опять направиться к мисийскому берегу, если б оба Бореада с бранью не удержали его.

И в то же самое время из глубины моря вынырнул морской бог и прорицатель Главк с взъерошенной головой. Твердой рукой схватил он киль корабля и объявил аргонавтам, что Геракл и Полифем остались на острове по воле богов; что Гераклу суждено свершить для Эврисфея двенадцать подвигов и за это обрести бессмертие; что Полифем, по воле рока, должен основать город Киос и окончить жизнь свою в стране халибов; что, наконец, оба они остались, отыскивая Гиласа, похищенного влюбленными нимфами. Затем бог погрузился в бурную пучину. Герои обрадовались предсказанию, а пристыженный Теламон подошел к Ясону и попросил простить ему грубое слово, вырвавшееся в печали. Ясон охотно согласился, и они весело продолжали они путь.

После долгих и тщетных поисков любимого Гиласа, Геракл отправился в Аргос служить Эврисфею; но перед этим он заставил мисийцев поклясться в том, что они будут искать Гиласа до тех пор, пока не найдут его. Вот отчего и впоследствии обитателя этой страны ежегодно бродили по лесам, отыскивая Гиласа. Полифем же остался у них и выстроил город Киос.

Ранним утром следующего дня аргонавты направили корабль к далеко вдающейся в море косе вифинского берега.

Там находились жилище и двор царя бебриков Амика. То был дикий человек исполинского роста и силы. Он не отпускал от своего берега ни одного чужеземца, не померившись с ним силою в кулачном бою. Не один человек из соседних стран, приведенный судьбою на роковой берег, пал под его тяжелой рукой. И теперь, видя, что «Арго» причаливает к берегу, прибежал он туда и с кичливою гордостью закричал вступавшим на берег аргонавтам:

– Услышьте, морские бродяги, то, что надлежит вам знать! Не один чужеземец не смеет выехать отсюда, не померившись со мной силами. А потому выбирайте из своей среды сильнейшего и выставляйте его здесь для кулачного боя. Если же вы этого не исполните, то горе вам!

Ярый гнев обуял героев, особенно же возмущен был Полидевк, лучший из кулачных бойцов во всей Элладе. Он выскочил вперед и закричал:

– Успокойся и перестань грозить. Мы подчиняемся твоему закону; я готов выйти на состязание с тобой.

Грозно взглянул Амик на смелого юношу, – взглянул, как раненый в горах лев смотрит на того, кто первый нанес ему рану. Но Тиндарид спокойно снял с себя плащ и приготовился к состязанию; Амик тоже сбросил черный плащ и кинул пастушескую дубину, которую носил обыкновенно при себе. Между тем по обе стороны расположились смотреть на бой эллинские герои и толпы пришедших бебриков. Дикий царь был страшен и подобен сыну ужасного Тифона; бодро стоял юный Полидевк, подобный лучезарной звезде на вечернем небе. Правда, первый пух еле пробивался на его щеках; но он в себе чувствовал непобедимую силу, и чем более смотрел на противника, тем более росло в нем гордое мужество.

Полидевк махнул рукой, чтобы посмотреть, не оцепенела ли она от долгой гребли. Не двигаясь, стоял против него Амик, и жажда крови так и светилась в мрачных глазах его. Тут слуга Амика бросил на землю между противниками крепкие кулачные ремни.