Действительно, чудесный дар очаровывать и веселить всех, кто нас окружает, настолько неотделим от людей, которых сладострастие сопровождает даже до алтаря. Свидетелем тому является церковь Кянз-Ван. Мы пользуемся привилегией совершать там такие же непристойности, как и в Королевском Дворце или нашем театре. Бог знает, какая толпа богомольцев собирается там по праздникам и воскресеньям. Мы в этой церкви осаждены сонмом прекрасных лиц, окутаны уважением и лорнированием, а в наши уши постоянно елеем втекает восхищённое мурлыканье толпы. Мы отвечаем на такую милость игривыми и шутливыми речами, а иногда и взрывами смеха, которые мы стараемся придушить, закрывая лицо веерами. Между тем, месса заканчивается, и частенько, не остерегаясь священника, даже не смотря в его сторону, стоит он на алтаре или нет, и наше набожность нашего поведения в этот момент состоит в том, чтобы закончить переговоры со своими партнёрами о предстоящем ужине в маленьком доме, или заключить более долговременную сделку.

И мне случилось однажды заключить там одну сделку, в результате которой я была крайне оскорбительно обманута. Один из этих любезных рыцарей, у которых, как оказалось, доброта является качеством наносным, и которые по непростительной небрежности шефа полиции устраивают дебоши и скандалы на улицах Парижа за счёт простых горожан, так вот один из этих негодяев, из этих плутов, открыл простой секрет быть приятным для всех. Я имею в виду как участие в милом кутеже в Булонском лесу, так и ужин в Глясьер, с их знаменитым катком. Скучали бы мы от того, если бы этот господин рыцарь не присутствовал там с нами? Уверяю вас, что нет.

Я заметила здесь мимоходом, что эта презренная торговля своим телом, как вид коммерции, тем опаснее, что она в то же время является большей частью приятного и заманчивого на первый взгляд времяпрепровождения в обществе тех, кого в нём одним словом называют приличным общества. Я добавлю, на основании собственного опыта, что обычно следует остерегаться чересчур излишне куртуазных персонажей в вопросе чести, поскольку я честно могу сказать, что редко среди них оказываются порядочные люди.

Я возвращаюсь к моему искателю приключений. Уже давно я страстно желала заполучить великолепный бриллиант, который сверкал на его пальце. Плут мне часто повторял, что нет такой вещи, которой он не мог бы пожертвовать ради меня, если я соглашусь оказать ему хотя бы лёгкую милость. Хотя я делала вид, что совершенно не верю его словам, тем не менее, у меня было слишком хорошее мнение о моем личике и фигуре, чтобы сомневаться, что он говорит не искренне или шутит. Так что я была совершенно уверена, что кольцо рано или поздно будет принадлежать мне. Я ожидала только случая, чтобы заполучить его и думала, что такой случай мне представился однажды в воскресенье на мессе в церкви Пятнадцать-Двадцать, когда я заметила лорнирующего меня господина, который простёр в мою сторону полную изящных комплиментов красноречивую речь. Я ему ответила, что если я действительно являюсь причиной столь льстивых речей, которые он только что держал, то могла бы я убедиться, что именно моё сердце ему их внушило.

– 

Ах!– воскликнул он, испуская вздох, который я сочла искренним, настолько хорошим он был актёром,– не нужно иметь зоркого взгляда, дабы искать здесь самое прелестное лицо, и ни к чему добиваться благосклонности других, если мне известны ваши заслуги, и если осмеливаюсь ближе познать ваши?

– 

Но, – ответила я ему, предположив, что он действительно заметил мои заслуги, более или менее реальные. Ведь разве я могла опасаться клятв других людей? Неужели может кто-то обманывать каждый день других лучше, чем я? -Ах! Господин рыцарь, если я потребую от вас искреннего подтверждения ваших чувств, вас, это, возможно, затруднило бы?

– 

Что,– ответил он,– вы уже сочли меня наполовину обманщиком…?

– 

Я вам поверила бы,– прервала я его,– как и другие, которые уже говорили вам, что три четверти ваших комплиментов-ложь. Например, по крайней мере, постарайтесь хотя бы не шутить и признайтесь, что вы были бы немного озадачены, если бы я вас поймала на слове, когда вы мне предложили бы ваш бриллиант…

– 

Мадам,– возразил он тоном оскорблённой невинности,– прежде чем выносить окончательное суждение в ущерб честным людям, мне кажется, что вы должны были бы их подвергнуть испытанию.

– 

Согласна. А какое вы сами для себя пожелаете,– ответила я ему, улыбаясь,– просто необходимо, чтобы добро побеждало зло. Люди, в общем-то, по сути своей неверны, так что это не такая уж большая несправедливость думать о вас не лучше, чем о других, вам подобных. Между тем, так как у меня нет существенной причины, обязывающей меня судить о вас слишком строго, я хочу сделать исключение в вашу пользу и полагать, что у вас нет ничего общего с другими мужчинами, что вам присущи качества, благодаря которым вы стали уважаемым в обществе человеком. Но не совсем прилично обсуждать в церкви такие метафизические вопросы, так что лучше заходите лучше ко мне поужинать, и мы с удовольствием обсудим их.

И вот, за этим ужином меня ожидало предательство. Первое, что сделал этот известный в свете и дворе кавалер войдя в мои апартаменты-одел мне на палец кольцо со своим чудесным бриллиантом. Восхищение, эйфория, в которую меня буквально повергло обладание столь ценным украшением, не позволило мне отклонить ни одного его желания. Я ему дала до и после ужина столько дани признательности, сколько он возжелал. И в результате, как вы думаете, что я приобрела на этом чувственном и страстном рынке любви? Ничего. Бриллиант оказался фальшивым. Я оказалась обладательницей лишь, фигурально выражаясь, пустой золотой коробочки, мошенник сумел избежать оплаты моей благосклонности, и я не получила никакой реальной выгоды, кроме неудобств, которые господа из Тюильри обычно устраивают нам, смешивая напиток для дам, составленный из освежающих, бодрящих и диуретических ингредиентов.

То, что было огорчительнее всего в этом приключении, так это то, что я была далека от того, чтобы осмелиться отомстить этому бесчестному мошеннику и прохвосту. Я всего лишь дрожала от одной только мысли о том, что он может прилюдно огласить произошедшее между нами и станет насмехаться надо мной, будет иронизировать, что я сама заплатила за его любовь, чтобы сохранить тайну. И у меня хватило ума и благоразумия тихо и молча проглотить эту пилюлю, и чтобы отвар из этих таблеток действовал эффективнее, я сослалась на боль в груди, дабы месье Тюре меня избавил от необходимости танцевать в ближайших оперных постановках. Однако я не игнорировала вечера в Опере, притворялась, присутствуя на них инкогнито, усаживаясь в середине амфитеатра, изменив макияж, чтобы меня нельзя было так просто узнать, но не настолько, несмотря на это, чтобы не быть, как всегда, чрезвычайно элегантной, слегка неглиже, и необыкновенно обворожительной.

Бог мой! Моё повествование было бы просто сборником красивых глупостей, которым я могла обогащать публику, если бы сообщала ей лишь о пресных и убийственно скучных речах, которые мне приходилось терпеливо выслушивать со всех сторон от целого роя болтунов, напевавших их в мои уши! Как это возможно, чтобы мужчины были одновременно столь фривольны и столь мелочны? Неужели они серьёзно думают, что мы будем так жадны до плоских похвал и низкой лести, чтобы получать удовольствие от их глупых излияний, и возжелать продаваться им за такие глупости?

Среди этого неисчислимого количества нелепых персонажей был некий бледненький финансист колоссального телосложения, который, нелепо грассируя, с выражением невыразимого доверия на лице картавил абсолютно абсурдные комплименты, какие только могли слететь с языка имбецила и один старый, беззубый командор, наслаждающийся своими унылыми комплиментами до такой степени, что заставлял падать в обморок предмет своего обожания, стараясь со своей стороны вдохновить во мне вкус к его красивым маленьким морщинистым глазкам множеством сладеньких фраз, почерпнутых из романа Оноре д’Юрфе «Astrée». На некотором расстоянии от этого матадора комплимента расположился молодой фат, который скромно бросал в мою сторону страстные взгляды, бормоча при этом настолько тихо, чтобы мне не составляло труда услышать, что я прелестна, обладаю божественной красотой, выше ангелов, ярче звёзд, и если бы я соизволила бросить взгляд на них, то они скромно опустили бы свой лик, чтобы попытаться меня убедить в моей неземной красоте, и шептали бы эти слова очень нежно и тихо, дабы их справедливые слова о моей божественной красоте нельзя было заподозрить в лести, если бы я их услышала.