Ежедневное общение постепенно смиряет нас с недостатками людей, которых мы видим постоянно. Даже такой совершенно глупый и абсолютно неприятный человек, как мой гамбуржец, не вызывал уже у меня таких неприятных чувств одним только своим видом, как в первый день знакомства, когда ужасная бестактность с его стороны внушила мне казалось непреодолимую неприязнь к нему. У него был, как я об этом говорила выше, похвальный обычай упиваться собой и, к несчастью, он пребывал в этом состоянии практически постоянно. Вечером, собираясь ложиться в постель, этот обжора, входя в спальную комнату, ударил ногой по порогу двери и, потеряв равновесие, упал носом на плитку. Его падение, помноженное на приличное алкогольное опьянение, было ужасающим. Он остался лежать на полу без движения с окровавленным лицом. Если бы у меня было время, я упала бы в обморок рядом с ним, но мне не хотелось ненужной шумихи, которая непременно бы возникла, если бы барон умер в моей спальне, поэтому через минуту я уже летела в мою туалетную комнату, откуда возвратилась, снабжённая тремя или четырьмя флаконами различных духов и ароматической водой. Так как я сочла барона раненым более опасно, чем было на самом деле, я не довольствовалась тем, что обмыла и промыла его окровавленную морду, а решила заставить его проглотить также ложку целебной воды аркюбусад : но едва у этого негодяя оказалось на губах несколько капель этого чудесного лекарства, ужасная икота поразила его, и в тот же момент из его рта на меня вывалилось добрых три четверти его ужина. Я напрасно пыталась выбросить из головы и забыть картину этой неприятной сцены, мне достаточно было знать, что этот негодяй вырвал вместе со своим ужином моей драгоценной эссенции более чем на четыре луидора, эссенции, которой я ароматизировала и полоскала своё нежное горлышко.

Я была настолько разгневана этим, что заставила слуг выбросить его вон из моей квартиры, и приказала никогда больше не пускать его ко мне. На следующий день, по пробуждении, вспомнив все обстоятельства своего пьяного приключения и мои намерения, барон не отчаялся. Он мне написал несколько писем, которые я отказалась принять и вернула ему. Наконец, его последней попыткой вернуть меня стало обращение за помощью к месье де Гр-е. Это было равносильно добровольному походу прямо в когти лисы. Хитрый сводник, далёкий от того, чтобы попытаться успокоить его тревогу, наоборот, раздул до небес ошибку барона, и признал её непростительной. Бедный барон, утонувший после его слов в своей скорби, плакал, стонал, выл, и совершил столько других экстравагантных для мужчины поступков, что месье Гр-е, опасаясь в конце концов, как бы бедный барон не повесился на пороге своего дома, решил сменить тон и гнев на милость.

– 

Вы имеете дело,– сказал он ему,– с самым большим и щедрым сердцем, какие только могут быть у девушек нашего мира. Это – большое преимущество в той ситуации, в которую вы так неловко попали. Каким бы ужасным ни было оскорбление, которое вы ей нанесли, я не отчаиваюсь, и думаю, что ваши сожаления и угрызения совести рано или поздно помогут угаснуть её гневу. У меня есть основание полагать, насколько я её знаю, да что там, я в этом уверен, не сомневаюсь, что вскоре она вас страстно возжелает, и что только из гордости, которая ею владеет, она ещё не ответила вам. Вчера, я об этом говорю вам совершенно серьёзно, только вчера она уже не могла сдержать своих чувств и рыдала здесь, на этом самом месте, когда я попросил её рассказать о том, что произошло между вами. Она мне также призналась, что никогда и никто не внушал ей столько нежности, сколько вы, и что с тех пор, как вы расстались, она… о господи, бедный ребёнок, спала не больше четырёх часов в сутки, и видит бог, насколько с тех пор её преследуют неудачи-уже несколько дней она изнемогает под весом печалей, который вы ей причинили, да и один негодяй и плут, заслуживающий быть повешенным, преследует её и заставляет продать мебель из-за какой-то несчастной суммы в две тысячи экю, которые она ему задолжала.

– 

Виват,– воскликнул барон, обнимая его,– вы меня вернули к жизни, я опять смотрю на мир в радужном цвете, ведь вы мне предоставили шанс вернуть утраченное. Завтра же я оплачу её долг с процентами.

– 

Клянусь,– ответил месье Гр-е,– это то, что называется торжеством разума. Эта ваша идея, хотя и очень простая на первый взгляд, не пришла бы мне самому в голову и через сто лет. Она, безусловно, очень достойна такого сеньора, как вы, и одновременно влюблённого человека, который имеет достойный предмет для обожания. Да, я согласен с вами: невозможно представить себе средство более действенное, чтобы победить её недобрые воспоминания. У неё слишком деликатное сердце, чтобы не проникнуться глубиной души дворянина, действующего таким образом. Только поторопитесь, чтобы добиться нужного результата.

В итоге, невиновный барон приложил столько прилежания и усилий в поиске прощения и денег, что не прошло и суток, как месье Гр-е пришел ко мне вместе с бароном, позвякивающим красивыми новенькими двумястами пятьюдесятью луидорами. При мелодичном звуке этих монет поток слез умиления незамедлительно пролился из моих глаз. Эта ситуация так растрогала барона, до такой степени животной непосредственности, что он принялся орать, как телёнок, и наше примирение было настолько трогательно, что можно было лишиться чувств от смеха.

Хотя, нужно было быть настолько флегматичным, каким был месье Гр-е, чтобы сохранить его серьёзность при виде столь комической картины. После этой красивой репатриации, любовь и великодушие барона увеличились настолько, что я его оставила, якобы, без последней рубашки, как выразился один хороший человек-его отец, вовремя явившийся в Париж, чтобы оборвать поток чрезмерных расходов своего непутёвого сына и вырвать его из моих рук. Таким образом заканчивается моя история с этим Адонисом, родом из Холстейна.

Прельщённая изрядной контрибуцией, которую я только что получила от вражеской страны, я решила полностью посвятить себя внешнеполитической деятельности, поскольку не имела никакого желания состариться в своей профессии. Согласно моим расчётам, ещё два или три таких дурачка, вроде моего последнего немчика, поставят успешный крест на моей цветущей карьере. Но когда я поняла, что такие хорошие варианты не подворачиваются моментально под руку, то приняла решение не вести праздный образ жизни и совершить экскурсию по моим соотечественникам, в ожидании своевременной и надлежащей замены господину барону.

Это – обычный способ, принятый среди девушек нашего круга, показываться как можно чаще на публике, когда содержатели покинули их, чтобы предупредить потенциальных клиентов, что место пусто, и они могут делать заявки на аренду прекрасного и свободного существа. Следуя этому разумному обычаю, я отметилась во всех наиболее посещаемых местах, разве что за исключением Тюильри, где мы показываемся с большой неохотой после оскорбительного приключения с Мадемуазель Дюрошер.

Королевский Дворец был территорией, находиться на которой было нашим правом, приобретённым, кажется, согласно одного старинного предписания, тогда же, когда была учреждена Опера: нам разрешалось беспрепятственно посещать сады, и этой льготой мы пользуемся, наслаждаясь возможностью безнаказанно, с полной свободой, пренебречь глазом простого зрителя и обывателя, подглядывавшего за нашими гордыми лицами и фигурами. И напрасно некоторые едкие критики осмеливаются говорить, что там, обычно, можно было увидеть только ростовщиков, меркурианцев, этих посланцев любви, и шлюх, их завистливые и тёмные инсинуации не мешали красивой праздной парижской молодёжи, не препятствовали модникам, и популярным в свете аббатам собираться там каждый день, главным образом, вечером, до и после Оперы. Бесконечное множество красивых женщин всякого рода составляли одно из главных украшений этих вечеров. Шпалеры, стоявшие вдоль деревьев большой аллеи, предлагали восхищённому взгляду одновременно как помпезный, так и смешной, развлекательный спектакль, восхитительные разновидности которого выше любого описания моими словами. Тысяча маленьких страстей, превращённых в миллион проворных воробьёв, заставляют вас дышать воздухом похотливости, которого вы никогда не ощутите ни в одном другом месте. Но, что удивительного в этом? Ведь вполне справедливо, что мы были душой общества, жаждущего наслаждений, если справедливо утверждение, что за нами везде следуют сливки общества, что места, которые мы посещаем, моментально становятся самыми приятными и модными в мире?