Чтобы сделать еще более опасным это оружие хитрости и коварства, они взяли не простой мешок, а из-под перца, чтобы не только закрыть ему глаза, но и причинить боль и страдания.

Плуто бросалась как безумная на полицейских и солдат и некоторым из них причинила значительные раны. Но она не могла противостоять против такого многочисленного вооруженного противника, и полученные ей раны заставили ее отступить. Теперь Штертебекер окончательно очутился в руках своих врагов.

— Вот так, мой милый, — издевался фон Шенк над пленником, когда солдаты хорошо связали его. — Теперь ты уже не уйдешь от нас. Будь уверен, что ты уже сгниешь в тюрьме.

Штертебекер не удостоил его ответом. Он спокойно дал увести себя, чтобы ждать потом удобной минуты, когда можно будет вернуть себе свободу. Он не допустил даже мысли, что негодяи в своей ярости могут обратить свои преследования и на седую, ни в чем неповинную мать.

Как только увели юнкера, Шенк приказал арестовать госпожу фон Винсфельд. Обвинения в колдунстве и укрывательстве бунтовщика вполне достаточно, чтобы возбудить против нее преследование.

А Клаус лежал в темнице, скованный тяжелыми кандалами, на большой цепи, прибитой к стене. Он носил на себя столько железа, что никто другой не выдержал бы этой тяжести.

Но Клаус обладал громадной силой и стальными мускулами, так что он почти не чувствовал колоссальную тяжесть. Что Совет думает сделать с ним, он не знал. Он еще не знал всю подлость человеческой натуры, не знал, что люди могут быть более жестокими, чем звери. Он был уверен, что правда скоро выяснится и обвинения свергнуты. Поэтому он совсем не пытался освободиться силой.

Так прошли два дня мрачной неизвестности, во время которых он питался только хлебом и водой. С громадным нетерпением он дожидался минуты освобождения, когда он сумеет отомстить за свой позор.

Сенатор фон Шенк сидел в своем кабинете, в кресле, погруженный в мрачные размышления. Голова его была полна забот, хотя Штертебекер валялся уже в темнице, скованный кандалами.

Он не мог быть спокоен, пока Клаус еще жив; призрак кровавой мести обиженного юнкера преследовал его всюду.

Несмотря на всю свою силу и влияние, он все-таки не мог быть уверен, что верховный суд передаст Клауса на основании возведенных на него ложных обвинений, в руки палача. Его могут только оставить в тюрьме или изгнать из родной страны.

В обоих случаях мститель останется в живых, и сенатор не может быть спокоен за свою судьбу.

Ему нужно было во что бы то ни стало умертвить своего противника, и коварный сенатор скоро нашел средство. Он узнал от своих шпионов, что Генрих Нисен предан душой и телом Штертебекеру и решил воспользоваться этим для своих мерзких целей.

Вызванный к нему Генрих был удивлен, встретив вместо строгого начальника полиции, — мягкого и жалостливого старика, каким коварный сенатор притворился.

— Мой сын, — сказал он к сыну рыбака. — Я старею и чувствую, что смерть моя близка. Теперь я бы хотел исправить свои грехи прошлого, в особенности я бы хотел загладить зло, причиненное вашему семейству и освободить Штертебекера из тюрьмы.

Растроганный мальчик, в порыве благодарности, бросился к ногам сенатора. Увидеть на свободе Штеретебекера, спасшего его отца, было его горячей мечтой, и он всеми силами готов помочь благодетельному старику осуществить свое намерение.

Детлев фон Шенк рассказал мальчику, что озлобленный сенат непременно хочет казнить Клауса, но он не может примириться с этим. Он просит поэтому Генриха прокрасться в тюрьму и освободить Штертебекера. Сенатор уже даст ему необходимые ключи и устроит так, чтобы сторожа отсутствовали тогда.

Мальчик схватил руку сенатора и поблагодарил его со слезами на глазах.

— Хорошо, хорошо, мой сын! — ответил сенатор. — Иди теперь и скажи Клаусу, что я глубоко сожалею о причиненных ему, по обязанностям моей службы, тяжелых страданиях. Он должен простить меня ввиду моего раскаяния.

— Он простит вас, барин, он добрый, благоразумный человек.

— Вот ключи, — продолжал хитрец. — Вот этот к главным воротам, этот от его камеры, а эти три от его кандалов.

— Тысяча благодарностей, сударь. Я уже побегу туда.

— Нет, ты погоди пока стемнеет, — сказал сенатор. — Стражу я уже уберу куда-нибудь. Только будь умен и сохрани это в тайне.

Сенатор пропустил мальчика через заднюю дверь, чтобы никто его не заметил, а с другой стороны появился его адъютант. Лицо сенатора мгновенно переменилось, приняло надменное выражение, и глаза его дьявольски засверкал.

— Это удастся, — сказал он к адъютанту, и отвратительная улыбка появилась на его лице. — Он идет в ловушку.

— А мы что должны делать, ваше превосходительство? — спросил адъютант.

— Вы спрячьтесь в корридоре, чтобы вас не видно было. Как только Штертебекер выйдет, вы броситесь на него и уже справитесь с ним.

— Хорошо, ваше превосходительство! Но это очень рискованная штука, ибо у этого Штертебекера сила медведя. Как бы он нас не обманул скорее, чем мы его.

— Вы в своем уме? Вас, четыре здоровых молодца, с прекрасным оружием в руках? К тому же он совсем не будет подозревать о нападении, и вы неожиданно обрушитесь на него.

— Простите, ваше превосходительство, еще один вопрос. Не лучше ли убить его в самой тюрьме, когда он еще в кандалах и не может защищаться?

— Нет, нет! Я это хорошо обдумал, это не годится. Никто не должен подозревать, что его намеренно убили. Гораздо удобнее, если будет казаться, что его убили по необходимости при попытке бежать.

— Гм! это не особенно легко будет. Я думаю, мы не не обойдемся без тяжелых ран.

— Вы получите каждый по сто дукатов, если вы ловко справитесь со своей задачей.

— Ваше превосходительство очень благородный и щедрый человек! Ну а что будет с мальчиком, он не выдаст нас?

— Он этого не сумеет. Вы можете заодно покончить с ним тоже.

— С мальчиком?! — спросил адъютант, ужаснувшись такой жестокости по отношению к совершенно невинному ребенку.

Сенатор бросил на него сердитый взгляд, заставивший его умолкнуть.

— Это необходимо, — сказал фон Шенк. — Я не могу оставить в живых человека, который может выдать нас. Около полуночи я сам буду вблизи тюрьмы, чтобы осведомиться о результатах.

Сенатор встал, давая понять, что аудиенция кончена. Адъютант низко поклонился и вышел проговорив:

— Вы останетесь довольны нами, ваше превосходительство.

Ночь спустилась на землю, и Генрих подошел с сильно бьющимся сердцем, к воротам темной тюрьмы. Он обычно был очень храбрый мальчик, не боящийся ни смерти, ни дьявола, готовый пойти, для спасения Штертебекера, хотя бы в ад. Но теперь сердце его сильно стучалось в груди. Местность была ему совершенно незнакома, а черное здание имело ужасный вид.

Кругом не видно было ни души, только вороны кружились над тюрьмой, с отвратительным карканием. Предвещали ли они несчастие, предупреждали ли об опасности?

Он тихо вставил ключ в скважину замка громадных ворот и два раза повернул его. Это сошло еще тише, чем он ожидал. Теперь он мог слышать биение собственного сердца.

Гробовая тишина и густая тьма царила кругом. Только вдали, в конце темного корридора, он заметил тусклый огонек и направился к нему. Третья дверь вправо от этого огонька должна вести к Штертебекеру.

Генрих задержал дыхание и прислушался. Тишина царила кругом по-прежнему, и он двинулся дальше.

Но вдруг его ухо уловило какой-то тихий шепот. Что это означает? Сенатор ведь сказал ему, что никого не будет поблизости? Здесь что-то не так. Неужели добрый благородный сенатор обманул его? Нет, это невозможно. Но все-таки! Внутренний голос подсказывал ему, что здесь не все в порядке и он должен быть осторожным. Он невольно направился к месту шепота.

Пробираясь ощупью в узком корридоре, он наконец увидел полосу света на полу.

Генрих прижал руки к груди и подошел ближе. Он наконец нашел плохо прикрытую дверь и вглядевшись в щель, заметил четырех человек, сидящих за столом.