Оказался такой человек и в окружении Захара Антоновича. Бывший одноклассник решил заняться "бизнесом" и надел малиновый пиджак. Его и пригласил к себе в мастерскую Абдулов.
К встрече важного гостя долго готовились: комната Геннадия Федоровича была общими силами чисто прибрана (как понимают уборку мужчины, то есть мусор и пыль разогнали по углам), со стола исчезли немытые стаканы и остатки еды, и его бугристую, когда то полированную, а теперь покрытую трещинами поверхность насухо вытерли. По стенам развесили картины, в том числе и Александра Александровича. Высоко под потолком ярко горела единственная лампа.
Если говорить о самих картинах, то они представляли странное зрелище. И Федя, и Вотяков не были классическими живописцами в том смысле, который вкладывает в это понятие обычный народ. Да, они тоже могли нарисовать красивый, всем понятный пейзаж, хороший, уютный дом, могли нарисовать и добрых, милых людей. Но их душа летала намного выше, чем традиционная живопись, они стремились к запредельному, показать, что стоит за живописью. И все настоящие профессионалы, видевшие их работы, высоко оценили их, и в один голос утверждали: их ожидает большое будущее. Именно эти, самые лучшие работы, которые со временем, по их мнению, могут составить славу российского, а возможно, и мирового искусства, и за которые со временем могут дать большие деньги, именно эти картины они и решили показать сегодня высокому гостю.
Гости - "малиновый пиджак" и Захар - запаздывали. У Александра Александровича на два часа дня был назначен разговор с режиссёром, и когда вышел срок, он встал и ушёл, оставив Федю одного. Тот, чтоб скоротать время, подошёл к окну.
В это время на входе в театр шла битва. В воскресенье, в неурочный час Альбина Михайловна - вахтёрша, та самая, которая не хотела давать ключ от чердака Александру Александровичу, увидев незнакомого, странно одетого человека, о приходе которого начальство не предупреждало, наотрез отказалась его впускать, грудью встала на защиту вверенного ей поста. И как не пытался её уговаривать Абдулов, говорил, что они пришли всего лишь на минуту - туда и обратно, и вернутся, потом поменял позицию: утверждал, что это наш будущий спонсор, и нехорошо не впускать меценатов, потом увещевал её в не добром отношении к людям, делал страшное лицо (делал страшное лицо и "малиновый пиджак"), но та не поддавалась ни на какие уловки и уговоры. Они не знали, что делать? С досады Захар плюнул, плюнул и "малиновый пиджак". Они вышли.
- Что теперь? - спросил гость.
- Пошли! - ответил тот, и недовольные, всё ещё находясь под впечатлением проигранной битвы, они начали обходить здание.
На противоположной от фасада стороне, рядом с входом в мастерскую художников, находился запасной выход. Рисуя декорации, те часто пользовались пахучими, вредными для здоровья химикалиями, и чтоб не отравиться, через запасной выход они выходили на улицу и глотали свежий воздух. А часто, когда позволяла погода, рисовали прямо на дворе. Поэтому ключ от двери с разрешения директора театра всегда находился у них. Зная это, Захар Антонович и повёл важного гостя к запасному выходу.
Погода, словно пытаясь загладить вину за недавнее ненастье, была тихой, кроткой и безветренней. Ярко светило солнце. Геннадий Фёдорович стоял у окна мастерской и любовался голыми ветками на фоне синего неба, жёлтыми листьями, которые ветер ещё не успел сорвать с деревьев. Увидев в окно идущих, он удивился, но тут же понял ситуация, быстро снял ключ, висевший на стене, и пошёл открывать дверь.
- Веня... - представился яркий гость в дверях и протянул для пожатия руку. - Вениамин... - поправился он.
- Федя, - в свою очередь произнёс Геннадий Федорович и заулыбался. - Вообще то, меня зовут Геннадием... - начал объяснять имя Зуев, но вспомнив, что такие тонкости гостю знать ни к чему, замолчал.
Все прошли в мастерскую. Сильно пахло красками, ацетоном, теми запахами, которые греют души художников, которые являются для них родными, создающими для них уют и своего рода магию. Но они неприятно действуют на посторонних людей.
Гость оказался крепким человеком и на запахи не обратил никакого внимания. Он был выше среднего роста, плотный, лицо одутловатое и очень серьёзное. Впереди у него виднелось большое брюшко, от этого малиновый пиджак, обтягивающий его со всех сторон, казался маловат, и еле еле застёгивался.
- Вот, здесь мы живём, - говорил Захар, вводя гостя в первую комнату.
Веня озирался, осматривая непривычную обстановку, многочисленные склянки, большие и малые бутылки с химикалиями.
Затем прошли и в комнату Геннадия Федоровича.
- А, вот, и наше достояние, - произнёс с уважением к произведениям своих друзей Абдулов и провёл рукой по кругу, показывая на стены, и этим жестом приглашая гостя к осмотру.
Тот не стал мешкать, и тут же начал внимательно разглядывать полотна.
Здесь были и лошади в странных линиях, портреты, выполненные в тёмных тонах, непонятно, где рот нарисован, где глаз, фигуры людей в одеждах и без них, о пейзажах я уж не говорю, что там нарисовано, можно только догадываться. Впрочем, я тоже не профессионал, поэтому мировые шедевры не могу оценить достойно, поэтому замолкаю.
Гость неспешно прошёлся по всему периметру комнаты. У одних картин он останавливался надолго, внимательно разглядывая их, на другие бросал только беглый взгляд и переходил к следующей. Вопросов не задавал. И Захар, и Федя тоже его не тревожили своими вопросами, давая возможность Вениамину самому насладиться высоким искусством. Стояла тишина.
- Ну, как? - спросил Абдулов, когда тот вернулся в исходную точку, откуда начинал осмотр.
Захар Антонович на правах одноклассника взял на себя функции руководителя галереи. Федя стоял в дверях и украдкой, через свои круглые очки, рассматривал гостя, молча думая, купит Вениамин картины или нет, и если купит, то сколько, и по какой цене.
- Да!... - протяжно произнёс гость.
Это называется: сначала ошарашить, потом озадачить.
Абдулов знал, какие впечатления производят произведения, поэтому он украдкой улыбался. В его внешности было что то от хитрого мужичка восемнадцатого века, который себе на уме. Был он, как и его одноклассник, выше среднего роста, волосы и небольшая, курчавая борода чёрного цвета. Крепкий, он ходил быстро и размашисто, ноги ставил "раскорячкой". И никогда нельзя было понять, что он думает.
После небольшой паузы Вениамин добавил:
- Всё это так неожиданно! Никто так не пишет. Правильно я сказал: настоящие художники говорят, что они не рисуют картины, а пишут? - решил он блеснуть знанием тонкостей жизни художников.
- Правильно, - утвердительно произнёс Геннадий Федорович, и, поправляя свои круглые очки, спросил далее: - Вам что нибудь понравилось?
Вениамин произнёс:
- Есть несколько картин, только я их не очень понял.
- Какие? - Федя вышел на середину комнаты и взял инициативу в свои руки. Теперь в своей светлой полосатой рубахе с длинными рукавами и бордовой, вязаной жилетке он был очень похож на учителя.
- Вот, эта, например! - гость показал рукой на большую картину, где стояла, подняв руки к небу, обнажённая, с выпуклой грудью, с торчащими, неестественно красными сосками женщина. - Меня братва засмеёт, когда я им её покажу!... Разве нельзя рисовать лучше: чтоб бёдра у женщины были шире, талия тоньше, лицо красивее?... А это что?... Не женщина, а уродина какая то! - добавил он.
