Новая должность предполагала, что он будет находиться при мальчишке почти круглосуточно. Все было прекрасно, пока Пес не встретился со своим новым подопечным и не понял, на какой ад он себя обрек, подписав этот загребучий контракт. Бейлиш, конечно, знал, что представлял из себя уже тогда, в свои тринадцать, восходящая звезда эстрады Джоффри Баратеон. Полгода ушло у Пса на то, чтобы привыкнуть не реагировать на непрерывные подковырки злобного мальчишки. Потом тому надоело: Пес выбрал правильную тактику — больше всего Джоффри радовался, когда видел, что его шутки попадают в цель. Пес же с каменным лицом вообще не реагировал ни на что, кроме конкретных указаний, и Джоффри с неохотой оставил его в покое, переключившись на более доступные жертвы — одноклассников, младшего брата и все в таком духе.
Пес с большей радостью охранял бы самого Роберта, но тот не любил, когда за ним таскаются: считал это ниже своего достоинства, полагая — и тут его мнение полностью совпадало с мнением самого Пса — что уж, коль скоро родился мужчиной, то хотя бы будь в состоянии защитить себя сам. Для своего возраста и комплекции Роберт был вполне ничего — он частенько и с большим удовольствием ввязывался в пьяные разборки в кабаках, которые посещал по вечерам в надежде сбежать от ненавистной супруги и тоскливых мыслей. Пить Роберт предпочитал в обычных барах, а за эксклюзивом ходил в дорогие бордели, не свои, конечно. Это было слишком скучно. Пса он брал с собой на тот случай — а это происходило регулярно — если его придется тащить тушкой в машину после попойки. Пес с шофером с трудом справлялись вдвоем — Роберт был отнюдь не миниатюрен. Впрочем, чем дальше, тем больше Роберту осточертевало все, что его окружало, включая вино и шлюх.
Около года тому назад его друг Старк (Пес видел его мельком пару раз — обычно Роберт сам ездил к Старкам на несколько дней, оставляя возмущенную Серсею с детьми на откуп слугам и Псу) внезапно свалился с сердечным приступом прямо на переходе в центре города, спеша на очередное деловое совещание. Роберт был в тот момент за границей по каким-то делам, связанным с важным слиянием компании с более крупной, на котором очень настаивала Серсея. Узнав о смерти друга, Роберт немедленно выехал домой. Он не успел даже на похороны, к тому времени тело Старка уже отправилось в свой последний путь — на его родной север. Роберт ушел в жесточайший запой (Сандор сам таскал ему вино) и не просыхал месяц или около того.
Слияние сорвалось. Серсея в бешенстве пригрозила Роберту натравить на него соответствующих врачей, если он не прекратит безвылазно сидеть и квасить в своем кабинете красного дерева, который за месяц запоя превратился в подобие той комнаты, что Сандор снимал в трущобах до того, как устроился к Баратеонам. Крыс и тараканов в кабинете у Роберта, конечно, не встречалось, но вот запах стоял почище трущобного. А еще хозяин порой начинал крушить дорогую мебель и лампы — все, что попадалось ему под руку и еще не было сломано.
Дом достался Баратеону от покойного тестя — по завещанию, частью наследства Серсеи. Кабинет в прошлом тоже принадлежал тестю, очень крупному специалисту по добыче угля и нефти на севере. Все его состояние, в основном, было поделено между двумя сыновьями — братьями хозяйки — карликом и красавцем. Серсее досталось от отцовского наследия очень мало, в основном, подачки, вроде этой, и она винила в этом мужа. А он пил, мрачнел, ломал кабинет ее отца — и не шел ни на какие сделки ни с супругой, ни с окружающим миром. Правда, после угрозы жены запихать его в закрытую лечебницу и заставить проходить освидетельствование на вменяемость, Роберт несколько умерил свой пыл по части пития, но дела уже покатились под откос с такой скоростью, что даже Пес понимал — развязка не за горами.
Теперь Роберт безуспешно пытался привести хоть в какой-то порядок загнивающий бизнес — надо сказать, что получалось это у него лучше, когда Серсея не дышала ему в затылок, и Пес вполне мог понять, почему. Интересно, на что это все будет похоже, когда они вернутся осенью в столицу? Ланнистерша с головой ушла в дела сына, стараясь наладить его собственный доход. Пес поначалу восхищался ее воистину неуемной любовью к собственным детям, особенно к Джоффри, но, поближе узнав и Серсею, и ее старшего отпрыска, пришел к выводу, что, вероятно, и змея будет до последнего защищать своего драгоценного змееныша — особенно, если будет считать, что весь мир ополчился против них.
А теперь Серсея затеяла какую-то игру, в которую была замешана ничего не подозревающая Пташка. Тут хозяйке и понадобился Бейлиш. Если на горизонте замаячил Мизине - жди беды. Пес уныло надеялся, что Серсея просто хочет наложить лапу на девчонкино будущее наследство. Пташка была родом из той самой северной дыры, где когда-то отец Серсеи налаживал из столицы свои дела. Его конкурентом в поле был именно Старк. Обоих уже нет на свете, проекты Ланнистера остались не доведенными до ума, дела Старка были заморожены до достижения наследниками нужного возраста и положения. Пес краем уха слышал, как нелепое завещание северного бизнесмена обсуждалось Робертом и Серсеей. Разменной же монетой стала она, Санса Старк, его Пташка. И она достанется мерзавцу Джоффри из-за каких-то там активов мертвеца!
Боги, если бы можно было отрезать от нее все это наследство, взять ее такой, какая она есть — какой он оставил там, на берегу — лучом света, в слишком тесной майке и забрызганных морской водой шортах! Отдать всем этим шакалам их драгоценные бумажки, увезти ее куда-нибудь подальше, остаться с нею там, навсегда…
Сандор безжалостно вжал почти до предела педаль газа, и послушный зверь взревел еще сильнее, разгоняясь до немыслимой скорости на узкой дороге. Клубы пыли заволокли обочину, скрывая от Сандора море, берег и даже небо.
Что за идиотские мысли! Пожалуй, Пташке будет лучше с Джоффри. Так, хотя бы, она сохранит свой статус, будет жить соответствующе, получит хорошее образование, и, авось, набравшись ума в одном из этих престижных колледжей, куда берут только гениев или детей толстосумов, бросит своего супруга через пару лет.
Девочке надо растить крылья, а он, Сандор — только эпизод в ее жизни, никчемный балласт, что помешает ей взлететь. Все, что он может — это сжать зубы и продолжать верно служить Джоффри. И заодно оберегать от него, по возможности, Пташку. Если не он — то кто же тогда? Так хоть есть шанс, что она в относительном достатке и покое доживет до вступления в наследство. А там, может, найдется кто-то, достойный ее — и по положению, и по сути. И тогда у нее будет возможность выбора…
Его удел — стоять за ее спиной в тени, отгоняя шакалов, пока она не окрылится и не улетит от них всех, оставив этот взбесившийся бестиарий позади — светлым росчерком затерявшись в том небе, что доступно только Пташкам. У него была только эта мечта — она вела его вперед, не давая послать все к Иным и исчезнуть, затеряться тенью в придорожных норах, темных лесах, в небытии. Но он не имел на это права — пока там, впереди, была Пташка. И их три дня…
Сандор поставил запылившуюся от гонки машину на прежнее место возле гостиницы, заглушил мотор и пошел к уже починенной двери. Она, наверное, завтракает. Или уже позавтракала. И сидит на балконе. «Не курит, надеюсь», — Сандор невесело усмехнулся…
Он заглянул в буфет — там было пусто, за стойкой тоже никого, придется ехать наверх, в номер. Треклятый лифт. Сандор не любил закрытых пространств — они навевали на него мысли о гробах, заколоченных ящиках. О черных пластиковых мешках, что застегиваются на молнию, навечно пряча тебя от света. Прямо как этот скрипучий лифт.
Ключей от номера было два: один был у Сандора в кармане, другой утром повесила себе на шею Пташка. Он подергал ручку: вроде, заперто. Тогда Сандор достал ключ, отпер дверь — наверное, она сидит с ногами в плетеном кресле, задрав коленки к подбородку, и нежится на солнце. Сандор до того уверовал в эту мысль, что, войдя в номер, почти что разглядел тонкий девичий силуэт на балконе. Но нет, то был лишь солнечный луч, падающий наискось через стекло в комнату, ложась ярким квадратом на ворсистую поверхность бледно-розового ковра. В свете луча лениво плавали пылинки, как неведомые рыбки плещутся в пространстве, ограниченном стенками аквариума — подбираются к стенкам, выглядывают наружу, словно пытаясь понять, что там за параллельный мир, такой темный и непонятный, не похожий на их обиталище — и оттого еще более манящий.
