«От лица вообще ничего не осталось», — всплыло у нее в мозгу.
Санса включила холодную воду и, отчаянным жестом опустив под кран взлохмаченные космы, простояла так минуты три, пока вода, промочив кончики волос, не добралась наконец до кожи головы, и Сансу не начала бить дрожь.
Тогда она, не глядя на себя, на автопилоте прошла обратно в комнату. Вода капала на плечи, затекала за шиворот, но Сансе от этого становилось только легче — любое неприятное ощущение отвлекало ее от мыслей, которые заезженной пластинкой на разные голоса продолжали кричать у нее в голове. Порой звучание этих мыслей доходило да такого уровня громкости, что Санса не выдерживала и забивалась головой под подушку, пытаясь остановить этот невыносимый хор.
«Пожалуйста, не надо, не надо!»
А голоса в голове эхом повторяли каждое ее молчаливое моление, и Санса готова была провалиться в самую последнюю из преисподних, лишь бы это прекратилось.
«Будь с ним очень осторожна. Предельно. С таким наследием по части жестокости… Отец мне еще тогда сказал, что этот Гора, похоже, вообще не человек, а чудище из детских сказок, и младший, вполне возможно, пошел по той же дорожке.»
По какой дорожке? Почему она такая дура, почему никогда ничего не спрашивает, не интересуется? Почему помешана на своих пустяковых мыслях, копеечных переживаниях, не стоящих ломаного гроша?
Чем он занимается по вторникам? В свой свободный день? А по вечерам? Ходит к Серсее на огонек?
Санса прикусила губу от отвращения и боли, что вызывала у нее эта мысль.
Все было не так. Всё было ложью. И все, что она придумала - тоже обман. Она брела, как в болоте, по пояс во лжи, своей и чужой, и с каждым шагом проваливалась все глубже. Потому что она глупая, потому что слабая. Потому что эгоистичная и зацикленная лишь на себе.
От ногтей к этому времени уже ничего не осталось, а все пальцы кровили следами от ее собственных зубов в уголках ногтей.
Сансе пришла вдруг очередная мысль — очередной убогий план скрыться от голосов в голове. Она подошла к сумке Клигана, покопалась сперва в левом кармане — там ничего не обнаружилось, потом в правом — там Санса нащупала какой-то металлический предмет. Какая-то пластинка, загнутая буквой «г». Эта штука что-то напомнила Сансе — где-то она, определённо, видела этот предмет раньше. Почему-то заныла ступня. Да, именно! Это та штука, на которую Санса наступила на дороге, тогда, вечером, под фонарем. Отчего она оказалась в сумке Пса? Что это за шутки?
Санса вспомнила, что, когда на следующий день она шла в усадьбу и остановилась посмотреть на то место, где споткнулась, видела там сбоку кучу окурков. Тогда она не придала этому значения. А теперь все становилось понятно. Что, собственно, становилось понятно? Чем дальше, тем непонятнее…
Санса отшвырнула дурацкую штуку в угол комнаты, словно этот детский жест мог решить какие-то проблемы, отменить или зачеркнуть прожитое.
На минуту ей стало страшно. С кем, собственно, она оказалась под одной крышей? Возможно, то, что говорила ей мать, было истиной. А она обманывалась, ей так этого хотелось… Хотелось поверить в какую-то сказку. В которой бывают не только чудовища, но и рыцари.
Нет, не бывает никаких рыцарей, несчастная пустоголовая идиотка — только чудовища, разве что с разными мордами! У одних это тигриный или львиный оскал, у других — страшные собачьи клыки. А то, что прячется за этими пугающими масками, было еще страшнее…
Санса перестала шарить по сумке и, опустившись на колени, рыдала, рыдала, пока слезы не кончились, пока во рту не пересохло, пока солнце не спустилось к горизонту, и, окрасив серебристо-бирюзовое море нежным розовым цветом, не бросило последний прощальный привет в ее окно, целуя оранжевым отсветом лепестки осыпавшейся на столик белой розы.
Санса вытерла нос рукавом рубашки и предприняла еще одну попытку — и на этот раз она увенчалась успехом: с одного из краев сумки Санса обнаружила на ощупь прямоугольную коробочку. Расстегнув молнию ровно настолько, чтобы могла пройти рука, Санса молниеносно протиснула потную ладонь в сумку и сцапала сигаретную пачку. С обгрызенными ногтями справляться с пластиковой оболочкой пачки было непросто. Тогда в ход пошли зубы. Когда Санса расчихвостила наконец несчастную пачку, она заметила, что с другой стороны целлофана был специальный язычок для снятия оболочки. В любом случае, было уже поздно.
Она сунула в рот сигарету, нашла на тумбочке в сумке собственную зажигалку дурацкого розового цвета с изображением неизменных колибри — какая глупость! — прикурила от нее прямо в комнате и прошла на балкон, забрав пачку, зажигалку и свечку с собой. От сигареты запершило в горле и захотелось тут же откашляться. Санса прикусила губу, и кашель отступил.
Она продолжала жадно затягиваться, как заядлый курильщик. Прямо как он…
«Перестань себя жалеть, бестолочь! Не „он“. А Сандор Клиган, цепной Пес извращенца Джоффри, по совместительству кобель Серсеи Ланнистер.»
От этих не произнесенных вслух слов Сансу бросило в жар, по щекам опять полились слезы, а в груди все словно сжалось и обратно уже не вернулось, словно ей не хватало воздуха. Она с остервенением затушила окурок в стеклянной пепельнице и тут же зажгла следующую сигарету. Голоса в голове попритихли, но противная дрожь в животе так и не желала проходить… Санса откинула голову назад, на кресло, закрыла глаза, продолжая курить…
Все недоговорки, все глупые трепетания, смутные сокрытые надежды, легкие, как ветер, ощущения предыдущих дней — все сейчас шло мертвым грузом на дно, вслед за садящимся в море кровавым солнцем. По щекам все еще текли слезы, и Сансе надоело их вытирать. Как же чертовски больно, когда сворачиваешь шею собственной мечте…
Она просидела так еще четверть часа, куря одну сигарету за другой. Смотрела на темнеющее небо. Смотрела на воду, отливающую перламутром. «Может, пойти на волнорез?» Смотрела на собственные потные ладони, которые пошли почему-то противными красными и белыми пятнышками, словно ее кровь внутри перемешали со снежной крошкой. Санса медленно поднесла уже почти потухший окурок к собственной коже. Каково это — так же, как боль от утюга? Ему сожгли лицо об шашлычницу, а он после этого выжил и вырос чудовищем. Сколько ей надо было затушить об себя бычков, чтобы смочь ему противостоять? Это было даже не так больно — видишь, Джоффри, твои игры меня больше не пугают…
Наконец когда Санса, утомившись от бесплодного сидения, которое не приносило ни ответов, ни облегчения, а лишь тошноту от избыточного курения, уже было решила встать и пойти зарыться в постель, хлопнула входная дверь. Санса не двинулась с места — а вот ее пульс был, похоже, с этим не согласен. Сердце припустилось таким бешеным темпом, что у Сансы зашумело в ушах. Руки моментально стали, как две ледяные глыбы, которые не то, чтобы не могли держать между пальцев сигарету, но, в принципе, не имели функции сгибания пальцев. Санса кое-как дотащила сигарету до рта и вставила ее себе в уголок губ, как, она видела, делали ее одноклассники, пытаясь казаться старше и круче. Она больше не хотела казаться старше. Ей было сто миллиардов лет, и уже не осталось пальцев на руках.
— Пташка, ты где? Что у тебя тут происходит?
Она продолжала молчать. Опять полезли проклятые слезы. Санса с ненавистью смахнула их со щек.
— Да что случилось? Почему разит табаком? Ты куришь, что ли? Вот седьмое пекло! Ты тронулась умом, пока меня не было?
«Не буду с ним говорить. Не стану на него смотреть. Даже оборачиваться не стану.»
Санса затянулась сигаретой, не выпуская ее изо рта. Сигаретный дым попал в глаза, и слезы потекли с новой силой. Она вытащила не слушающимися пальцами изо рта сигарету, затушила ее, прибавив к изрядной уже кучке очередную неправильную «Г», и прикурила следующую. Готовься. Скоро мы — он, я и все наши скелеты — сядем в круг и выкурим трубку. Но, вот, видимо, не мира…
Санса продолжала смотреть за горизонт, не дрогнув ни единым мускулом, когда Клиган вышел на балкон, сел с ней рядом и изучающе на нее уставился. Санса заставляла себя не оборачиваться, но сместила взгляд на боковое ограждение из плексигласа, отгораживающее их номер от прочих. Там было отлично видно отражение того, что происходило на балконе. Пес смотрел на нее, и лицо его было таким усталым и напряженным, что внутри Сансы что-то ухнуло, как будто сорвался вниз огромный сугроб снега — а за ним неожиданно оказалась пустота.
