Nothing left to do
when you know that youʼve been taken.
Nothing left to do
when youʼre begging for a crumb
Nothing left to do
when youʼve got to go on waiting
waiting for the miracle to come.
I dreamed about you, baby.
It was just the other night.
Most of you was naked
Ah but some of you was light.
The sands of time were falling
from your fingers and your thumb,
and you were waiting
for the miracle, for the miracle to come
Ah baby, letʼs get married,
weʼve been alone too long.
Letʼs be alone together.
Letʼs see if weʼre that strong.
Yeah letʼs do something crazy,
something absolutely wrong
while weʼre waiting
for the miracle, for the miracle to come.
Nothing left to do…
When youʼve fallen on the highway
and youʼre lying in the rain,
and they ask you how youʼre doing
of course, youʼll say you canʼt complain —
If youʼre squeezed for information,
thatʼs when youʼve got to play it dumb:
You just say youʼre out there waiting
for the miracle, for the miracle to come.
Leonard Cohen The miracle to come.
Отдышавшись — в глазах было темно от долгой задержки дыхания — она распрямилась и обнаружила в паре десятков футов Сандора, стоявшего по колено в воде. Без рубашки, но в джинсах. Вид у него был озабоченный, если не сказать рассерженный. Санса запрокинула голову и звонко рассмеялась — прямо в небо. Смеялась так долго, что закололо в боку и опять закружилась голова — она поскользнулась на скользком камне под ногой, шлепнулась и чуть не нахлебалась солёной воды. Пока безнадежно пыталась встать, Сандор добрел до нее — промочив штаны уже до бедер — и рывком вытащил ее из воды.
— Чего ты ржешь? Утонуть решила?
— Ржу потому, что ты уж очень хорош! Ну на кой хрен ты полез в море в брюках? Меня спасать? Ты хоть плавать умеешь?
— Плавать я умею. Как-то. Но, Пташка, седьмое пекло, я не могу уже эти твои уходы выносить! Ну что за детский сад? Ты предупредить не могла? Вещи на месте, даже ботинки — телефон на столе звонит непрерывно — а тебя нет нигде. Странно, что я вообще надумал эти штаны надеть. Что попалось, то и напялил.
— То есть, кроме штанов, на тебе вообще ничего нет? — Санса опять прыснула и, наступив на тот же самый скользкий от водорослей камень, чуть было не шлепнулась обратно в воду. Спасла только железная хватка ее насупленного возлюбленного.
— Уймись. Или я сам тебя туда окуну. А то это уже истерика какая-то! Совершенно не смешно. Мне не нравится, когда ты вот так исчезаешь. Ассоциации нехорошие возникают…
— Прости. Ну прости, я не подумала, — Санса утерла мокрое от слез лицо и, зачерпнув пригоршню воды, умылась. — Я, честно говоря, рассчитывала только по саду погулять и обратно вернуться. Не спалось как-то. А потом пошла на берег — хотела посмотреть, как солнце всходит, и как-то само понеслось. Мне хотелось поплавать. И я давно собиралась это сделать. Это был последний шаг — в сторону моря. И еще — мне было важно сделать это в одиночестве. Потому что то — четыре года назад — тоже случилось наедине с самой собой.
— Что случилось? — Сандор бросил на нее быстрый взгляд — слишком быстрый и слишком горько-подозрительный, чтобы его не заметить.
— Когда я стерла за своей спиной все, что меня тут держало. Отрезала пуповину. Море, и все вокруг, и…
— И меня, понял. А теперь каждую нить приходится отдельно привязывать. Пташка, ты слишком любишь широкие жесты. Вот и сейчас — ну куда ты поперлась голая в холодную воду?
— Да она теплая. Ты через свои джинсы не чувствуешь просто.
— Ну, конечно. Я такой нечувствительный, блин. Вылезай давай. Хватит тут с голой грудью щеголять, соседям на радость.
— Да ты что? Они же… ну ты понимаешь, не интересуются…
— Те, что слева? Мда… ну все равно, незачем.
— Сандор, я иначе отношусь к обнаженному телу. Я же художник…
— Вот именно. Художник, а не модель.
— А кто тогда модель, ты, что ли? Тебя в голом виде эти товарищи слева больше заценят… Спасибо хоть, что штаны надел…
— Ну, хватит. Дуй на берег.
— Нет, не пойду. Пока ты не скажешь, зачем сюда пришел, — Санса подбоченилась, сдвинула брови (что, вероятно, выглядело не очень с голым торсом) и отступила назад — подальше от коварного камня.
Сандор уставился на нее с растерянностью и привычно потер бровь. Нервничает. Сансе стало его жалко, но она продолжала хмуриться.
— И?
— Ну… Хотел тебе сказать про телефон.
— Сандор Клиган! Кончай вешать мне лапшу на уши! Тебе до этого телефона так же фиолетово, как и мне. Фиг с ним. Ты свой-то на полдня вырубаешь…
— Но сегодня твой день рождения…
— Вот именно. Мой. Как хочу, так и провожу. Могу я сделать себе подарок и выключить эту гадость вообще? Или утопить его…
— Ну, не знаю.
— Это не причина лезть в воду в штанах и без трусов. Говори мне правду.
— Не знаю. Я испугался. И не стал ждать. Ты сама говорила, что ждёшь от меня шагов…
— Ага, в воду — спасать меня в брюках. И потом, когда это я говорила такое?
— Не говорила? Ну, я чего-то перепутал тогда… — вид у него был совершенно беспомощный — при том, что он возвышался над ней, как скала. Санса улыбнулась.
— Не говорила. Но думала все время. Ты у нас теперь мысли читаешь, экстрасенс доморощенный? Это все виноградники… Труд облагораживает человека…
— Это точно. Копаешь себе, и думается…
— Что, о шагах по волнам?
— Ну, как-то. О шагах вообще. Я почувствовал, что ты их от меня ждешь… Наверное.
— Так и есть. И пока у тебя все получается. Раньше ты просто ждал — как тогда, на берегу, вон там — помнишь?
— Еще бы. Мое самое лучшее воспоминание. Самое чистое. И самое недозволенное.
Санса глянула на него с удивлением:
— Почему недозволенное?
— Ну… Считается, что когда взрослые мужики пялятся на купающихся в голом виде шестнадцатилеток, это не есть хорошо. Особенно если девочка так невинна, как ты была, а мужик так отвратен…
— Ну, вот еще. Я была далеко не так невинна, а про твою отвратность мне уже надоело слушать, если честно. Если бы ты повнимательнее слушал, что говорили на моей выставке, а не концентрировался на том, что бубнил мне Уиллас — сам бы убедился, что не только я такого мнения. Меня потом несколько моих коллег умоляли дать номер модели, что я использовала для работ.
— Хм. Женщины, я надеюсь?
— Не надейся. Женщины и два мужчины.
— И что ты сказала?
— Что у меня с тобой эксклюзивный контракт.
Сандор фыркнул:
— Вот уж воистину. Теперь я знаю, в чем мое призвание. Брошу виноградники и уеду на легкие хлеба в столицу!
— А они отнюдь не легкие. Попробуй поваляйся четыре часа в одной и той же позе — без ничего, особенно зимой.
— Да ну тебя! Нет, лучше уж плесень и паразиты.
— Какие еще паразиты?
— Я не имел в виду Уилласа — не беспокойся. Блин, Пташка, прекрати — вода соленая, жжется!
— Сам ты прекрати! Договорились же. А то я опять начну вынюхивать твои приключения. Подружусь с Джейлой — она мне массу интересного сможет рассказать, а?
— Ничего она не сможет рассказать. Она от меня кружку прячет Венделлову — думает, я сорвусь. Вот про это ей скажи. Мать у нее спилась — местная шлюха была. Вот она и задумала всех спасать от алкоголизма — и меня тоже.
Санса задумалась. А правда, сколько он уже в завязке?
— Как давно ты не пьешь?
— С сегодняшним будет тысяча пятьсот шестьдесят четыре дня.
— Боги, ты что, отмечаешь каждый день?
— В каком-то смысле. Алкашом никогда не перестаешь быть, Пташка. Просто это надо держать в памяти. Всегда. Каждый день — в плюс. И каждый день может стать последним: сорвешься — и отсчет обнулится. Так что да — это моя персональная коллекция.
