— Я рада, что ты так решил. Это очень, очень хорошо. Если вы с ней договоритесь с самого начала — она будет тебе хорошей женой, я уверена. Может, она и глупа, но зато, по-моему, послушна и красива. И ты знаешь про ее активы.
— Знаю-знаю, надоело уже! Но она не так уж и послушна. Иногда она спорит со мной, говорит мне гадости. Но я ее быстро от этого отучу. И, наверное, ее можно слегка раскормить. И сделать ей большую грудь. А то это какое-то убожество.
— Не сомневаюсь, что, как только вы поженитесь, ей не захочется больше с тобой спорить. Касаемо груди — это мы обсудим. Санса еще растет, так же, как и ты. Думаю, стоит подождать, пока природа с ней не закончит.
— Я не желаю ждать! Это так скучно! А скоро нам надо жениться?
— Я хочу, чтобы вы поженились до того, как ты уедешь в колледж. Она закончит школу в столице, и поедет в тот же колледж, что и ты.
— А это обязательно — в один и тот же? Я не хочу, чтобы она торчала у меня перед носом и мешала мне развлекаться. Она такая зануда.
— Уверена, что обязательно. Вы будете ходить на разные занятия, посещать разные компании. Только жить будете вместе. Мы с отцом купим вам дом где-нибудь в кампусе, как только ты определишься с выбором колледжа. Не беспокойся обо всем этом, милый. Пока у тебя еще год школы — и куча времени, чтобы привыкнуть к мысли о том, что ты уже взрослый. Ты почти уже мужчина, пора начинать вести себя соответствующе.
— Что я и делаю, мама. Однако, хочется есть. Я пошел переодеваться.
— Ждем тебя внизу, без тебя не начнем, обещаю.
Серсея поспешила в столовую — проверить сервировку и цветы. Фрезии уже поставили в вазы. А что тут делает эта орхидея? Ох и дура же эта горничная! Гнать ее в шею!
В комнату вошла бледная Санса, оглаживая платье.
— Что случилось, дорогая? У тебя больной вид.
Джофф прав, худая, как вешалка. И эти рыжие космы, что торчат во все стороны… Зачем, ради всего святого, она отрезала себе волосы?
Серсея видела ее фотографию, что привез Роберт из своей очередной поездки к Старкам. Сунул ей ее под нос, словно гордился чем-то, жирный дурак! «Смотри, какой цветочек вырос у Неда в саду! В самый раз для Джоффа, а?» В кои-то веки Серсея была согласна с мужем. Да, красивая, милая девочка. А та часть активов, что причитается ей по воле отца (тот, как водилось у них в кругу, составил завещание заранее, на всякий случай — а у Серсеи и на севере были свои осведомители) делает малышку еще более привлекательной.
Хорошо, что Джоффри перестал сопротивляться этому союзу. Вообще, он сегодня в удивительно хорошем настроении, которое резко улучшилось после его поездки на теннисный корт. Когда он утром садился в машину, то ныл и брюзжал на тему горничной: что ее надо выкинуть вон без единой копейки прямо сейчас. Насчет горничной Серсея была согласна с сыном, но она никогда раньше не замечала, чтобы он так быстро забывал о том, что его раздражало. После возвращения из города он и словом не обмолвился о девчонке — и это при том, что она уже дважды попалась ему на глаза. Он только фыркнул, показывая на свою спортивную сумку: «Разбери это и выстирай!». Чудеса…
Санса, меж тем, мялась на пороге. Боги, когда эта девочка краснеет — а делает она это постоянно — то становится похожей на морковный взрыв.
— Так что же, дорогая? Может, ты сядешь?
— Я… мне стало нехорошо после врача. Да и сейчас неважно. Спасибо.
— Боги, детка, сядь уже где-нибудь! Я распоряжусь, чтобы тебе принесли куриного бульона из кухни.
Что за овца, честное слово! Из-за какого-то врача ее вывернуло. Никакой стойкости. Как же она потом рожать-то будет? А рожать она будет. Обязательно. Хотя бы одного — Джоффри нужен наследник.
Серсея раздраженно повела плечом.
— Садись, отдыхай. Тебе надо подкрепиться. Сейчас принесут бульон.
Серсея ушла, а Санса села на маленький диванчик у окна. Голова еще кружилась, желудок то и дело сводило спазмами. Впрочем, мысль о бульоне Сансу не расстроила. И зачем она столько съела за завтраком? Санса всегда ненавидела врачей (в кабинет врача, на ежегодный осмотр, ее, обычно послушную, — такие шутки были свойственны, скорее, Арье) папа с мамой затаскивали вдвоем, а вся амбулатория звенела от отчаянных детских криков.
С годами она перестала плакать, но организм реагировал по-своему, и это было совершенно вне ее контроля. Уже третий раз — с того момента, как ей начали делать полный женский осмотр — после того, как похолодевшая от страха и смущения Санса слезала с койки, ее неизменно выворачивало. В этот раз она хоть успела добежать до ванной.
Серсея вернулась с чашкой бульона — горничная была занята раскладыванием блюд по сервировочным тарелкам и блюдцам.
— Вот твой бульон, голубка. И потом можешь отдохнуть в моей спальне, если хочешь…
— Большое спасибо, тетя. Мне уже лучше. Я, пожалуй, лучше пройдусь после обеда, а то голова болит.
— Как скажешь. Я бы, на твоем месте, поспала. Или ты хочешь, чтобы тебя отвезли в гостиницу? Кстати, насчет гостиницы — я уже сказала это Клигану. С понедельника, когда уедет Бейлиш, ты переедешь к нам — это не обсуждается. Пока же поживешь в гостинице под присмотром. Я уже распорядилась насчет номера. Ты переедешь в двойной люкс, и во второй комнате при тебе будет дежурить наш Пес. Так тебе будет спокойнее.
— Нет, тетя, пожалуйста, не надо!
Боги, нет, нет — еще и это! — что за извращенное наказание валилось на их несчастные головы? За что?
— Боги, детка, ты все еще боишься Пса? Уверяю тебя, он совершенно не опасен. Воспринимай его, как вещь. Уродливую, но полезную. Вот и доктор сказал, что у тебя нервы, как струны, и что присутствие взрослого тебе сейчас необходимо. Так что это решено. Если он будет надоедать, или, к примеру, пить по вечерам, можешь звонить мне, я приму меры. Однако, пей свой бульон, а то он совсем остыл… Пойду проверю, что там Джофф…
Санса отставила свою кружку на мраморный столик и зарыдала, облокотившись на белую спинку дивана. Почему все так сложно? Так горько? Почему никто ничего не понимает? Самое неловкое и страшное, что могла себе представить Санса, была еще одна такая ночь. А тут — до понедельника! Это пять ночей! Пять, седьмое пекло!!! Что же им теперь придумать — чтобы выдержать этот кошмар?
С другой стороны — она сама виновата со своими фобиями. Держала бы рот на замке, авось, и обошлось бы. И Сандор тоже хорош - ну, к чему понадобилось выкладывать все это тетке? А теперь — на тебе! — сама будет мучиться, и его, не Пса — Сандора — тоже мучить… Ему, пожалуй, будет еще хуже, чем ей. Хотя Санса с трудом представляла, куда еще может быть хуже.
Рядом кто-то сел.
— Что случилось, дитя? О чем ты так горько плачешь?
— Извините, сэр. То есть, Петир, я все время забываю… Очень болит голова…
— Сочувствую тебе. Но не позволяй плоти брать над собой верх. Ты командуешь ей, а не она — тобой. Помни это всегда. У меня никогда не болит голова — я ей просто этого не разрешаю…
— А как у вас это получается?
— Практика, дорогая моя, практика. И еще здоровый организм. К врачам я тоже не хожу. Ненавижу врачей. Ненавижу, когда они ко мне прикасается своими вечно холодными руками, пока я лежу и не имею никакого контроля над тем, что происходит. Контроль — это все, дорогая. Кто держит в руках ситуацию — и себя самого, естественно, — не может проиграть. Да, а еще у врачей в кабинете так мерзко пахнет! От тебя тоже сейчас тот же аромат — после визита доктора. Хотя, платье у тебя — что-то выдающееся. Ты даже не принцесса — ты королева. Даже с заплаканными глазами.
— Спасибо, Петир. Я уже затаскала это платье — то слезы, то… А про врачебный запах я с вами согласна. До сих пор горло сводит. Кстати, сэр…
— Петир, моя прелесть.
— Да, простите. От вас всегда такой необычный аромат, я все не могу понять, что это. Что-то очень знакомое…
— Это мята. Мой любимый запах.
За обедом Джоффри был до неприличия весел и возбужден. Он накладывал матери еду, которой она не просила. Наливал Мирцелле сок в бокал — Мирцелла бросала на него испуганный взгляд и вжималась в стул. Он даже взлохматил младшему брату волосы и поправил ему съехавшую на бок салфетку — Томмен вечно заляпывал едой одежду. Санса, уткнувшись в свою чашку с остывшим уже бульоном, уныло грызла сухарик и настороженно смотрела на троюродного брата, искрящегося весельем, словно он все утро провел за любимыми занятиями, топя котят в ведре и обрывая живым бабочкам крылья. Чем он, собственно, занимался в городе?
