Полный решимости, Сандор Клиган вернулся в комнату, где Пташка запалила неизвестно откуда взявшуюся свечу. Дрожа, как осенний лист, под тремя одеялами, она неотрывно смотрела на пляшущий огонек, и неровное оранжевое пламя освещало ее профиль, то на минуту стирая с лица все признаки детскости, делая из Пташки почти взрослую строго-прекрасную женщину, какой она станет через несколько лет, то, напротив, подчеркивая игрой светотени ребяческую еще пухлость щек и наивность порхания пушистых ресниц.

Сандор глядел на эти мгновения преображения, и вся его решимость катилась куда-то в тартарары, настолько она была прекрасна. И доступна. И недосягаема.

Он что-то говорил ей — а она сжималась, как от пощечин, а он продолжал, ненавидя себя за это больше, чем когда-нибудь. От вида огонька проклятой свечи ожог на лице начал ныть, и Сандор был этому почти рад. Пташка беззвучно плакала от унижения и стыда. Его мерзкий план таки сработал — она вся горела от смущения из-за того, что натворила, и того, что ее за это пристыдили.

А он сидел в кресле, как истукан, — тогда как ему хотелось сесть у ее ног и простить прощения, как нашкодившему провинившемуся Псу. Держать в руках ее опухшее от слез лицо. Любить ее до зари — так, как она этого заслуживает. А он все сидел и смотрел на луну — и даже та глумилась над ним своей холодной усмешкой.

Теперь Пташка спала — а он смотрел на нее. Это все, что ему оставалось — все, что он мог себе позволить. Серо-розовый рассветный свет начал вползать в комнату. Пташка в который раз откинула груду одеял, у нее опять задралась майка, и обнажившаяся маленькая грудь блеснула, словно мрамор, в нарастающем отблеске рассвета. Она перевернулась на живот. Сандор тупо уставился на страшный синяк у нее на спине.

Через две минуты он встал и забрал со стола зажигалку — от вчерашнего вина в голове уже не было и следа, а в наказание самому себе после всего того, что между ними случилось, Сандор решил в эту ночь больше не пить. Теперь он был почти что трезв. Голова слегка ныла, но мысли были как никогда четкими. В комнате было странно зябко — рубашка, начисто выстиранная Пташкиными руками, на нем давно высохла, но Сандор продолжал ощущать холод справа на груди, словно кто-то касался его там всю эту ночь холодной безжалостной рукой. Стоило бы накрыть Пташку ее упавшими одеялами. Пташки всегда мерзнут, даже зимние. Но он страшился к ней подойти, поэтому тихо выскользнул из комнаты в темный еще холл, вышел на улицу и побрел на работу. Еще было время дойти до магазина, подождать его открытия и купить там сигарет.

Сандор, как и обещал, пришел в усадьбу к восьми. Джоффри еще нежился в постели: когда Клиган отворил входную дверь, он услыхал, как гадкий мальчишка кричит на горничную, что принесла, по его мнению, слишком холодный кофе: «Я вылью его тебе за шиворот! Может, так ты наконец почувствуешь, что он ледяной! Дура! Пошла прочь и принеси другую чашку — видишь, эта пролилась… И вытри все это дерьмо!»

И еще один славный денек. Длинный славный денек. Вчера плавно превратилось в сегодня, а вокруг все те же игры. К вопросу об играх: с лестничной площадки на него с интересом взирала Серсея.

— Вот и ты наконец! Что-то припозднился. Так сладко спалось в гостинице? А по виду не скажешь. Подымись наверх, только сперва переоденься — ты во вчерашнем. Не хочу опять после тебя проветривать комнату. Кажется, горничная постирала и высушила твои тряпки — они там, где-то в подвале. В твоей комнате спит человек Бейлиша — не вздумай туда соваться.

— Во что переодеваться-то? Куда сегодня едем?

— Ты — никуда. Джоффри хочет поиграть в теннис с Бейлишем и его людьми, они скоро уезжают в город. Твое присутствие не требуется. У Бейлиша свой охранник. Сами справятся.

— И что тогда надо делать?

— Там посмотрим. Пока делай, что я говорю. Иди.

Серсея, — сегодня она была в длинной юбке — прошуршав подолом о паркет, удалилась к себе в кабинет. Через минуту там заиграла заунывная музыка. «Опять», — тоскливо подумал Клиган.

Он зашёл в подвал. Все его вещи, аккуратно поглаженные, были вывешены на перекладине металлической этажерки, что стояла в углу. На полках лежало сложенное стопкой белье. Он взял первое, что попалось ему под руку, — главное, чтобы не костюм. Внизу было две ванные комнаты — в одну из них он и направился. Он стоял под душем долго, с расчетом, что Бейлиш вместе с Джоффри уберутся, в какое там пекло они ни собирались, и ему не придется с ними встречаться, по крайней мере, до обеда. Все складывалось довольно неплохо. Лишь бы Серсее не захотелось плотских утех.

Сандор слышал, как на улице завели машину, потом по лестнице прогрохотали шаги Джоффа — тот, видимо, напялил ботинки с каблуками или какие-нибудь идиотские сапоги. Что за хрень — на теннисный корт?

Через пять минут Сандор решил, что теперь выходить можно без опаски. В доме было тихо, лишь за затворенной дверью в кабинете Серсеи негромко мяукала нелепая музыка.

— Вы будете завтракать, мистер Клиган?

— Что? Завтракать? Ну, давай, что у тебя там есть. Пожалуйста. Кофе, что ли. Без молока только. И какую-нибудь булку. Без варенья.

Горничная принесла ему рогалик и большую чашку кофе. Глаза у нее были заплаканные.

— Не бойся, я за шиворот тебе кофе выливать не стану. То, что у женщин за шиворотом, не для того нужно. Жаль, что Джоффри об этом не догадывается. Тебе тут две недели только осталось, потом все — кончатся мучения. Не то, что мои.

— Да, сэр. Спасибо. Я скоро еду в колледж, ну, с осени. На эти деньги, что я заработала за лето, смогу снять себе комнату. Это ничего, про кофе. Он хотя бы не дерется. И кофе вылил на пол, а не за воротник.

— Это он пока не дерется. Лучше найди себе на следующее лето другую работу.

— Не знаю сэр. Тут хорошо платят. Мне нужно себя содержать, родители не могут тащить еще и меня. У меня младший брат-инвалид.

— Но ты-то тоже платишь, работая тут. За эту твою мзду и просто — за то, что с ними одним воздухом дышишь. Если у тебя есть выбор — лучше выбрать что-то еще.

— Почему же вы не выбрали что-то еще?

— Возможно, у меня его нет.

— Понятно. Спасибо.

Из кабинета раздался недовольный голос Серсеи:

— Пес, ты что, заснул там? Хорошая, должно быть, у тебя была ночка! Быстро иди наверх, ожидая тебя тут целый час, я трачу время, которое могла бы употребить с большей пользой!

— Спасибо за завтрак.

Сандор большим глотком допил кофе, горничная забрала у него чашку, молча кивнула и исчезла в кухне. Он уныло, как на плаху, потащился в дубовый кабинет.

Серсея сидела, раздраженно качая ногой, и край ее черной юбки бил по полу, как хвост обозленной кошки. Ну что ж, не так далеко от правды.

— Какого Иного ты так медленно таскаешься? Заболел, что ли? Или перепил вчера на радостях по поводу выходного?

— Может, и так.

— Попридержи-ка язык. Тоже мне. Рассказывай, что там у вас вчера произошло с Сансой.

Клиган дернулся и опустил глаза, тут же подняв их на Серсею. Седьмое пекло, она же говорит о треклятом падении с лошади!

— Да ничего особенного. Она, видимо, задремала, лошадь унесла ее в лес, совсем недалеко. Там лошадь что-то напугало, она сбросила девчонку и сбежала. Там я ее и нашел. У нее здоровенный синяк на спине. И мелкая царапина на щеке.

— И что, синяк она тебе сама показала? Или ты воспользовался ее беззащитностью и?..

— Ничего такого. Она пожаловалась, я глянул мельком. По-моему, ей лучше показаться врачу. Синяк такой немаленький, прямо скажем. И все-таки бок, дело такое — фиг его знает.

— Ишь, какой ты заботливый! Хорошо. Я позвоню, пожалуй, ее матери, поговорю про это. А что в гостинице? Видел ты ее вечером? Я надеюсь, ты ее не поил?

— Я ее и не видел.

Надо бы как-то сказать незаметно Пташке, что ей отвечать, если будут спрашивать о вчерашних событиях. Она схватывает на лету, но как бы не разойтись в версиях.

— Ну-ну. Так и не видел.

— Я поздно вернулся. И не очень трезвый.