— Свобода — это не всегда хорошо. Рано или поздно ты поймешь, — Рейегар внезапно успокоился: к нему опять вернулся его фирменный отсутствующий взгляд.

— Может быть. А может быть, и нет. Свою свободу я сама берегу. А у некоторых на это не хватает… уж не знаю, чего, вежливости, что ли. Или того, что они думают, что что-то кому-то должны. Вот и приходится за них. Но пусть она все же у них будет — раз уж ты забыл спросить, нужна ли она им, эта свобода. Ответа ты все равно уже не узнаешь. Или узнаешь, но предпочтешь игнорировать… Мы - дикие звери и любим наше личное пространство. Ты, может, не знал — но теперь ты знаешь. Так же, как я знаю — про Клигана. Вот и посмотрим, что выйдет из всего этого знания…

Рейегар почти с ненавистью взглянул на племянницу. Арья пожала плечами. Взгляды ее не пугали. У дяди зазвонил телефон — судя по всему, на линии была Лианна. Похоже, их с дядей «серьезный разговор» был окончен.

Арья подозвала Ним — вместе с ней примчались Луна и Солнце, — и, размахнувшись мешком с дерьмом, метко попала в маленькую урну, закрепленную на фонарном столбе, едва не задев плащ Рейегара, что стоял почти вплотную. Развернулась и пошла к дому — страшно хотелось есть, а ей еще ужин готовить…

С тех пор Рейегар, надо отдать ему должное, разговоров больше не затевал — а с племянницей общался так же ровно, как и раньше. Ни неприязни, ни косых взглядов. Словно этого разговора и не было. Но Арья понимала — он помнит. И ей это было по душе. Особенно когда она глядела на теряющую последние остатки индивидуальности сестру — или когда вспоминала, как Пес смотрел на Сансину фотографию, прожигая ночь пламенем, которое он так не жаловал. Тогда ей было чуть менее тошно думать обо всей этой истории, и не так сильно хотелось кого-нибудь пнуть. По крайней мере, она что-то сделала. Ну, хоть попыталась. Иногда попытка — уже результат.

Арья вздохнула и, доев последний кусок чизкейка, отставила тарелку. Дождь, вроде бы, перестал. Мимо двери, трогая стены руками — словно летучая мышь прошелестела — проплелся Рейегар и неуверенным шагом свернул к своей собственной спальне. Арья прислушалась — пустит ли его тетя в семейный храм, или он отправится на вечное орудие пыток для проштрафившихся мужиков — на диван в гостиной? Дверь едва слышно скрипнула — как она и думала. Любовь — все же странная штука.

Она открыла шкаф и напялила кроссовки. Накинула легкую куртку и выскользнула в открытое окно — внизу очень удачно располагался навес над входом — лучше лестницы не придумаешь.

Возможно, под шумок и мини-революцию Сансы ей тоже стоило выйти на поверхность и отвоевать право ходить куда и когда она хочет. Но, по-честному, Арье этого не хотелось. Ее свобода — свобода хранить собственные секреты. В этом доме, похоже, больше вони будет от правды. Или эта самая правда будет истолкована превратно. Ей, в общем-то, скрывать нечего — ни любви, ни других важных тайн у нее не было. Но даже то, что отличало ее от других, Арья предпочитала не трепать, где ни попадя. В конце концов, сказанное вслух чаще всего не сбывается. А в этом случае ей был важен результат — четыре струны она почти одолела. А все остальное — домыслы, все то, что осталось в предположениях — и обсуждать не стоило. Она приземлилась на влажный газон и припустила бегом — до ближайшей оживленной улицы. Там можно было поймать попутку…

========== IX ==========

Будь мне горькой луною

В забвении утреннем. Будь.

Я измотан виною. Все тускло.

Как пройденный путь.

В этой гонке на время, увы,

Проигравшего нет.

Победившему —выстрелом в темя

Холодный рассвет.

Будь же нынче. Не требуя славы и боли,

Объятий и рук

Как светило — утоплена в воле,

И пройден наш круг.

С каждой ночью ты таешь,

Ты прячется в памяти тень.

И проносятся образов стаи

По кружеву вен

Появись на мгновенье, —

Рассветным виденьем, луна!

Я до звона в ушах в откровеньи

Нуждаюсь. Темна

Твоя плоть. Я до рвоты готов

Тебе петь

Нам не надобны квоты, —

Сидеть на молу и смотреть.

Будь последней! Ты в списке одна

На кленовом листе

В предрассветии мне не до сна, —

Я молчу на кресте

Всех непрожитых снов, полувзлетов,

Дрожанья ресниц…

Под крылом самолета — луна.

Ты подольше мне снись…

Пес

1.

— Эй! Ты спишь, что ли, тут? Я на тебя из окна гляжу последние пять минут. Очередь не сдвинулась. Внутри еще есть место. Какого хрена?

Клиган молча воззрился на толстяка Венса, которого его родная племянница за глаза называла «жук-навозник» Очень метко, кстати. Венсу нравилось катать шарики — из людей ли, из денег, или даже из недопитого спиртного. Презренные бумажки он не хранил в банке, а распихивал по углам — об этом тоже поведала Псу как-то за пивом толстушка Виола. Она презирала дядю, но копила деньги на свадьбу, поэтому хваталась за любую работу. Днем работала секретаршей в какой-то загибающейся конторе по продаже недвижимости, вечером сидела у Венса за кассой.

Дядя платил мало — но в качестве дополнительного приработка было неплохо.

Ви уходила рано — за ней приезжал на потертом форде ее жених — щупленький инженер, подвизающийся на местном заводе по производству рыбных консервов. Он нетерпеливо сигналил у входа, распугивая местных постоянных обитателей — помойных котов. Виола каждый раз сверкала подведенными черными глазами, с придыханием шептала: «Заботится, блин!», хватала свою непомерно раздутую сумку — Пес каждый раз себя спрашивал, что она там носит — и, стуча каблуками, выбегала в ночь. Однажды он выяснил-таки, что было у коллеги в буде — она вязала жениху свитер в подарок и, каждый раз, опасаясь, что он увидит нитки и, таким образом, нарушит сюрприз, таскала все произведенное с собой. «Он у меня очень часто простужается! — сокрушалась Ви, — Там у них на заводе сифонит, особенно в цехах и ангарах. А он не сидит на месте — все время что-то надо чинить. Вот, будет подарок к зиме!» Пес недоумевал, зачем вязать свитер под лето, но, поскольку он ничего не смыслил ни в вязании, ни вообще в подготовке сюрпризов, решил воздержаться от комментариев. Виола была неплохая тетка, в сущности. Ее мать сдавала ту самую квартиру, в которой жил Клиган. Еще какая-то их дальняя родственница за умеренную плату убиралась в этой самой квартире и гладила ему белье.

Жизнь шла в привычном русле уже много месяцев — ни хорошо и ни плохо. Просто ровно — без взлетов и падений. Венс так боялся Клигана, что платил ему куда больше, чем всем остальным работникам. Пес почти ни на что не тратился — только на квартиру и жратву. Сумма, выданная в августе Серсеей и изрядно подтаявшая за время осеннего мытарства, начала опять округляться. Он подумывал о том, что стоило, все же, купить машину. Мотоцикл ему надоел — слишком много в этом было позерства, да и привлекало к себе ненужное внимание — как копов, так и томных барышень с романтической шелухой вместо мозгов. Правда, достаточно было Псу глянуть на барышень — те сразу бледнели, кисли и отваливалась. Жалко, что от копов одними взглядами не отделаешься. Впрочем, все местные блюстители закона его уже знали и докапывались редко. Да и ездил-то он тоже нечасто - некуда было.

В основном, на работу он ходил пешком — идти было два шага — как и до всего в Лебяжьем Заливе. Он изучил его вдоль и поперёк, исходил все самые мерзкие улочки, самые зассанные подворотни. Иной раз Пса патологически тянуло на приключения — если не на неприятности. От баб он держался подальше — но отказать себе в удовольствии начистить кому-нибудь физиономию не мог. В конце концов, энергию надо было куда-то девать, а в Лебяжьем Заливе улицы всегда кишели наркодилерами, мелкими воришками и просто неудачниками, которые норовили сцапать из-за угла барышень, возвращавшихся из того же Танцующего Ветра.