Она сцапала со стула футболку и джинсы и зашла в ванную. Ополоснула лицо. Солнце так сильно сегодня пекло, что она даже слегка загорела, пока шла домой: кожа порозовела, и весь нос уже усыпало веснушками. Санса по-быстрому переоделась, пихнув ненавистную форму в корзину для грязного белья. Надо бы сжечь эту гадость. Но, с другой стороны – может, Арье потом понадобится. При мысли о младшей сестре в голубой короткой юбочке Санса захихикала. Едва ли она найдет общий язык с этой формой – не говоря уже о директрисе.

Та была очень любезна с Сансой в последние ее посещения консультаций. Видимо, именно по причине наличия младших сестры и брата, которым в следующем году уже надо было идти в старшую школу. Ага, стервятница своего не упустит. Но было сомнительно, что Рейегар захочет отдавать племянников в эту школу. Арье и в публичной хорошо, а Бран так блестяще сдал свои тесты в этом году, что никто даже не стал поднимать вопрос о надобности его перехода на очное обучение.

За дверью было слышно, как Джон шелестит бумагой. Нужно было отобрать десять самых лучших работ и запихать их в паспарту. С тремя Санса уже определилась. Был очень хороший портрет Рейегара с Эйком и борзыми. Зимний пейзаж с изображением засыпанного снегом красного клена, что она набросала в первые дни своего тут пребывания. Ее собственный автопортрет перед зеркалом – как всегда, в черно-белом, лишь волосы натурального цвета. С остальными была беда. Две акварели с портретами Лианны, между которыми она не могла выбрать: один был в последние месяцы беременности, с огромным животом и по-особому светящимся взглядом будущей матери, второй – уже с малышкой, дома, у окна. Это была последняя ее работа. Ну не пихать же их обе. Рейегар хотел забрать и тот, и другой и повесить их у себя в кабинете. Санса обещала дяде отдать наброски после завершения возни с конкурсом – работы, наверняка, отдадут обратно.

Карандашный портрет Арьи в форменной толстовке школы фехтования – та страшно плевалась и говорила, что Санса специально делала из нее «овцу с томным взглядом» Тут, как раз, надо было спросить Джона. Портрет Дени, сделанный с фотографии. Портрет матери – по памяти… Пейзажи, наброски, скетчи…

Санса смотрела, как кузен перебирает ее бумажки. Он отложил портреты матери, Дени, набросок с Арьи, те три, которые задумала для себя сама Санса. Неожиданно из-под низа выглянул еще один отдельный конверт, извлеченный с чердака. Санса вытащила его только позавчера и еще не решилась открыть и посмотреть. Она была почти уверена, что ничего дельного там нет. Джон неторопливо перебирал то, что там имелось. Хмыкнул на портрет Арьи/Сансы: «Это что, ты нарисовала среднее арифметическое? Занятно. Только сестре своей не показывай». Долго рассматривал набросок, сделанный по памяти: Серсея и Мирцелла на веранде.

- Очень красивые они. И очень похожие. Словно одна - копия другой.

- Так и есть.

Потом ему попался еще один портрет, набросанный углем: дядя Роберт. Она сделала его с фотографии, что нашла в компьютере, в горах. Там он был еще молод, с крошечным Томменом на руках и с Мирцеллой с огромным бантом на макушке, стоящей слева от отца

Джон долго смотрел на этот набросок. Потом промолвил:

- Я помню его. Мы несколько раз пересекались – когда я у вас гостил, зимой. Странный тип. То напивался и орал песни, то сидел, как истукан.

- Ага. Так и было.

Сансе стало не по себе. Она вспомнила, что так и не отдала тете то письмо, что было найдено в компьютере. Может, и не стоит? Его распечатка валялась в ее столе, среди каких-то бумажек и рекламок из разных колледжей.

- Я думаю, этот не надо. Но вот тех двух Ланнистерш – возможно. Очень уж броские. Погоди, а это что?

- Не надо, Джон!

Но было уже поздно. Он добрался до тех четырех, что она рисовала с Сандора. Два незаконченных – один в полный рост (Санса поблагодарила про себя Семерых, что не стала рисовать его без одежды) и в профиль, еще одна жалкая попытка изобразить его на Неведомом – на изображении лошади Санса увязла. И был еще последний – помятый и жеваный – тот, что она нарисовала тогда, в гостинице. Когда он спал. Джон разложил их все четыре перед собой. Санса тушила горящие щеки о ледяные ладони, нервно переминаясь за его спиной. Наконец, кузен взял тот, единственный, что был закончен.

- Вот этот очень хорош. Тебе стоит его добавить. Видно, что было сделано… с чувством… И очень похоже на оригинал. Я видел его несколько более заросшим, с бородой, но…

Джон неожиданно замолчал и бросил на Сансу испуганный, почти затравленный взгляд. Но та уже впитала информацию и сейчас судорожно пыталась анализировать, что же именно он сказал.

В комнате на несколько минут повисло тяжелое, как топор, молчание. Казалось, они резко шагнули назад, в ноябрь, когда Санса почти кожей ощущала присутствие какой-то недоговоренности, но спросить боялась. Потом все как-то развеялось, хотя не до конца. После посещения Таргариенов жизнь как-то успокоилась, словно вошла в новую колею, и Санса начала потихоньку выздоравливать от всего ужаса, что лежал позади. Отстраняться, забывать, вычеркивать прошлое, день за днем. А теперь оно, казалось, вновь нахлынуло на нее – темной волной, грозящей затопить, казалось бы, ровную тропу под ногами. Санса спросила чужим, высоким голосом:

- Джон? Где ты видел его? Когда?

- Ну… мы видели его вместе с тобой в этих изысканиях Брана…

- Джон, пожалуйста! Достаточно уже вранья. Я знаю, когда и как он выглядел. И когда отрастил бороду.

- Хорошо. Я давно хотел тебе это сказать. Я видел его тут. На мотоцикле. В тот день, когда, ты помнишь, твоему Зяблику стало плохо в школе и ты отвезла его домой. Я приехал за тобой – раньше, чем надо. Видел, как вы садились в этот Арреновский лимузин. Решил не мешать. А потом мимо меня прошел мужчина. Я почти был уверен, что узнал его. Трудно такого с кем-то перепутать. Вот только борода эта… А потом он сел на здоровенный такой мотоцикл и уехал.

- И что он видел?

- Да все. Он приехал раньше меня. Когда я припарковался, его мотоцикл уже стоял на соседней улице. Он тоже за тобой наблюдал. Там есть такая будка, техническая. Мы там сигареты в свое время прятали. Он стоял за ней, смотрел. Потом ушел, когда вы уехали. Ну и все. Больше я его не видел.

- А почему мне не сказал?

- Потому что трус. Но я пытался. Помнишь, мы с тобой гуляли, под снегопадом. Уже после этого письма. Ну вот. Я уже хотел было рассказать, но ты была такая… Сказала, что тебе уже все равно. И я решил, что, пожалуй, и не стоит…

- Джон, этим своим «не стоит», ты, возможно, сломал не одну жизнь.

Санса подошла к окну. Мысли метались, как в клетке. Сейчас она вспомнила, что тогда у нее было ощущение, что за ней наблюдают. Но она была слишком сконцентрирована на Зяблике… Боги, Зяблик! Предложение… Нет, сейчас она не будет об этом думать.

Санса взглянула на Джона, что сидел над ее набросками с убитым видом. Рука ее потянулась к столу, где лежало письмо Роберта. Вот пусть поест своей же каши. Потом она остановила себя – все же, так или иначе, это перевернёт его жизнь навсегда. В большей степени, чем ее. И, заодно, жизнь всей семьи: от Рейегара до Висеньи. Потом, надо уметь прощать. Или хотя бы пытаться.