На крики срываюсь, но с губ моих

Лишь шепот беззвучный: услышь, пойми!

Что век наш, разменянный на двоих

Другими повенчан на смерть людьми.

Когда мы стояли спина к спине,

Весь мир перед нами в тени робел,

Единством дыхание в тишине

Порхало как пух от меня к тебе.

А нынче я знаю, как петь одна,

Как бодро по лезвиям шаг равнять.

Я помню, что только себе нужна,

И некому больше на боль пенять.

И только под утро я у окна

Стучу безнадежно рукой в стекло.

Ты вряд ли услышишь. Тебе вина

Дороже и слаще правдивых слов.

И, может быть, завтра я не приду,

Другим зачарованная путем.

Мне жаль лишь того, что в своем аду

Ты мерзнешь, карабкаясь на костер.

Санса I

1.

Весенний ветер небрежно шевелил недавно развернувшиеся, еще липкие ладошки кленов. Некоторые деревья в городе еще не успели покрыться листвой, но на их улице царило радостное великолепие разных гамм и оттенков: недаром проезд назывался Кленовым. Сахарные нежно рыжели уже начинающими зеленеть звёздочками, красные смешно топорщились странными, еще не до конца вылупившимися из почек, похожими на каких-то невиданных не то птенцов, не то зародышей драконов стрельчатыми, мятыми «снежинками». Вдалеке, на перекрестке стоял, как страж, серебристый клен — он был пока более всего обнажен и, казалось, взирал на мелкие подстриженные деревца по соседству с некоторой долей неодобрения. Зато сейчас была видна во всей красе вся стройность его тянущегося к небесам ствола — не прикрытый ни снегом, ни листвой, он являл собой удивительное сочетание гармонии и силы.

Санса, неторопливым шагом идущая из школы, приостановилась, чтобы полюбоваться на весенний денек и просто вдохнуть поглубже пряный теплый воздух. Она уже который день сидела над подготовкой к экзаменам — куда там было любоваться листочками! Наконец, последний был позади — оставалось только ждать результатов и заниматься рассылкой заявлений в колледжи.

Поначалу она так радовалась своей новой свободе, что первые два квартала просто пробежала. Потом остановилась: к чему спешка? Родственники уже знали: она отзвонилась домой и сообщила Брану, взявшему трубку, что у нее все в порядке и она хочет пройтись пешком.

Дома с появлением Висеньи было вечно так сумбурно, что Санса предпочитала лишний раз побыть снаружи. Даже занималась на большом балконе, выходящем во внутренний двор. Старшие дети старались не шуметь, пока малышка спит — и от этой нарочитости шумели еще больше. Рейегар чаще всего репетировал в консерватории, — хотя Лианна утверждала, что от звуков виолончели их дочь засыпает быстрее и потом дает ей возможность отдохнуть хотя бы часок.

Тетя здорово уставала с младшей. Роды начались внезапно и преждевременно: холодным апрельским вечером, когда днем вроде уже казалось, что весна вступила в права, а ночью неожиданно возвращалась зима. Лианна, на последних месяцах бесконечно мучающаяся отеками, вдруг почувствовала себя плохо — резко и сильно, до рвоты, заболела голова. Рейегар измерил жене давление и, ужаснувшись полученным результатам (давление шкалило выше некуда), помчался вместе с Лианной в госпиталь. Там, после суток мучений и сомнений, запугиваний врачей и страшных прогнозов, в результате операции на свет появилась Висенья Таргариен — крохотная, недоношенная девочка с характерным лиловым цветом глаз, что, судя по отцу и братьям-сёстрам, уже не поменяется, что бы там ни говорили медсестры. Пола малышки не знали до ее рождения — родители заранее договорились не спрашивать у врачей. Так что Висенья была сюрпризом во всех смыслах этого слова.

Две недели мать и дочь провели в больнице: при рождении кроха даже не могла сама дышать и первые дни была на искусственной вентиляции легких. Лианна лежала отдельно от Висеньи: малютку поместили в специальный кувез, и она была все время под наблюдением врачей. Тетке, похоже, было еще хуже, чем дочери: медленно восстанавливаясь после операции, она все время терзалась тем, что не смогла нормально доносить и даже родить младенца, который теперь болеет и мучается. В итоге Рейегар (Санса там тоже присутствовала, вместе с совершенно потерянным Джоном) согнал в палату к жене с полдюжины врачей, и те принялись убеждать изводящую себя молодую женщину, что она ни в чем не виновата — просто ее персональная история и особенности организма таковы, что именно эта беременность протекала тяжелее, чем другие.

Опять же, Висенья быстро нагоняла своих более удачливых соседей по роддому — набирала вес, округлялась и развивалась не хуже других, несмотря на все опасения родителей. Через две недели она, на руках отца, впервые переступила порог родного дома, окружённая восхищенными братьями, сестрой и кузенами. Потихоньку все успокоилось. Лианна каким-то чудом умудрилась начать кормить малышку грудью — несмотря на то, что в больнице та была на специальном искусственном питании. Рейегар было начал спорить (Санса слышала их вечерние разговоры, пока укладывала старших детей спать) — но Лианна была непреклонна: раз уже рожать нормально ей не дали, то уж с этим она постарается. И так оно и вышло: муж махнул на нее рукой, и тетка, после нескольких дней стараний, специальных техник и монотонного жужжания молокоотсоса из-за закрытой двери, наконец, торжественно приложила дочь к груди. После этого Висенья так быстро пошла в рост, что Рикон начал ворчать, что это младенец будет поперек себя шире.

Младшие были в полном восторге от появления малютки. Эйк и Рейелла перестали, наконец, быть младшими и очень ответственно выгуливали своих новых щенков, двух оставленных детей Солнца и Луны, что были подарены им отцом на первый день весны. Они делали успехи — Санса мыла пол у них в спальне не чаще двух раз в день. Дядя предложил и Сансе оставить себе щенка — одна из помета нравилась ей больше других: белая с черной спинкой, неожиданным окрасом выделяющаяся среди семерых рыжих, белых и серебристых братьев и сестер. Но потом она, поразмыслив, что вскоре уедет в колледж как минимум года на три и вынуждена будет бросить свою питомицу так надолго, что та по возвращении ее и не признает, решила все же не брать на себя ответственность — и, главное, не вешать ее на дядю с тетей, которым и так хватало дел в связи с ожидающимся прибавлением в семействе.

Она с сожалением отказалась, и черная спинка досталась бойкой десятилетней блондинке, дочери одной из бывших учениц дяди. Санса же помогала кузенам возиться с их щенками, учить их и выводить. Помощь оказалась особенно актуальна на период пребывания Лианны в больнице: Эйк был забывчив, и его белый Ураган чаще, чем сестра, дул на ковре, а Рейелла, напротив, с раннего утра начинала давать всем нескончаемые указания, как часто надо выводить ее нежно палевого окраса Змейку, пока она в саду. Эйк героически предложил выгуливать еще и Ним, но тоскующая хаски отказывалась выходить с кем бы то ни было, кроме Сансы.

2.

Арья исчезла на второй день пребывания Лианны в госпитале, уже после родов. Бран явно что-то знал, но говорить отказался — сообщил только, что с ней все хорошо. Санса и Джон не стали настаивать — а Рейегару было не до того. Тем более, на старших детей упало все хозяйство, включая готовку и заботу о младших. Санса кое-как, беспрестанно залезая в интернет за советами, справлялась с завтраком: обед и ужин обычно готовила кухарка. Вечером, от нечего делать, она даже несколько раз пекла печенье с Рейеллой и Риконом. Получилось, к слову, вполне ничего: они даже отнесли порцию своей выпечки Лианне.