— Ты что-то говорила о том, что боишься? Чего ты боишься? — сказал он негромко ей прямо в ухо.
У Сансы от ощущения чужого шепота на ухо мурашки пошли по всей коже, включая шею и скулы. Она чего-то боялась? Когда? Об этом она уже успела позабыть.
— Теперь я вижу: да, боишься.
Пес легко провел пальцем по ее щеке, там, где на внезапно вспыхнувшей пожаром коже видны были мурашки.
— Нет, так дело не пойдет. Это неправильно. Неправильный разговор у нас с тобой выходит, — сказал он и слегка отстранился. Санса разочарованно выдохнула.
— Итак, начнём сначала. Вернемся к первоначальному договору. Я даю тебе сигарету, а ты не плачешь, а рассказываешь, что стряслось на этот раз и чего ты боишься. Иначе я клянусь, что сейчас позвоню твоей тетке, и пусть она приезжает и забирает тебя — поить ромашкой и умасливать, под боком у Джоффри.
Санса вскинула на него обиженные глаза.
— Ладно-ладно, шучу. По крайней мере, пытаюсь. У меня сегодня как-то притупилось чувство юмора, знаешь ли… Вот тебе сигарета, вот зажигалка. Теперь рассказывай.
Он поднялся с колен. Санса, пробовавшая курить пару раз в жизни с подружками в школе, нерешительно прикурила, вдохнула крепчайший табак, закашлялась — на глаза, уже начавшие подсыхать, вновь навернулись слезы. Она шмыгнула носом. Пес криво усмехнулся и забрал у нее зажигалку. Закурил сам.
— И?
— Ну да. Дело вот в чем. Я сегодня, когда проснулась, обнаружила некоторые свои вещи в комнате передвинутыми. Ну, не на тех местах, что оставила утром. Я совершенно точно помню, где я их видела утром, а к вечеру они оказались совсем не там.
— Ну и что? Может, горничная убиралась?
— Нет, горничная приходит по четвергам. Потом, ее присутствие легко можно заметить — она убирается в ванной, перестилает постель и всё такое. А тут ничего — только вещи. Я еще подумала: а вы, когда… ну, когда вы меня принесли сегодня, ничего не переставляли?
— Я положил твои вещи — те, что забрал из усадьбы — тебе на кресло. А еще — ключ и телефон на тумбочку. Дальше я не заходил. Кстати, я забыл у Серсеи в комнате твои тапки, уж извини. Сама потом заберешь.
— Это ничего, спасибо. И за лифчик, кстати, тоже…
Тут Санса опять побагровела и спешно затянулась сигаретой.
— Нет, значит, не вы. И не горничная. Короче, мне стало там страшно, в этой комнате. У меня такое ощущение, что на меня кто-то все время смотрит, наблюдает за мной откуда-то из угла. Я не могу там находиться. Вот я и сбежала.
Пес устало покрутил головой.
— Так. Теперь я, видимо, должен выступать в роли охотника за призраками? Какой отвратительно длинный день… Знаешь, что. Давай так. Я скажу администратору, что тебе не нравится запах в ванной. Или — что там? — комары. Или какую-нибудь другую хрень. И они, чтобы не потерять клиента, родственницу Серсеи, уж, наверное, пойдут на уступки и поменяют тебе номер. Потом мы с тобой пойдем туда, ты соберешь свое барахло и переселишься. Идет?
— Нет, не идет. Я… Короче, я боюсь быть одна.
— Еще лучше. И что ты предлагаешь? Всю ночь сидеть на улице, на этих уродских горшках? Хотелось бы все же поспать… Диван в холле уже лучше, но боюсь, такую затею не одобрит администрация. Пьяный мужик и пятнадцатилетняя девочка…
— Мне через неделю будет шестнадцать.
— Прекрасно. Пьяный взрослый мужик и почти шестнадцатилетняя взрослая дама всю ночь на диване неизвестно за каким хреном. Согласись, это странно.
— Мне все равно. Можно я переночую с вами… ну, у вас в номере?
Лицо Пса окаменело. Санса замерла и даже забыла как дышать. Кажется, она перешла границу допустимого.
— Нет.
— Почему?
— Да потому что это совершенно неправильно! Мы так не сделаем. Я готов сидеть тут, на загребучем цветочном горшке и говорить с тобой всю ночь о куклах, пони и мальчиках. Нет, о мальчиках, пожалуй, все же не готов. Это я себя переоценил…
— Я не хочу тут сидеть. Тут холодно и неудобно. И вообще, ночью надо спать. Вам завтра на работу же.
— Я рад, что ты про это вспомнила. Хорошо, не хочешь сидеть тут, пойдем в холл. Я буду пить, а ты мне споешь что-нибудь милое. Не колыбельную.
— В холле гадко, и как же вы забыли про администратора? Я вижу, он как раз вернулся и с интересом смотрит на нас из-за стойки.
— Да? Иные бы его забрали, вместе с его стойкой и журналом! Хорошо, я придумал: ты пойдешь спать в мой номер, а я пойду в твой — играть в прятки с привидениями. Такой вариант тебя устроит?
— Нет, совершенно. Я же говорю: боюсь быть одна.
— Значит, нам остаются только цветочные горшки… — Пес вздохнул. — Никогда бы не подумал, что ты такая упрямая. Может, ты хочешь пойти гулять? Ну там, уличная романтика, темные дороги, могу даже выпить тебе налить для создания антуража?
— Нет, гулять я совсем не хочу. У меня бок болит, ну, тот синяк от падения… А пить я тоже не буду.
— Седьмое пекло, я и забыл про синяк! Ну что же с тобой делать? Разве что, действительно, позвонить Серсее…
— Ага, и она тотчас же примчится! А вы ей сказали про происшествие? Ну то, в лесу? С этими… А то я подумала было, что вы забыли, ну, я могу рассказать…
— Ты что же, Пташка, меня решила шантажировать, что ли? Хороша… Невыносимый бред сивой кобылы! Потерявшая рассудок малолетка, которая вон из кожи лезет, чтобы напроситься в номер пьяного мужика, что в два раза ее старше! Нет, все же ты, верно, ударилась головой…
Санса решительно поднялась с горшка, воткнув в него потухшую уже сигарету, и, подойдя вплотную к Псу, уставилась ему в лицо.
— Можно подумать, вы меня боитесь. Взрослый страшный мужик боится пятнадцатилетнюю малолетку, да? Что ты себе думаешь, что я хочу тебя растлить? — выпалила она, сама не замечая, что перешла от формального «вы» к интимному «ты».
— О, вот оно, наконец! Куда только подевалась робкая Пташка? Волчица! Продолжай в том же духе, Джоффри наделает со страху в штаны…
Потом он отступил на шаг и посерьезнел.
— Да, Седьмое пекло, я тебя боюсь. И себя — тоже боюсь. Боюсь того, что неправильно. Ты не понимаешь, просто не можешь понять. Ты — мое вечное искушение, неужели ты не видишь? И, если нас с тобой запереть в тесной комнате на всю ночь — нет, это слишком. Слишком — для меня.
Санса в испуге уставилась на Пса, покраснев пуще прежнего. Ее всю бросило в жар. Вечное искушение. Боги… Какая она все же дура…
Пес закурил снова, отвернувшись от нее в сторону темной парковки. Они опять, словно театральная пара, выясняли отношения в желтом круге фонаря.
Санса понурилась и пошла в сторону гостиницы. Нет, так и вправду нельзя, он прав. Но как же тогда?.. Можно лечь со светом, зажечь свет и в ванной тоже, включить телевизор…
— Хорошо, Иные тебя побери. Ночуй у меня. Будешь спать на кровати. Я — на кресле. Или на балконе. А еще: я собираюсь продолжать пить, учти это. А теперь сообщи-ка мне, как ты собираешься все это провернуть? Гордо пройдешь в ночной рубашке мимо администратора в мой номер? И еще не забудь повесить на дверь табличку «Просьба не беспокоить, мы заняты». Тогда вскоре мы можем ожидать не только твою тетку, но еще и полицию. Я лишусь работы, а ты — ну, сама понимаешь… репутации — точно.
— А я уже все продумала! Вы пойдете в свой номер, а я — в свой. А потом я там погашу свет, переоденусь и по длинному балкону доберусь до вашей комнаты. Там до земли полметра и такой широкий бордюр вдоль всей длины балкона. А вы только дверь балкона откроете — и все.
— Хм, ну кто бы мог подумать! Ты просто зарытый в землю талант проникновения в чужие жилища! Может, тебе податься в форточницы?
— Может, хватит уже издеваться? А то я, пожалуй, передумаю насчет тети. Или ночной прогулки. Или нет — лучше ночная прогулка и обсуждение мальчиков.
— Все-все, вали себе в свой номер! Не забудь про ночнушку с зайчиками, чтобы выглядело потрагичней. Когда ты в таком виде рухнешь с балкона, это будет незабываемое зрелище! Прекрасная дева, что задалась целью проникновения в кровать к старому пьяному хрычу, но не выдержала тяжести угрызений совести по поводу своего морального падения и свалилась в самшит. Моя открытая дверь тебя ждет!
