Она лежала на своей кровати. На одеяло через балконную дверь падал косой красноватой блик отражения низкого солнца в оконной раме. Снаружи было еще светло, но чувствовалось скорое приближение сумерек. Санса лежала в неудобной позе, уткнувшись виском в угол тумбочки. Ноги онемели, правая еще ныла от сводящей ее судороги. Санса попыталась пошевелить стопой, чтобы снять спазм, и не смогла. Она приподняла голову и посмотрела на свои ноги. Они были обуты во что-то жесткое и неудобное. Сапоги? Как она оказалась в сапогах? Что за глупые шутки? Как она вообще здесь оказалась?
Санса попыталась напрячь словно набитую ватой голову, силясь вспомнить, какой сегодня вообще день, почему она спала днем, одетая и обутая? К тому же вещи явно были с чужого плеча.
Санса потерла онемевшей со сна рукой щеку и вдруг почувствовала от рукава рубашки, закапанного чем-то коричневым, странный, но знакомый ей запах. Который почему-то ассоциировался с лавандой, но при этом не имел с ней ничего общего.
Лошади! Санса резко вскочила, воспоминания нахлынули на нее всемирным потопом, вмиг разрушая покой и одеревенение, которые сопровождали ее пробуждение. Ноги, совершенно застывшие в глупых сапогах, не желали слушаться, и сперва Санса едва не упала. Но таки доковыляла до ванной. Ступни зудели, словно от покалывания сотен мелких иголочек. Ей срочно надо было в туалет…
Морщась от боли в боку, Санса стащила, наконец, треклятые сапоги, сняла через голову испорченную блузку и кое-как высвободилась из тесных штанов. Боги, как же ноет этот синяк! Санса рискнула наконец заглянуть в зеркало: на спине, пониже талии, расплылся багровой тучей безобразный кровоподтек. Место удара распухло, кожа вокруг жуткой блямбы уже местами начала синеть.
Для начала Санса решила помыться: ей казалось, что запах лошади въелся в кожу навечно. Стоять долго под душем она не смогла: от теплой воды бок разнылся пуще прежнего. Она вылезла из душевой, кое-как вытерлась. Правая рука поднималась с трудом, провоцируя новые вспышки боли.
Санса прошагала в комнату, к чемодану, где в пластиковой прозрачной сумке лежали разные лекарства, которыми щедро снабдила ее мать перед отъездом. Там совершенно точно была мазь от ушибов. И еще какие-то болеутоляющие таблетки, которые мать сунула ей на случай болезненного лунного кровотечения. Сумка нашлась на микроволновой печи сверху, на небольшом подносе, и Санса, не желая больше страдать, высыпала все лекарства на крышку открытого чемодана. Мазь обнаружилась сразу, и Санса тут же выдавила себе на синяк с полтюбика.
Она искала таблетки, но попадалась лишь всякая дрянь: какие-то лосьоны для тела, ремешок от часов, паспорт, крем для рук… О, вот и коробка с таблетками. Она выпила две, одну проглотила так, другая не желала лезть в пересохшее горло, и Сансе пришлось нестись обратно в ванную, запивать ее водой из-под крана.
Проглотив злосчастную таблетку (она оцарапала пищевод, и теперь саднило еще и в горле, — ну и ладно, зато отвлекает от боли в боку), Санса глянула на себя в зеркало. Лицо бледное, как у покойницы, глаза красные и опухшие от слез и пересыпа, на щеках серые разводы, какие бывают у маленьких детей, когда они трут грязными кулачками лицо. Царапина от ветки тоже распухла, как след от удара хлыстом, и теперь из нее сочилась какая-то мерзкая жижа. Санса вздохнула, и сжав зубы, стала тщательно намыливать лицо. Щеку драло. Закончив с этой мазохистской процедурой, Санса еще и зубы почистила — во рту, даже после выпитого ею стакана воды, был неприятный кисловатый привкус.
Она аккуратно сложила в пакет разбросанные на полу грязные вещи: изодранные при падении бриджи, закапанную кровью блузку, совершенно мокрое от пота белье, носки…
Вдруг Санса резко выпрямилась. С утра, когда она искала вещи, прозрачная сумка определенно была в чемодане. Санса помнила это, потому что перед глазами вдруг всплыла нелепая картинка: пластиковая сумка с лекарствами в углу чемодана, — и висящий на ней одинокий полосатый носок, где-то потерявший свою пару. А затем Санса ушла второпях из номера, потом вернулась назад, за носками, но в чемодан уже не залезала, — чистые висели на батарее в ванной, она третьего дня выстирала все свое белье и развесила его.
Что-то было не так. На душе у Сансы скребли кошки, вдруг стало тревожно и не по себе, словно за ней наблюдал кто-то невидимый. Санса начала судорожно одеваться, глянув мельком на кресло. Там лежала аккуратной стопкой ее утренняя одежда. Джинсы, майка. Стоп, а что тут делает вчерашний лифчик, хотелось бы знать? И где ее телефон? Телефон лежал на тумбочке, рядом с ключом от номера. Кто-то, видимо, тот, кто доставил ее сюда, захватил из усадьбы еще и ее вещи. Что ж, тут все сходились, ничего странного. Наличие лифчика слегка настораживало, но только слегка. Может, его нашла прислуга и просто положила вместе с остальными ее вещами в ту кучку тряпок, что она оставила на кровати в спальне Серсеи? Тапок почему-то не было. Видимо, захватить обувь ее перевозчик забыл. И в этом тоже не было ничего странного. Но вот сумка? Для чего тому, кто принес ее сюда, понадобился ее баул с лекарствами? Может, он (или она) хотел посмотреть, есть ли у нее, чем лечить ссадину? Это было наиболее разумным объяснением.
Но на душе у Сансы было неспокойно. Она взглянула на телефон. Никаких пропущенных звонков не было.
Сансу не покидало чувство чьего-то присутствия, оно давило на нее, словно в темном углу затаился незримой тенью зловещий незнакомец и теперь смотрел на нее, мечущуюся по комнате. И ждал, ждал своего часа. Санса галопом пронеслась к шкафу, распахнула дверцы — там никого не было, только болтались на вешалке джинсы и внизу стояла вторая пара обуви — матерчатые кеды. Санса, боясь оглянуться, схватила в охапку кеды, подцепила с тумбочки ключ и рванула из номера в освещенный коридор. Позади тихо скрипнуло окно. Санса захлопнула дверь и прижалась к ней спиной, словно хотела не дать тому, что было позади, выбраться.
Слегка успокоившись, Санса пошла в холл, где стояли уголком красные диваны, окружившие стеклянный столик со старыми журналами для посетителей. В холле никого не было, даже стойка администратора пустовала. Санса плюхнулась на один из диванов, поджала под себя одну ногу и задумалась. Для того, чтобы перестать паниковать, стоило все же восстановить последовательность событий сегодняшнего дня.
Санса помнила все до того момента, как начала задремывать на лошади. Потом воспоминания начинали путаться. Она упала, там была какая-то птица, — лошадь сбежала… Она пошла искать кобылу и потом…
Санса грызла заусенец на большом пальце, едва замечая, что прокусила палец до крови. Там были двое. Тут возникло странное ощущение, что ее память раздвоилась: две параллельные линии событий переплетались и путались. Они хотели ее изнасиловать, — и это им удалось? Или нет? Как она оттуда сбежала? Санса машинально отметила про себя, что, кроме разорванного при падении пояса бриджей, никаких других настораживающих признаков не было. Значит, она таки смогла сбежать? Вопрос был в том, как? После были только отрывочные воспоминания, картинками выныривающие из глубины памяти.
Лошадь — это она помнит. Из леса она выбралась верхом. Но это была вроде не та кобыла, что раньше привезла ее туда. Она плакала, долго: об этом говорили опухшие глаза. И еще — черная грива лошади… да, это она тоже помнит.
Какая еще черная лошадь? И вспышкой — во всей этом шторме слез и страха — мужской силуэт на фоне выгоревшей травы. Лица она не видит…
И потом — провал, полный. Странные сны о замках и рыцарях. Потом этот безумный кошмар про руки, от которого она почему-то боялась пробудиться. Не просыпаться было дико важно — это ощущение Санса до сих пор буквально чувствовала кожей…
В общем, какая-то картина вырисовывалась, но она, как разбросанный по большой комнате паззл, кусочки которого затерялись под коврами и шкафами, зияла досадными прорехами, которые крайне мешали увидеть критические для общего понимания детали. Ну уж, что есть.
