Падди обещал “перемахнуть по-быстрому” пару улочек. Все понимали, О’Лью просто до смерти охота показать хоть чуток свое подземное хозяйство. Впрочем, он этого и сам не скрывал. Шар желтого света раздвигал перед ними небытие, сбоку журчал тухлый сток и тянуло теплой духотой. В подземелье спустились через кухню. Тут и там попадались растасканные местными обитателями кости и кожура.
- Кобольда я вам так на ходу не приманю, а вот кое-что другое…
Падди вынул из сапога маленькую жестяную дудочку.
- Ну, тут никому пояснять не надо, - улыбнулся и положил мундштук на губу.
- Как насчет банджо?
- Петь они у меня еще не умеют, не мешай.
От острых звуков даже сток стал пахнуть терпимее.
Духота ушла, потянуло свежей водой, водорослями, и раздался тонкий писк.
Крысы замаячили со всех сторон, мягкие тушки посыпались с потолка, усатые головы выныривали из глубоких луж… Все сбивались в кучу перед музыкантом. Там, где не брал луч – слышался топот десятков маленьких ножек и скрежет сотен маленьких коготков…
Грюм узнал веселый припевчик. Падди сыграл раз, другой, третий, вот снова за флейтой прокрутилось в голове “В сраной британской армии…”(*), крысы поняли, чего от них хотят, выстроились в шеренги и пошли строем, бодро шевеля откормленными крупами.
Двузубый полк догнали за поворотом. Падди нарядил каждую крысу в красный мундир и высокую мохнатую шапку лондонского гвардейца. Мэгги по мордам поняла – крыс купили золотые пуговицы.
- Ружья, конечно, не стреляют, но штыки настоящие…
Коготки забили в маленькие барабаны. Солдаты пошли вперед.
- Это вам не гиппогрифам хвосты крутить!
- Но… как? - Мэгги не знала, на кого ей смотреть.
- Падди, объясни Мэг про здешний туман…
- Нарядить крыс! Это же настоящая подземная армия! Мистер О’Лью, но как это возможно?
- Колись, старик!
- Увы, это просто туман дублинских подземелий. Если им сейчас снова не сыграть – мираж рассеется. Барабаны и мундиры – моя фантазия и ваша иллюзия.
- Магический туман?
- Больше, мне кажется, он живое существо. И однажды я с ним договорился.
Падди махнул дудочкой – маленькие гвардейцы затопали вдоль готических колонн и цветных стекол.
- Миссис Грюм, видите голубые витражи?
- Да!
- Значит, кобольды рядом. Здешний туман залезает в голову каждому…
К выходу поднимались по каменной лестнице Дублинского замка.
- Ни разу не видела кобольда…
- Зато они нас уже хорошо разглядели.
- Они красят витражи?
- Любое стекло в миражах. Стоит кобольду появиться рядом – синий или морской волны…
Грюм потянул кованое кольцо.
Решетка на дверном окне свернулась кольцами, как потревоженный дым. Свет наполнил новую форму. Они втроем. Впрочем, узнавались витражные фигурки только по росту и цвету одежды.
Замок отомкнулся.
Выход.
Снова сырые стены и никакой магии.
Мэгги обернулась. На высокую стеклянную фигурку с посохом медлено наползали густые чернила кобольдов. Грохнул засов, и в последний раз ударил крысиный барабан.
*
- Вот, значит, как он теперь выглядит…
- Внутри уже ничего нет от старины, новые маглы, новые порядки…
- Мэгги?
- Можно я зайду во двор?
- Только держи палочку наготове.
- Да…
- Там теперь площадка для ребятишек, знаешь, горка пластмассовая…
- Время.
- Ты уж извиняй, братец, откуда ж мне знать было… Аластор Грюм женился. Кто б подумал…
- Да я и сам, дери гиппогриф, до сих пор не пойму…
- Да еще такая… она же совсем девочка…
- Все ж не из неженок.
- Наслышан, наслышан… Дед МакКиннон, говорят, шуток не любит. Жаль, что не с наших берегов.
- В Шармбатоне ей, конечно, объяснили, что такое хорошие манеры, но, знаешь, в нужный момент она дважды себя не спросит.
- Так вот от кого мне на лестнице досталось!
Грюм хмыкнул.
- Не страшно за нее?
- В том и дело, что очень. Я поучил чутка этих оболтусов защите…
- И они звали тебя – профессор Грюм?
- Ну.
- Откуда что берется!
- Началось все с того, что этот ребенок бросился с голыми руками на кельпи. Тварь цапнула одного из моих малолетних идиотов…
- Ох ты ж…
- Хорошо, что на дом не задал… И вообще, я ей, кажется, жизнью обязан.
- А, история про сундук, долетали новости.
- Вот и представь, на шее вдруг такое чудо. В иные времена и Мерлин с ней, но сейчас – шаг не туда, пропадет по глупости. Как котенок слепой. Разве можно ее было бросить?
- Ей лет-то сколько?
- Исполнилось двадцать.
- Не бросит ли она тебя, старого пердуна?
- Да я ей уже предлагал разок, мол, если там… Обиделась.
- Любит?
- Сам не верю до сих пор… Она ведь еще и сирота.
- От такого быстро взрослеешь.
- Иной раз глянешь на нее – прямо фэйри в доме. Что в голове…
- Может, оно и должно так быть…
- Должно быть так, чтобы она пережила эту войну.
- Ты все о старом.
- Страшно подумать, вновь стало ради чего…
- Аластор! Мистер О’Лью!
- Мэг?
- Аластор… Дом под какой-то защитой…
- А, это парочка моих капканов, все в порядке… Тут надо будет музей открывать, такие люди жили.
- Не трепись.
- История семьи Грюмов в двух этажах.
- Громко звучит.
- Да вашего супруга, миссис Грюм, еще будут на лягушках печатать! Ну, таких, с палочкой в заднице! На фантиках…
- Тебе бы палочку…
- Старик, я дело говорю…
- Вот только и знаешь, что трепаться!
- Старик!..
Тонкие пальцы ухватились за рукав – тихонько накрыл ладонью.
*
На камне с кельтским орнаментом буквы едва видно. Здесь покоится Марен Грюм – верная жена и заботливая мать. И почти у земли – Дагда(**) Грюм – смелый солдат и любящий семьянин. Нижняя надпись появилась на плите лет тридцать назад. В узор мастер незаметно вплел двух крылатых львов с орлиными клювами и нечто, очень похожее на котел.
- Отец воевал. В экспедиционном корпусе во Франции. Вместо палочек там выдавали винтовки.
- Но он ведь не погиб…
- Вернулся. Как раз родился я.
- А мама?
- Мне было двенадцать.
- Волшебник на войне маглов, почему?
- Их немного было таких. Смотрели на них тут косо. Не потому даже, что за маглов. А – за Англию… Старики О’Лири, материны родители, его на порог не пускали.
- Это из-за этого он… тогда тебе запретил?.. Из-за войны?
- Он все это терпеть не мог. Сколько себя помню. Ни слова о войне. Мать сама резала кур… Отец не мог. То есть мог, он все мог, но не хотел.
- А как же…
Ткнул концом посоха в барельеф.
- Мать варила зелья. Этим и жили… А потом… Альбус потом взял отца в Хогвартс.
Продолжать не стал.
Воспоминания – как из другой жизни.
Сам теперь что-то вроде старого Дагды.
И, кажется, знает, почему отец не хотел рассказывать любопытному мальчишке о том, что видел.
В нем никогда не было той заносчивости, с которой произносится это слово – маглы. Как лишенные чего-то, недолюди. Не хочешь наставлять винтовку на одних, наставишь на других. Вот все, что он услышал на вопрос – папа, почему ты пошел на войну? А еще он гордился шрамом от пули на его руке. Отец стряхивал стружки, заворачивал в кусок газеты табак. Затягивался. Выдыхал тяжелый дым. Смотрел, не моргая, куда-то в себя и хрипло выводил старый припев. Óró, sé do bheatha abhaile…(***) Добро пожаловать домой. Дальше было – скоро начнется лето. С этими словами многие ирландцы шли убивать. Но Дагда пел, чтобы вновь ощутить жизнь.
На отца он сильно обижался. Ждал чего-то о подвигах и героях, а получал лишь – зачем тебе знать. Пару раз выклянчил у матери. Она рассказала, как папу раненого везли на французском корабле домой. На них сбрасывали бомбы, но папа уцелел. В Англии он лежал в госпитале.
После ее смерти отец, казалось, совсем перестал говорить. Мальчишка двенадцати лет снова стал требовать подвигов, он не знал, что на самом деле задает самый простой вопрос. Дагда убрал ему со лба волосы, посмотрел в глаза, даже с какой-то мольбой, но ответил обычной присказкой.
