Остаток вечера и следующий день прошли куда лучше. К ужину явились мужья миссис Пруэтт и миссис Блишвик. Последний напомнил Лили сливочный торт в костюме и мантии: на пышнощеком бело-розовом лице лучились ленью щелочки глаз. Он чмокнул жену во вздернутый нос и уснул в дальнем кресле. Зато мистер Пруэтт, рыжий с проседью и подвижный, принялся на пару с Джеймсом развлекать честную компанию. Кажется, он скормил племяннику конфетку, после которой у того выросли ослиные уши – в ответ племянник угостил его пивом, после которого у мистера Пруэтта вырос длинный хвост. Жена как бы случайно на хвост наступила, чем несказанно порадовала почтеннейшую публику. После того, как хвост и уши были убраны и собравшиеся уселись за стол, мистер Пруэтт разразился целым потоком уморительных тостов. Лили смеялась и заставляла себя не думать о подслушанном разговоре, хоть и выступали иногда на глазах злые слезы.
Джеймсу она, естественно, ничего не сказала. Пусть наслаждается праздником. На следующий день он проводил её в Лондон и усадил на электричку. Хотел было проехать с нею до Коукворта, но Лили убедила, что доедет сама: она боялась, как бы на обратном пути Джеймс не ввязался в переделку. Облегчение, которое охватило её, когда она ступила на перрон в Коукворте, невозможно передать. Все же именно здесь, а не в Хогвартсе, полном тех, кто её ненавидит просто так, за одно происхождение, и тем более не в Годриковой Впадине навек будет её дом.
Джордж и Роза встретили дочь на пороге. В родительских объятиях она растаяла, чувствуя себя снова маленькой девочкой, уставшей после школы. И как никогда остро захотелось забыть о магическом мире, остаться здесь, с родными людьми, и прожить с ними всю жизнь – сколько уж останется. Они и потчевали её, как маленькую, и в постель проводили. Отец, поцеловав, вышел, а мама задержалась. Присев на край постели Лили, взяла дочь за руку и мягко спросила:
- Ты ничем не хочешь поделиться со мной, дочка?
Лили прижалась к маминой ладони.
- Я влюбилась, мама. Взаимно. Он замечательный, и у нас…
Лили начала рассказывать, подвинулась, Роза прилегла к ней, и они проболтали полночи.
…У Петунии, видимо, роман с коллегой развивался все более бурно. Она даже собиралась приехать вместе со своим молодым человеком – хотя, как поняла Роза, он не слишком-то и молод – но все откладывала визит. Однако к весне её точно можно будет ждать: не такова Петуния, чтобы не сдержать слова. Лили неожиданно поймала себя на мысли, что хочет увидеть сестру.
Отец полнел и становился все благодушнее. Он снова затевал в городском совете хлопоты – на сей раз по поводу благоустройства сиротского приюта в Коукворте.
- Детей, по сути, не воспитывают. Они знают нужду, но не знают, что могло бы их поддержать. Неудивительно, что среди них столь высок уровень преступности. И вообще, ты видела это здание, дочка? Нормальный человек в таком здании жить не может!
Лили кивала. Отец был прав, но его речи все чаще хотелось записать в блокнотик и перечитывать потом, чтобы поднимать себе настроение. Однажды она видела Тобиаса Снейпа, разгребавшего в парке снег; они поздоровались, но не поговорили. Увы, ей нечем было его порадовать.
В день отъезда идти на Кингс-Кросс было страшно. Невольно воскресали в памяти страшные картины взрыва, паники и не менее страшные рассказы о том, чего Лили не увидела. Она с трудом заставила себя преодолеть барьер на платформе. Однако на сей раз ничего не произошло, удалось благополучно сесть, и поезд в должное время тронулся. Переодевшись у подруг, Лили начала обход.
В купе обсуждали последние новости. Причастность Араминты Мелифлуа к организации взрыва доказать не удалось, но Найджел Мальсибер должен был в следующем месяце предстать перед судом. В газетах намекали, что трения возникли уже между Краучем и Деннисом Подмором: последний наотрез отказывался выполнять требования о применении к Мальсиберу пыток, хотя было понятно, что добровольно Найджел не выдаст сообщников и исполнителей преступления. «Интересно, каково-то сейчас Мортимеру? Его отец в тюрьме, над ним висит суд, и только принципы следователя спасают от пыток. Раскаивается ли Мортимер в том ,как себя вел? Волнуется за отца? Или готовится мстить?» Сталкиваться со слизеринцами лишний раз не хотелось, не то Лили уговорила бы Джеймса дать ей мантию-невидимку, да и прокралась к ним в купе – подсмотреть и подслушать. А что? Может, узнает интересное и полезное для собственной стороны.
Но когда Джеймс в коридоре присоединился к ней, Лили уже не думала о том, чтобы шпионить за слизеринцами. Хотелось только прижаться к нему, согреться об его большое теплое тело, приласкать губами его губы, пальцами причесать ему волосы. Она и прильнула к нему, и Джеймс без стеснения долго и жадно её целовал.
- Соскучилась? Я так страшно соскучился. Пойдем сегодня в Выручай-комнату?
- Конечно, - и спросила, помедлив. – Как твои родители?
- Прекрасно, - Джеймс пожал плечами. – Только мама немного скучала по Андромеде, а тетя Лу – по Сириусу. У нас, как ты поняла, нечто вроде клуба изгнанных из семьи Блэк.
«Намного ли изгнанные лучше тех ,что остались?» Даже Сириус, воплощение гриффиндорского безрассудного бунтарства, раздражал иногда высокомерием. Об Альфарде Блэке Лили ничего не смогла бы сказать, но Лукрецию Пруэтт однозначно записала во враги – и еще кто знает, какова хваленая Андромеда.
- Как ты думаешь, Мальсибер будет осужден?
Джеймс стал серьезнее.
- Раньше я бы на это и не надеялся. Принципиальности Подмора оказалось бы чудовищно мало для того, чтобы Визенгамот увидел правду, а не то, сколько у подсудимого галеонов в Гринготтсе. Но теперь следователя поддерживает сам Крауч… Только бы они не поссорились окончательно. Что Подмор так уперся, в самом деле?
- Ты считаешь нормальным пытать человека?
Джеймс замялся, протер очки.
- Нет. Я не считаю это нормальным, как не считаю – предупреждаю сразу твои вопросы – нормальным пороть детей или бить жену. По-моему, и смертную казнь стоило бы отменить, тем более такую дрянь, как Поцелуй дементора. Но все это будет в мирное время, Лил. В мирное время наши с тобой сын и дочка поедут в Хогвартс без боязни, что что-нибудь с ними случится на перроне или в пути, и в школе ни одна подколодная змея не посмеет их задеть. Но нам надо приблизить это мирное время. А для этого… - он не договорил, лишь забарабанил пальцами по стеклу. Лили улыбалась от прилива нежности.
- Знаешь, - вздохнула она неожиданно даже для себя. – А ты похож на моего отца.
Итак, они вернулись в школьную жизнь. Впереди возник уже сумрачный призрак ЖАБА, но лишь немногие студенты пока смогли заставить себя начинать подготовку. Остальные по-прежнему жили статьями в «Ежедневном пророке» и интрижками.
Легкомысленное поведение Электры, меняющей кавалеров чуть ли не по сезонам, не осталось безнаказанным. Однажды в разгар дня, посреди коридора, на большой перемене, Бертрам Обри, оставленный ею еще год назад, сразу после того, как вернулся из больничного крыла, бросил в слизеринку заклинание, от которого она мгновенно оказалась ,в чем мать родила. Линнет и Летиция, ахнув, спешно прикрыли подругу мантиями, но у приятеля Обри, Джона Долиша, камера была уже наготове – он успел заснять наготу девушки. Её колдографии не пошли по рукам лишь потому, что в коридоре вовремя появилась профессор Макгонагалл. Оштрафовав Долиша и Обри, она без церемоний отобрала камеру и унесла к себе в кабинет, пообещав вернуть лишь родителям провинившихся. Родителей и вправду вызвали, но отдуваться Долишу пришлось за двоих: накануне их прибытия Обри нашли на площадке Астрономической башни, замерзшего, почерневшего до неузнаваемости. Он долго не приходил в себя, а когда наконец очнулся, оказалось, что он ничего не помнит. Искать виновных было бессмысленно, хоть профессор Вэнс, по рассказам Марлин, и твердил в учительской, что надо всего-то разложить всех мальчишек-слизеринцев со старших курсов Большом зале и сечь их розгами, покуда не сознаются. Директор на жесткие меры не пошел, да и профессор Вэнс особенно не настаивал: в конце концов, пострадал всего лишь рейвенкловец, а они в его глазах были «заумниками», что немногим лучше «подлецов».
