- Выходить лично и сражаться со скопищем журналистов из разных издательств - это как играть в пинг-понг с роботом. Раз-два отобьешь, а после все равно допустишь осечку и пока будешь восстанавливать вмиг расфокусированное внимание, тебя уже закидают шарами, - первой высказалась Элис, не переставая крутить в руках бейсбольный мяч Эванса: журналист так и не потрудился его забрать, а Пак не спешила возвращать. – Но, - длительная, в случае с начальницей даже загадочная и многозначительная пауза, заставила сотрудников напрячься. – Идея имеет право на жизнь! И ни о каких «кнутах и пряниках» слушать даже не хочу, и мямлить не позволю, мы и так упустили достаточно времени и теперь просто выйти и все объяснить будет недостаточно. Затишье перед бурей – представьте, что именно на него все просрали драгоценное время на этой неделе, - подобные «громкие» высказывания Элис позволяла себе в исключительно обязывающих ситуациях – эта была, по ее мнению, как раз такой.

- Как насчет достать фотографии с места преступления? Показать без цензуры, чтобы никто не тешил свое воображение смутным представлением о том, с чем Кори в детстве имел дело? – предложение поступило от Кэсси – журналист, так ни разу и не притронувшись к своему телефону, сконцентрировал все внимание на насущной проблеме. Лишь немногие из присутствующих (которым, по-видимому, было больше всего до этого дело) догадывались, что таким образом, углубляясь в решение чужого вопроса, парень оттягивал решение своего личного.

Предложение Форда Элис записала маркером на доске.

- Мне кажется, было бы неплохо, если бы на конференции снова появился Рик Грамм. До сих пор помню свои ощущения, когда увидел адвоката: с одной стороны, для нашей работы он непосредственный минус, потому что лишнего не сболтнешь, не напишешь, а с другой – он, как гарант соблюдения границ. Пересечешь рамку дозволенности и тебе крышка. И, собственно, к чему я веду, мы ее в отношении «Secret Edition» еще и пальцем не двинули, а вот они в нашу сторону все пять воткнули. Рик, согласно заключенному контракту, на конференции сможет прикрыть тылы с обеих сторон (с нашей и Кори) одним выстрелом. Наконец-то фраза «мы примем законные меры» будет не угрозой нам, а щитом, - Холлинг с убийственным задором, закончил свою речь.

- Кори, я, конечно, понимаю, что это личное, но спросить обязана. Трагичная судьба твоего отца нам известна, но что насчет твоей матери? – Пак не испытывала никакой неловкости, когда с разбега залезла в личное автора – профессионализм в деле нередко отбивал часть эмоций, из-за чего журналистов не раз обвиняли в бездушии.

Ларс не сводил обеспокоенного взгляда с Кори. Даже ему не пришло в голову спросить об очевидном, хоть у него был такой шанс. Наверное, причиной тому послужила искренняя вера, что Уаилд сам когда-нибудь захотел бы рассказать об этом.

- Я ничего не знаю, - ком встал в горле, мешая словам пройти, получилось как-то хрипло и едва слышно, но повторять дважды не пришлось – присутствующие расслышали каждую букву, иначе как еще можно было объяснить их удивленные взгляды.

- Значит, нужно попытаться узнать, - осторожно предложила Пак.

- Смысл, когда можно позвонить бабушке по маминой линии и просто обо всем расспросить – мы давно не общались. Никто из родни отца не поддерживает контакт с их семьей, для них тема матери – табу.

В кабинете всем резко стало не по себе от мысли, что такое вообще возможно. Да, в современном мире не новость, что иногда от ребенка из-за различных семейных разногласий скрывают информацию про одного из родителей, навеки забывая о нем, но обычно в таких случаях забытого метаморфозно превращают в мертвеца или человека, который ушел и не вернулся. Но, так или иначе, ребенок знает хоть что-то, но это промозглое и колючие «ничего» без ножа режет одним ударом, через уши добираясь до сердца.

***

Хмурое, затянутое синевато-серое октябрьское небо, словно предвестник затаившейся грозовой бури - своеобразный занавес, открывающий начало конференции. Верхние этажи высотки отеля «Gold paradise» утопали в набежавших тучах, наполированные стекла отражали в себе каждое движение грозных клубов на небосводе, нагнетая и без того мрачную атмосферу, будто становясь эпицентром ее образования. Выбирая место для проведения мероприятия, Кори руководствовался принципом «где все началось, там и должно закончиться», и когда прибыл к пункту назначения, окончательно в этом убедился – слишком кричащей была атмосфера, словно отражала все происходящее глубоко внутри.

Молчаливый подъем на этаж в сопровождении адвоката и личной охраны. Последние свободные вздохи не под прицелом камер. Финальный рывок.

Вместительный конференц-зал набит под завязку. Открывшиеся двери впускают вместе с автором глоток свежего воздуха, что легким бризом прокатывается едва до середины помещения, и, втиснувшись в его поток, Кори медленно следует на полагающееся ему место за трибуной. Не избегает, наоборот, ловит каждый искоса или прямо брошенный на него взгляд, в ответ проходится по рядам многочисленных голов. Как же их много… Одни сидят, удобно устроившись за столами, разложив необходимое оборудование, другие трутся у стен или между проходов, максимально (на сколько это возможно) пытаясь не загородить друг другу обзор. И эти глаза… Эти взгляды, словно коршуны слетевшиеся на запах прогнившего изнутри мяса, Кори – падаль для них, туша, которую необходимо растерзать, добить окончательно, растаскивая умерщвленное тело на мелкие кусочки, взмывая к небу, потрошить в воздухе, разнося ошметки по округе. Чтобы ни следа, чтобы ни напоминания. Эта их непосредственная задача на данном этапе. На уровне инстинктов профессии, начиненной фактами недельной давности. И хищные птицы, повинуясь внутреннему порыву, ведомые чутьем, сами того не зная, влетают в клетку с опасным и изголодавшимся зверем, только прикинувшимся, лишь кажущимся добычей, и решетка захлопнулась, а толстый замок беззвучно вошел в пазы. Сколько времени потребуется, чтобы каждый понял, что он обречен? Что музыка сменилась, и теперь придется плясать под другие аккорды, взахлест, до стирающихся и лопающихся мозолей. И Кори гложет эта мысль… Подпитывает изнутри вскормленную не так давно злость, заставляет пылать и гореть.

Глаза цепляют в толпе знакомый блондинистый образ, начиная блестеть ярче. Как бы Кори сейчас хотелось, чтобы Эванс стоял рядом с ним плечом к плечу, но решение идти на конференцию порознь он принял сам и отказываться от него не собирался. «Так будет лучше… Ларс и так хлебнул негатива за его душу, сколько можно еще?»

Почему-то, замечая улыбку на его губах и сложенные пальцы в комбинации «окей», внутри разливается тепло, и становится легче дышать, и строгий костюм вдруг перестает давить.

Наконец, поднявшись за кафедру, Кори коротко поприветствовал присутствующих, а те в ответ обрушили на него целый град из вспышек-выстрелов камер. За спиной автора, едва не доставая до потолка, стоял тот самый плакат, снимок, который не так давно специально подготовила Мика Форетто. И хоть Кори на сцене сейчас одновременно находилось вдвое больше, в эту минуту он чувствовал себя единым с тем, кто был изображен на фотографии, словно это не образ, а неразрывная часть внутреннего «я».

- Мое имя Кори Уаилд, если кто еще не знает. И сегодня я пришел, чтобы поделиться с вами моей историей, - сосредоточенный взгляд скользит по аудитории, излучая уверенность и твердость в каждом слове. Поразительное, даже колоссальное перевоплощение за сорок восемь часов с момента яростных метаний по квартире в безрезультатной попытке разнести к чертям то ли себя, то ли подвернувшегося под горячую руку журналиста, то ли технику и мебель. Как мало людей видели его таким? Единицы? Можно пересчитать по пальцам одной руки человека после ампутации пары «лишних».

- Кори, ответьте на вопрос, почему Вы так долго тянули?

- У Вас есть, что ответить на выпущенную статью?

- Вы подтверждаете достоверность информации в истории Кристофа?