Он сохранил видеофайл и просмотрел еще несколько сюжетов. Все они были одинаково скучны и удручающе неэстетичны. А ведь их, наверно, никто специально не отбирает, — подумал ПалСаныч. — Это и есть настоящая жизнь, именно так мы и выглядим.
Наутро ПалСаныч пришел в офис на полчаса раньше. Включив терминалы, он загрузил скачанный файл и заменил им стандартное утреннее приветствие. Затем вышел из системы и стал ждать. Ждать пришлось полчаса — предосторожности оказались напрасными, никто не пришел в офис раньше звонка. Ровно в девять тридцать терминалы сотрудников включились, и по отделу прокатилась волна ужаса. Закликали тревожные кнопки, кто-то кричал о вирусной атаке, кто-то уже вызывал службу поддержки. Саша, сидящий за соседним столом, судорожно шарил по столешнице, пытаясь найти пропавший пульт.
— Саша! — окликнул его ПалСаныч. — Скажи, тебя возбуждает эта красотка?
— Нет!
— Она может спровоцировать тебя на сексуальное насилие в реале?
— Конечно нет! Отдайте пульт!
— Так чего же ты боишься?! Чем угрожает тебе эта страшная тетка? Чем она угрожает нашему обществу?
Саша нетерпеливо потянулся за пультом. Овладев им, он сразу нажал тревожную кнопку и тут же выключил терминал.
— Мне осталось всего два месяца, а Вы хотите все испортить. Теперь я должен написать на Вас докладную. ПалСаныч, поймите меня правильно…
Ворвавшись в комнату, Маша с ходу набросилась на него. Вцепилась в рубашку так, что отлетевшая пуговица ударилась в стену.
— Зачем? Ну зачем?
— Маша, я только хотел показать им, что бояться нечего.
— И как? Показали?
— Показал. Но они оказались не готовы к этому.
— А чего же Вы ожидали? ПалСаныч, Вы ведете себя как… как я не знаю кто. Вы понимаете, что Вы наделали? И к чему это приведет?
ПалСаныч догадывался, что добром его выходка не кончится. Но думать об этом сейчас не хотелось. Потому что Маша наконец пришла. Потому что она искала ответы. А все ответы давно лежали на поверхности. Нужно было просто озвучить то, что она уже знает.
— Маш… — ПалСаныч виновато потерся носом о Машину шею. — Помнишь, ты говорила, что здоровых уже не осталось?
— Да…
— Ты ошибалась. Я здоров. Я излечился.
— Как? — раздражения в голосе уже не было, только интерес.
— Вот так! — ПалСаныч обхватил Машу за талию и легонько укусил за мочку.
— Ах Вы кусаться! — Маша ловко вывернулась, и через секунду ПалСаныч уже лежал на спине.
Он осторожно прижал к себе гибкое тело и прошептал прямо в укушенное ухо:
— Ты чувствуешь это? Мы невинны как дети…
— Да, наверно…
— Понимаешь, кураторы проекта сделали все слишком хорошо. Людям не оставили ни малейшей лазейки. И теперь все переполнены страхом. Страхом и виной. Слишком много и того, и другого. Надо сказать людям, что они ни в чем не виновны, что пиратские скачивания, порносерфинг, нетолерантность — это все чушь, ерунда…
— Наверно Вы правы, — согласилась Маша. — Слишком много страха. Но говорить бесполезно. Страх парализует. Каждый знает, что в кармохранилище есть доскональнейшее досье на него. Это надежней, чем петля на шее.
Маша вскочила и, порывшись в сумочке, протянула ПалСанычу свой коммуникатор.
— Возьмите, Вам он пригодится. Связь будет заблокирована, но это не важно. Я хочу, чтобы Вы все же прочитали мою работу.
— Но я и так ее читаю, тут же везде терминалы.
Маша прижалась к нему; ПалСаныч наклонил голову и дышал ей в затылок, слегка шевеля легкие светлые волосы.
— ПалСаныч, сегодня в Комитете все только о Вас и говорят. Вас признали неморальным человеком. Вечером Вас переведут на неморальную зону, там терминалы только на переговорных пунктах. И у меня нет пропуска туда. Я узнавала — легче получить пропуск в ад, чем к неморалам.
Маша еще крепче свела руки за его спиной. Она просто не хочет смотреть мне в глаза, — с горечью подумал ПалСаныч.
16
Маша Эпштейн «Общество без насилия: проблемы и перспективы»
…Разумеется, параллельно данному проекту совершенствовались и системы внешнего видеонаблюдения, которые охватывали все новые пространства. Это привело к тому, что стало практически невозможно совершить преступление и уйти от наказания. Теоретически возможность совершить преступление безнаказанно оставалась только у сотрудников, работающих «внутри» проекта — спецслужб и обслуживающего персонала. Но это уже никак не влияло на общую картину. Криминальная статистика резко сократилась.
Что позволило отказаться от уголовного Кодекса — вся социальная жизнь теперь регламентировалась исключительно моральным Кодексом. Этой реформой завершился переход от мягкого тоталитаризма к обществу без насилия.
Главным отличием морального Кодекса от уголовного было то, что все его статьи имели обратную силу и не имели срока давности. Это был революционный скачок, триумфально завершивший проект. Теперь все граждане были безусловно виновны; система управления и манипулирования была идеально налажена. И угроза социальных взрывов была наконец устранена…
17
Если смотреть поверхностным взглядом — жизнь почти не изменилась. Такая же комната в общежитии, такой же бессмысленный офис, только в другом районе. В районе со строгой изоляцией. Но внутри все было другим. Не было бытовых терминалов, которые давно стали неотъемлемой частью жизни. Их отсутствие пугало, как внезапно зазиявшая пустота на месте привычного пространства. Но здесь они были и не нужны — аккаунты неморалов деактивировались, доступ в сеть был для них закрыт.
Во всем чувствовалась обреченность. На проблемно-моральной зоне все ждали освобождения, хотя вслух и не говорили об этом; у каждого над столом висел календарь. Здесь календарей почти не было, здесь оставались навсегда. Отсюда была одна дорога — в ад. И остро, болезненно чувствовалась нехватка дофамина. К концу каждой недели люди становились угрюмыми и озлобленными, все ждали понедельника, ждали очередной дозы. И выхода из этого страшного цикла не было.
Общение с миром было сведено к минимуму — одно текстовое сообщение в неделю. Чтобы послать его, надо было идти на переговорный пункт к Андрею — лишь у него был доступ к каналу. Андрей был вольняшкой и в зону приходил только на работу. Он был словоохотлив, но говорил всегда об одном — о крыльях. ПалСаныч слышал об этом нашумевшем изобретении, но оно его совсем не заинтересовало. Если бы эти крылья были просто механизмом, тогда еще можно было попробовать. Но все оказалось гораздо сложнее — перед полетом множество датчиков вживлялось прямо в тело. А после полета все они извлекались из мышц. Две, пусть и несложные, операции ради полутора часов в небе — ПалСанычу это казалось слишком заморочным. Не говоря уж о том, что этот аттракцион стоил бешеных денег. А вот Андрея зацепило по-настоящему. Считалось, что датчики дают полное ощущение полета на собственных руках — этим многие бредили.
ПалСаныч надиктовывал сообщение Маше, а за дверью кабинки монотонно бубнил надоевший голос: «Еще пятьдесят восемь недельных зарплат, и я смогу…» Он совсем больной на голову, — подумал ПалСаныч. — Но его-то точно не госпитализируют; по нынешним меркам он — эталон здоровья. Его тараканы не пахнут паранойей, значит о нем можно не беспокоиться. ПалСаныч нажал «Отправить» и стал ждать ответа. Сразу подступили сомнения — стоило ли это писать, одни нудные жалобы. Маше будет неинтересно; у нее насыщенная жизнь, а он лезет в ее мир со своим дофамином. Вернее, как раз без него.
Через несколько минут пришел текстовый ответ. Маша снова повторяла, что не может достать пропуск на неморальную зону. И напоминала — организм сам способен вырабатывать эндорфины. И ПалСаныч знает как. Конечно, он знал. Он все это уже знал заранее и оттого чувствовал нарастающую горечь — еще один сеанс бездарно потерян, а следующий только через неделю.
ПалСаныч вышел на улицу, не думая ни о чем. Ноги сами принесли его в бар. Там подавали коктейли, в которые, если верить карте, входил и дофамин. По негуманной цене, но зато сверх положенной недельной дозы. Впрочем, ПалСаныч карте не верил — судя по ощущениям, кроме алкоголя в фирменном пойле ничего не было. Он подсел к стойке, не зная, что заказать. И вдруг поймал на себе чей-то цепкий взгляд. ПалСаныч огляделся — у стойки сидели две женщины. Просто сидели, ничего не заказывая. Это, наверно, то, что мне сейчас нужно. Не то, что я хочу, нет, вовсе нет. Но то, без чего совсем уж невмоготу. На негнущихся ногах он подошел к ближней:
