ВОЗВРАЩЕНИЕ ИНЖЕНЕРА ГАРИНА

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

Москва 13 мая 1925 года.

Придвинув к себе свежий номер "Правды" Алексей Семенович Хлынов бледнокожий русоволосый мужчина лет тридцати пяти пробежал глазами заметку о самоубийстве Бориса Савинкова.

- Н-да, - задумчиво произнес Хлынов, - дела... Значит именно седьмого числа Савинков и свел счеты с жизнью?

- Да. Шесть дней назад, - ответил Рубен Павлович Катанян коренастый коротко стриженный смуглый южанин лет на десять старше Хлынова.

Хлынов сложил газету.

- Неужели вот так просто взял и выпрыгнул из окна?

- Ну да. Вот так просто взял и просто выпрыгнул. Из окна. Воспользовался тем, что охрана зазевалась, а на окнах в комнате не было решеток, наше упущение, наше, вышиб стекла и бросился вниз с пятого этажа. Сам понимаешь Алексей, разбился, насмерть.

Хлынов задумчиво погладил свою аккуратную бородку, глядя на Рубена Катаняна.

- Даже как-то не вериться. Мои слова, конечно, могут прозвучать цинично и не к месту, но какая-то слишком банальная смерть для "короля террора", "грозы тиранов" и кандидата в очередные "наполеоны". Я почему-то всегда думал, что человек с такими безмерными амбициями и самомнением как Борис Савинков не покончит жизнь заурядным самоубийством.

- Ты думал так, потому что плохо его знал. Ты с ним встречался, кажется?

- Встречался. Один раз. В 17-ом. Летом. Приезжал к нам в полк на фронт, агитировать за наступление.

- Ну вот. А я с Савинковым пятнадцать лет назад в одной австрийской тюрьме сидел, камеры у нас были по соседству. И в Италию через Германию и Швейцарию вместе бежали. Так что постранствовали мы с ним тогда по Европе. И за это время я его неплохо узнал. Как ты, верно, сказал у Савинкова, были наполеоновские амбиции, непомерное самомнение, святая уверенность в собственном великом предназначении. Знал бы ты, как с ним было нелегко. Отчаянной храбрости был человек, не колеблясь ни минуты, рискуя жизнью, мог прийти на помощь и вместе с тем постоянно требовал подчинения, давил авторитетом. Ну а то, что я ему не повиновался, злило его невероятно. Так что расстались мы с ним в Венеции не самым лучшим образом. А во время Мировой войны под Верденом он лез в самое пекло. Ну, ты, наверное, сам мог убедиться в том, что Савинков был далеко не трус.

- Да верно. Не трус. Помню, солдаты в нашем полку были злы как черти и чуть на штыки его не подняли, когда он заикнулся о войне до победного конца, о священном долге перед союзниками. А он ничего себя вел, храбрец. В итоге, конечно, ретировался, жить то хочется, быть растерзанным на куски мало приятного, незадолго перед тем в соседнем полку одного наивного адвоката, из Петрограда солдаты насмерть забили. Тоже агитировать приехал за войну до победного конца, не понял куда попал и кто вокруг и вовремя не сбежал. Савинков оказался умней и сделал ноги. Но даже отступал он с чувством собственного достоинства и с высоко поднятой головой.

Катанян слегка улыбнулся в усы.

- Это он умел, убегать с высоко поднятой головой. Но отличительной чертой его характера было все-таки, то, что он был абсолютно уверен в том, что ни кто иной, как он Борис Савинков "гроза тиранов" самим провидением предназначен на роль спасителя России и на роль вождя. С самого 17-го года он истово верил в то, что народ пойдет за ним, что мужик, обманутый, как он считал, большевиками, прозреет и призовет его как избавителя. Он верил в это как в аксиому. И на этом, то его и подловили. Он то и шел в прошлом году в СССР для того что бы встать во главе мощного антибольшевистского движения и возглавить всеобщее восстание против советской власти. А вот когда его арестовали, когда он понял что бежал за миражами, за призраками, за болотными огоньками. Когда понял, что нет никакого антибольшевистского движения, что мужику, грубо говоря, плевать на него. Когда понял, что все было напрасно, что все годы борьбы коту под хвост, что не быть ему новым Наполеоном, вот тогда-то он и сдулся "король террора", железный Борис Савинков. Вот тогда то земля и ушла у него из под ног. Жизнь потеряла смысл. Я когда с ним встречался в последний раз, то заметил в его глазах что-то мутное и предупредил тех, кто надзирал за Савинковым, что б были бдительны, смотрели за ним в оба. Но не послушали, не проследили...

Хлынов посмотрел на Катаняна.

- Тебе его жаль Рубен?

Катанян передернул плечами.

- Мне жаль Алесей, что человек с такой изумительной энергией, с такими прекрасными задатками потратил свою жизнь на ерунду. Он мог бы стать настоящим революционером (мог, мог!), бесстрашным воином, отважным путешественником, неплохим писателем в конце то концов! А вместо этого получился "король террора" и очередной неудачливый кандидат в "наполеончики". И как закономерный итог бездарно прожитой жизни банальное самоубийство.

- Все так, - кивнул Хлынов, - Вот только боюсь на Западе, никто не поверит в то, что Савинков сам выпрыгнул из окна. Там с пеной у рта будут доказывать, что это мы выкинули его. Ох, представляю, какие крики поднимутся вскоре за границей. Нас будут обвинять во всех смертных грехах!

Катанян криво усмехнулся.

- Знаешь Алексей, смерть Савинкова это как раз тот случай, когда мне и не только мне абсолютно безразлично кто и что будет говорить о нас - там! У нас сейчас есть дела и поважнее чем препирательства из-за смерти очередного авантюриста. И я собственно вот для чего тебя пригласил...

Рубен Катанян, руководитель ИНО (Иностранного отдела) ОГПУ, проще говоря, внешней разведки, протянул Алексею Хлынову профессиональному физику и кадровому разведчику сложенный лист бумаги.

- Вот ознакомься. Это письмо. Позавчера получили, по дипломатической почте. Думаю, тебе будет интересно.

Хлынов взял письмо и, развернув его, вдумчиво перечитал написанное.

Письмо было написано размашистым и крайне неразборчивым почерком, похоже, писавший был то ли в изрядном подпитии, то ли в сильном волнении. Некоторые слова были просто непонятны но, тем не менее, общий смысл написанного был вполне ясен.

С некоторым изумлением Алексей Хлынов понял, что автор послания был ему знаком. Звали его Налымов Василий Алексеевич, бывший царский офицер, бывший командир серебряной роты Семеновского полка, бывший полковник. Когда-то в иной жизни, еще до революции, в 15-ом году во время Мировой войны они вместе отступали из Галиции.

В своем письме Налымов рассказывал о том, как в начале 23-го года, будучи уже в эмиграции в силу сложившихся обстоятельств (Налымов не уточнял, что это были за обстоятельства) он поддался на уговоры своего знакомого врангелевского генерала Кирилла Субботина и завербовался в так называемый охранный корпус, гвардию Золотого Острова, острова в Тихом океане захваченного небезызвестным инженером Петром Гариным. Корпус этот набирался среди бывших белогвардейцев и, несмотря на то, что Налымов всегда подчеркнуто, чурался политики, а отличительной чертой офицеров Охранного корпуса был воинствующий антибольшевизм, Налымова, тем не менее, приняли на Золотом Острове без лишних расспросов.

Далее Налымов вкратце повествовал о своем пребывании на Золотом Острове. Описывал попытки Гарина пробиться сквозь толщу земли к Оливиновому поясу, к его несметным золотым залежам. (Это сейчас была ясна абсурдность авантюристичной затеи Гарина, никакого Оливинового пояса не существует в природе, научный факт, но тогда в 23-ем все было более чем серьезно, с весьма убедительными научными выкладками.) Описывал бой с американской эскадрой, когда после гибели флагмана разрезанного на куски гиперболоидом остальные семь кораблей решив не испытывать судьбу моментально ретировались в открытое море подальше от опасного острова. Рассказал о фактическом бегстве с острова Гарина и его любовницы Зои Монроз - поняв, что нет никакого Оливинового пояса и неоткуда взять обещанное всем золото, Гарин на знаменитой "Аризоне" отправился в Соединенные Штаты, что бы хоть как-то договориться с американской элитой. Рассказал о восстании на Золотом Острове в ночь с 23-го на 24-ое июня, организованном Шельгой, о штурме и разграблении "Золотого дворца", резиденции Гарина, об уничтожении шахт, и так уже никому не нужных, о подходе кораблей американской эскадры, экстренно вызванной мультимиллионером Роллингом, о разрушении гиперболоидов, когда поняв, что остров не удержать Шельга решил уничтожить страшное изобретение Гарина, что бы оно не досталось американцам. Не превратилось в страшное оружие, в руках воротил с Уолл-стрит.