Литмир - Электронная Библиотека
A
A

- Отбором уже отобранных им актеров, - но она ответила просто:

- Ты не знаешь конечной идеи.

- Да?

- Да, и знаешь почему?

- Почему?

- Я тебе ее не говорила.

- Почему?

- Жду, - она взглянула на небо, - нет, нет, это описка, ибо мало кто поймет это выражение правильно:

- Небом для нее был Ретранслятор Тесла, который сломался намедни, и теперь его заменял:

- ДД - Дима Добрый, - так он предложил называть себя:

- На Сцене.

Глава 52

Некоторые радовались, но Мотя, как главный режиссер, сказала свою первую фразу, и уже многие ужаснулись:

- Писателей и лошадей на середину! - И никто не решился спросить:

- Кто такие лошади?

Но Мотя пояснила сама:

- Это одна, но так как она большая.

И значит, всех, кто считает себя писателем посадили в эту лошадь, называемую в простонародии Троянским Конем.

И многие уже почти обрадовались, что хоть так, и то лучше, чем вообще сидеть в зале, откуда нет другого выхода, кроме, как:

- В буфет, - а, как говорится:

- Мы уже надеемся на лучшее, - как сказала немного присмиревшая Тётя.

Но Мотя сказала Михаилу Маленькому, чтобы:

- Выводил всех назад, - это была только примерка.

Так-то бы всё обычно, если бы Кот Штрассе не вступил в спор с Михаилом Маленьким по поводу перехода количества в качество, в том смысле, что:

- Может ли оно произойти.

Противоречие:

- В Галилею должны пройти двенадцать человек, а Мария Магдалина вмешает только девять. - Следовательно:

- Как туда попадут еще трое?

Кот настаивал на научной теории, что:

- Трое лишних - это сам Конь.

Михаил не доверял науке, и попросил время на:

- Подумать.

Хотели опять и здесь устроить кабак, но кто-то сказал:

- Сцена не для этого предназначена.

- Хорошо, - и Конем выбрали только что прибывшего - с опозданием - Олигарха-Машиниста с Гусарской Балладой и Соломенной Шляпой в придачу.

Но Мотя, как заботливая подруга, предложила отдать одно место Тете.

- Нас посадят тогда на одно место, что ли? - спросила Гус. Бал.

- Но как? - добавила Сол. Шля.

- Она пойдет по другому списку, - сказала гл. реж. Мотя.

- А именно? - спросил Германн, - ибо сердце у него че-то в этот момент защемило. И

И было:

- Одиссем-м, - вкладчиво произнесла Мотя, поправив таким образом сомнительную интонацию Михаила Маленького, который промурчал что-то такое из Кота Штрассе:

- Вполне невозможно, но я бы был лучше.

Германн сам думал быть Одиссем, как человек военного склада мышления, заключающего в том, чтобы к нему меньше прислушиваться, а больше всматриваться в реальную, сегодняшнюю ситуацию. Но понял, что лучше быть телохранителем Моти, и от сердца сразу отлегло, и вовремя. Потому что Войнич, уже пришедший в себя, высказал неназойливое мнение, что на роль Одиссея, собственно уже прошли проверку люди:

- И более того, всем известные, как-то:

- Михаил Маленький и вот эта Тётя.

- Я в этом деле ничего не понимаю, пойду простым помощником Олигарха-Машиниста, и тут же попыталась разыграть из себя толи Кирстен Данст, толи Алисию Сильверстоун. Но.

Но тут же была уличена во лжи:

- Через подзорную трубу Германн-Майор увидел их на стене города, а Машинист так, без вооруженного взгляда нашел их там же:

- Рядом с Аном Молчановским, под крытым синим с красно-желтыми узорами театром:

- Толи Иерихона, толи Трои.

Тётю решили не брать на роль Одиссея, чтобы не испытывать судьбу лишний раз, а выбрали ее простой:

- Кассандрой. - Но! но она почему-то обиделась и отказалась:

- Я уже всё предсказала в моём последнем сочинении Брысь под Лексус 8-11.

И Одиссем логично стал Олигарх-Машина со своими людьми:

- Из клана Гусарских Баллад и Соломенных Шляпок. - И получается, что каждый из них мог нести по три хомо сапиенса, но это в принципе, а на самом деле пятерых взял на себя Машина, а по два достались Машам. - И:

- И в образовавшийся парадокс попросился один парень, которого, можно сказать, лично никто не знал. - Это был Густафф.

Майор тут же выступил вперед, сказав:

- Шас проверим, - вынул ТТ.

Ибо, действительно, Густав был мертв, а если ожил, то, логично, оживет и еще раз, от него, значится, не убудет.

Некоторые начали выкрикивать из толпы имена:

- Может быть, это Высоцкий?

- Может быть, это Бродский?

Далее, Пилат не осуждает, а наоборот, прячет Иисуса Христа. Но так как это бесполезно, то и...

- То и это райское место За Рекой в Тени Деревьев:

- Превращается в Ад-д.

Как во смутной волости,

Лютой злой губернии

Выпадали молодцу

Все шипы да тернии.

Он обиды зачерпнул, зачерпнул

Полные пригоршни,

Ну, а горя, что хлебнул -

Не бывает горше.

Пей отраву, хоть залейся!

Благо денег не берут.

Сколь веревочка не вейся,

Все равно совьешься в кнут!

Подошел Пилат:

- Зачем поешь эту песню?

У меня плетеная бутыль красного сухого.

- На сколько? Мне будет сегодня мало по литру на тебя и на меня.

- На девочек я взял полусладкого, - сказал Пилат.

- Полусладкое обнадеживает, - сказал Высоцкий.

- Ты потерял надежду?

- Кажется, да. Полусладкое сегодня уже не поможет.

- Да брось ты, я думаю, как обычно все будет хорошо.

- Так-то бы да, но уже не сегодня. Тебе вообще лучше уйти.

- Не уйду.

- Ладно, тогда заводи моторку, поедем на Необитаемый Остров.

И уже в лодке продолжил:

- Гонит неудачников

По миру с котомкою.

Жизнь течет меж пальчиков

Паутинкой тонкою.

А которых повело, повлекло

По лихой дороге -

Тех ветрами сволокло

Прямиком в остроги.

Тут на милость не надейся -

Стиснуть зубы, да терпеть!

Сколь веревочка не вейся -

Всё равно совьешься в плеть!

И уже у костра с девочками и запеченной рыбой продолжил:

Ах, лихая сторона,

Сколь в тебе ни рыскаю,

Лобным местом ты красна

Да веревкой склизкою...

А повешенным сам дьявол-сатана

Голы пятки лижет.

Смех, досада, мать честна! -

Ни пожить, ни выжить!

Ты не вой, не плачь, а смейся -

Слез-то ныне не простят.

Сколь веревочка не вейся,

Все равно укоротят!

Начало темнеть. Некоторые дамы бросились к поэту, но не для того, чтобы, а только:

- Поплакать бы, - как сказала одна, и это была Соломенная Шляпка.

- Хочу поцеловать тебя на прощанья, - сказала Гусарская Баллада, - думаю, это мне не запретит даже росуголь.

Хотя росуголь был замешан в деле не с ней, а с ее сестрой, но, как говорится:

- Этих Маш столько, что не спутать их нет никакой возможности.

- Насчет секса, наверное, ничего не получится, да? - спросила третья. И отошла, не решившись начать это дело первая. Это была Редисон Славянская.

Были и другие, которые не только его целовали на прощанья, но тоже намекали на это дело, в частности Грейс, которая клялась на крови своему Молчановскому, но в этот момент, к своему ужасу, забывшая о том, о чем, казалось, нельзя забыть всю оставшуюся жизнь.

105
{"b":"574892","o":1}