— Что ты имеешь в виду?

— О, ну все просто: нож, которым я ранила твою девку, смазан ядом. Реакция начнется через пару часов, а через сутки ее сердце остановится, не в силах качать свернувшеюся кровь.

Эйтор кинул обеспокоенный взгляд в мою сторону. Меня накрыл страх. Я не хочу умирать: я бы рада, но во мне нуждается Леон, я не могу его оставить. Я во все глаза уставилась на эту странную девушку. На ее лице показалось удовлетворение. Эйтор обхватил ее плечи и встряхнул:

— Что за яд был на ноже? Отвечай!

Она улыбнулась ему безумной улыбкой, но промолчала. Эйтор вышел из себя, он выхватил нож из-за пояса и поднёс к ее горлу, слегка надавливая:

— Говори, чей яд был на лезвии ножа, немедленно, иначе я перережу тебе глотку, сука!

Я впервые услышала, как Эйтор ругается, и это говорит о степени его злости: она вышла за пределы. Глаза девушки распахнулись, она в испуге глянула на Эйтора. Он надавил сильнее на нож, и по ее шее скатилась струйка крови. Она вздохнула и начала говорить:

— Ладно, это яд змеи. Аспид аризонский. В любом случае вам не поможет название. Твоя шлюшка будет мертва менее чем через сутки. Нет больниц — а значит, нет противоядий, так что… — она перевела взгляд на меня.

Ее глаза голубые и холодные, как лед. Меня передёрнуло, по телу пробежался озноб. Она продолжила, сладко мне улыбаясь:

— До встречи в аду, детка.

На этом терпение Эйтора закончилось, одним движением рук он свернул ей шею. Раздался противный хруст, я поморщилась и прикрыла глаза.

Открыла я их, когда рядом присел Эйтор:

— Посиди немного здесь. Я сбегаю в лагерь и предупрежу Тори, что мы уходим к моему отцу. Она знает, куда идти, и последует за нами. Не беспокойся, она позаботится о Леоне. А нам нужно торопиться: слишком мало времени, мы должны успеть дойти к поселению до того, как ты потеряешь сознание, — это важно. У отца в племени есть шаман, он тебе поможет. Я обещаю, я мигом, хорошо?

Я вновь кивнула, не в силах ничего ответить. Мне было страшно. Эйтор прикоснулся губами к моему лбу, подскочил и стремглав бросился прочь.

Его не было не больше десяти минут. Вернувшись, он уселся напротив меня, и достал бинт, разрезав мою штанину ножом, туго перебинтовал рану, затем, подложив свое плечо под мою руку, помог мне подняться. Я благодарно улыбнулась. Наши рюкзаки остались на земле. Я на них обернулась, Эйтор заметил мои взгляд и успокаивающе сжал мою руку в своей:

— Не беспокойся, Тори подберет наши вещи. Как только она свернет лагерь, они с Леоном последуют за нами, отставая максимум на полчаса. Возможно, они даже нагонят нас.

За час мы дошли к подножью горы. Я уже начала чувствовать легкое недомогание, меня начало знобить, на лбу появилась холодная испарина, но я молчала, не жалуясь Эйтору.

Еще через два часа мое дыхание утяжелилось, сердце забилось чаще, с трудом качая кровь. Я споткнулась: ноги больше меня не несли. В районе раны пульсировала дикая боль. Я стиснула зубы и посмотрела на Эйтора. В его глазах появилась паника, он подхватил меня на руки и ускорил шаг:

— Алекс, постарайся сопротивляется сну. Просто не закрывай глаза, хорошо? Осталось немного. Час, не больше, — и мы на месте. Просто будь со мной.

Я вяло попыталась ответить, но язык во рту словно раздулся до невероятных размеров, я едва им ворочала.

— Я постараюсь, — слабо прошептала я, чувствуя, что с каждой минутой мне становится хуже.

Дышать становилось все труднее, я втягивала воздух, но он будто не доходил до моих легких. Я ощущала, как моя кровь замедляет свой бег, сердце перестает бороться. Я понимала, что совсем скоро мне наступит конец. Из последних сил я подняла руку и дернула Эйтора за плечо. Он тут же обратил свои потрясающие янтарные глаза на меня. Я говорила невнятно, но он должен был меня понять:

— Эйтор… Леон… пожалуйста, не бросайте его, просто доставь до Аляски… Мою бабушку зовут Патрисия да Силва, деда — Педро да Силва, наша с Леоном фамилия тоже да Силва. Просто скажи им имя и фамилию… Обещай, что не бросишь Леона!

Эйтор замедлил шаг, в его глазах мелькнула безысходность.

— Александра! Ты сама отведешь своего брата к родным, слышишь?! Не смей покидать нас! Я тебе этого не прощу! Ты же борец, ты должна жить! А теперь перестань нести чушь и просто борись! — его последние слова я уже едва слышала, меня накрывала темнота, но для меня было важно услышать его обещание.

— Эйтор, пообещай… я умоляю… Леону больше некому помочь… прошу, Эйтор…

Он остановился и, склонив голову, коснулся моих губ нежным поцелуем:

— Хорошо, малышка, я обещаю, я не брошу Леона, я отведу его к твоим родным вопреки всему, но и ты обещай, что не оставишь меня, что будешь сопротивляться до последнего.

Я посмотрела в глаза Эйтора. На моих губах дрогнула слабая улыбка.

— Обещаю, я не оставлю вас без веской на то причины…

Больше я ничего не произнесла: меня окончательно поглотила тьма.

Ее тихий голос оборвался на половине фразы, она потеряла сознание. Я взвыл от отчаяния и с удвоенной скоростью рванул вперед. Ее дыхание замедлилось и становилось все тяжелее. Я не мог отпустить ее просто так, нет! Она должна жить! Я уже не могу без нее, она стала смыслом моей жизни. Девочка поразила меня в самое сердце в тот момент, когда метнула в меня ножи. Это было словно наваждение: я не мог отвести от нее взгляд, я ловил каждый ее вздох, улыбку, я тонул в ее бездонных зеленых глазах. Ни одна девушка не действовала на меня, так как она. Алекс прибрала мое сердце к рукам, даже не ведая о том, что теперь оно бьётся только для нее. Она свела меня с ума. Завладела каждой моей частицей. Я заразился ей, как вирусом, и я не намерен сейчас отдавать ее в костлявые руки смерти.

Я ворвался в свое племя на закате. Дыхание Алекс прерывалось. Первым, кто попался на моем пути, был Далай, он нес караул. Я знал этого парня с детства, мы вместе воспитывались и были друзьями. Увидев меня, он округлил глаза, но сдержанно поприветствовал кивком. Мне было не до церемоний, я заговорил на родном языке:

— Gaa na gidaa-awi’isii? (Где уважаемый шаман?)

— Ningii-waabamaa. (В своем доме, отдыхает.)

— Niwanenimaa ezhinikaazod, nim baabaa. (Я иду к нему, передай моему отцу, что я здесь.)

Не дождавшись ответа, я со всех ног побежал в конец поселения, где, как я помню, находилась хижина шамана Вихо. Я вбежал в его дом без стука. Он сидел в плетеном кресле-качалке, его ноги были укрыты национальным пледом племени, в руках его дымила деревянная резная трубка.

— Gigii-giiwanimigoo… (Помоги мне…) — прошептал я.

На моих глазах навернулись слезы отчаяния, я умоляюще смотрел в глаза старого, мудрого вожака нашего племени.

— Gaa na gidaa-awi’isii? (Что я могу для тебя сделать?)

Я сделал несколько шагов вперед и встал в центре комнаты. Алекс окончательно обмякла на моих руках — времени оставалось катастрофически мало.

— Nindebwe. Debwetawishin, niin waa, gaawiin gegoo nindikidosii. (Спаси девочку. Ее ранили ножом, отравленным ядом змеи.)

Старик встал с кресла и подошел ко мне. Он остановился в шаге и приложил свою морщинистую руку ко лбу Алекс, прикрыл глаза на мгновенье, затем распахнул их, посмотрел на меня и заговорил на английском:

— Девочка совсем плоха, дух почти покинул ее тело, но она борется. Я сделаю все, что смогу. Яд какой змеи был использован?

Я ответил не колеблясь (надеюсь, та тварь не солгала мне):

— Аспид аризонский.

Он кивнул:

— Клади ее на мою кровать и уходи. Я дам тебе знать, когда что-то изменится, а пока молись нашим предкам, чтобы помогли в борьбе за ее жизнь. А теперь ступай, мой мальчик.

Я поколебался, но, встретив твердый взгляд шамана, все же вышел из его хижины.

Едва я закрыл дверь, как оказался в крепких объятиях отца, но я не ответил ему тем же, мои руки безвольно повисли по бокам. Он отстранился от меня и посмотрел в мои глаза. Как бы я ни был на него обижен и зол, я был рад его видеть, но не подавал виду. Я не мог так просто все забыть и простить: индейцы гордый народ, а во мне течет половина индейской крови — гордыни мне передалось с лихвой. Отец совсем не изменился, даже не постарел ни на йоту.