Сам знаю, носки нарушают указание этого параграфа. Однако ухожу без единого слова. А дальше рыночная площадь, тоже мне площадь! Ларек, остановка, газон под памятник да пара колченогих скамеек. Сажусь с рельсой на коленях. Ох как мечтается о пиве с малиновым соком, Изображаю дремоту, для убедительности даже похрапываю, но мысль продолжает работать ровно вентилятор. С рельсой к ларьку? Глупее некуда. При первом же глотке балласт может вырваться из руки, и вместо пива с соком — провал, компрометация, осмеяние. Скакнуть без рельсы — дикий риск, могу разминуться и с кружкой, и с ларьком. Продремать до сумерек? В темноте все кошки серы, рельса обратит на себя не больше внимания, нежели складной зонтик, но ввечеру не добыть пива. И затем, язык на плече, возвращаться на шоссе голодным, изжаждавшимся, без хвостовых огней!

Кого послать за пивом, кого попросить принести большую кружку пива с соком?

Объявились. Могли бы и чуток пораньше проявить интерес к человеку в горькой нужде.

— А, это тот, с афиши. Будет гнуть рельсу на концерте в дискотеке.

— Артист — и пешком, и без администратора? Тот человек похож был на нашу бухгалтершу, а у этого с ней никакого сходства.

— Афиша целый год висит. За такой период человек может измениться, а то и вовсе переиначиться.

— Ну, ну, он самый. Звали его Гапакс, он разгрызал рельсу напополам. А рельсы были ого! Кусищи ого-го! А эта рельса на один укус, самое большее на полтора.

— Вы знаете его?

— Гапакса все знали. Грыз он так, что на другой стороне улицы слыхать.

— Ишь ты ишь ты! Один жвачку жует с самого утра, а другой — грызи железо ради куска хлеба!

— Гапакс этакое дерьмо в рот бы не взял. Даже на бис.

— Дрянь оно дрянь, а вес имеет. Не пустяк. Кабы с трубой был, сразу б все заметили. Рельса — для отвода глаз.

— Сегодня свет замечает только самые большемерные трубы, холодного проката.

— Что в свете, то в свете, а в жизни бывает и так и сяк. Ходил тут один с трубкой и на каждом празднике вежливости получал призы. Сперва выбранного давил трубкой, потом падал на колени и всякий раз так изливался в извинениях, что никому с ним не сравниться. В конце концов столько набрал, что первым классом полетел в Америку.

— Гапакс никуда не летал. В Америку прибыл пароходом зять Гапакса, Арбуз, И в тот же день прокурор застрелил Арбуза из автомата на главном американском мосту. После вытащили из воды, невесть зачем. А вышло так, потому что Арбуз мордой был на кого-то там похож. Говорю ж, на свете бывает и так и сяк.

— Значит, рельса — для обману?

— Может, и так.

Я решил: еще слово, два или три, и бросаю дремать. Рельсу швырну им под ноги, а дальше… Не очень-то было мне ясно, каково поступать дальше — убегать ли с рельсой, улетать ли без нее?

— Если б вы поставили ее торчком, я бы села поболтать немного.

Объявилась девица в полуденном расцвете. Я открыл глаза. Святой Христофор и юность без бюстгальтера гарантируют счастливое путешествие. Общеизвестно.

— Вы всегда спите с рельсой? Врач прописал железо? Чего-чего, а рецепта на рельсу мне видать не приходилось. Я буду Лиля Фляк. Конечно, здешняя, хоть и с недавних пор.

— По определенным мотивам вынужден обеими руками держаться за балласт. Прошу извинения, не желал бы я в момент знакомства рвануться вверх, в таком случае посыпались бы всяческие там выражения. К вашему сведению, меня не зовут Гапакс. Выступление с рельсой выбросьте из головы. Площадь была по пути, я присел отдохнуть, сон одолел, задремал я, вот и все, собственно.

— У кого собственные сны, тот в чужие не лезет. Сбываются-то собственные.

— Я, знать, в чужие влез, мне ведь снилось пиво с малиновым соком, а ларек на засове и на замке.

Один неосторожный жест, и рельса чуть-чуть не сбежала из-под руки. Спасла меня блистательная реакция, если б среагировал долею минуты позже, был бы уже в воздухе. Прыгучесть заметно возросла.

Лиля Фляк не могла прийти в себя от удивления. А меня понесло:

— Будьте свидетелем, в каком я трудном положении. Иметь бы пролесник да папоротник, а еще бы золотую розгу…

— Травами это не снимешь, — возразила Лиля, искренне мне сочувствуя. — Вам нужен хороший механик-электрик.

— Прежде всего нужна добрая душа и что-нибудь выпить. Прошу не сердиться на меня, если погибну здесь от жажды. Ларек по-прежнему закрыт? Тяжко, ближайшие минут пятнадцать будьте уж со мною подобрее. Потом, что касается меня, свет напрочь погаснет. Никаких восходов-закатов, темень беззвездная, и ничего кроме. Вы поняли, вы вообще хоть слушаете меня?

— Сиди, питейщик, где сидишь, чтоб нам не разминуться в этом большом городе. А я покамест схожу за пивом. В принципе все есть, но в основном не там, где должно быть, чаще чуток в сторонке. Всего-то разговоров — о пиве для тебя. Пожалуйста, веди себя хорошо и ни под каким видом не убирай с себя железяку.

В скором времени, не выпуская рельсу из рук, я утолял жажду пивом с малиновой добавкой. Лиля Фляк наклоняла кувшин с нежностью заведомо интимной. Я пил, пил, аж дно ткнулось мне в нос.

Лиля, между нами будь сказано, была особа совершеннолетняя, юность ее насчитывала свои годы, притом годы из солидного календаря. Конечно, было б верхом неблагодарности, кабы я именно в такой момент позволил себе гримасы или намеки. Сидел я рядом с женщиной по-хорошему ядреной, женщиной из ласковых снов, из средиземноморской ночи.

Лиля Фляк разглядывала меня с умеренным интересом. Подобное отношение вызвал бы кролик с мордой марабу либо павиан в финсчетном отделе.

Еще раз от души поблагодарил я за пиво, повторил, что я не Гапакс, и, не дожидаясь расспросов, подробно изложил все свои приключения. Вспомнил даже об овчарке, о человеке с охотничьим ружьем, о прыжках без рельсы через реку и о скачках за рельсой. Напоследок повторил, какие голоса слышал сквозь сон на площади.

— И что… — заколебался я, — ты на это скажешь?

— У брата мастерская. Авось он тебя поправит.

Ну, могла бы вдохновиться на большее — и не зевать. Слегка задетый, дернулся я от этой затеи, словно от кислого пива.

— Брат по маме или по Еве Первой?

— Не ковыряйся своими ручищами в моих фамильных чувствах. У меня если брат так брат. Тех единокровных, от дяди и от тети, от дедушки и так далее я называю кузенами, а они меня кличут Лиль либо чаще Лилька. Отнесу кувшин, и давай двигаться.

Площадь мы покинули без столпотворения и сенсаций. Какой-то парнишка помог мне на трудном повороте, я крикнул «Спасибо!», а он в ответ «Тоже мне, недоделанный!». У Лили шея побагровела, мне тоже стало не по себе. Затем еще пара наклонов-уклонов, и мы на месте. По сути дела, от площади до мастерской оказалось совсем близко.

Обед был подан на цементе. Жили они на окраине, в презентабельном доме с гаражами. При нем — палисадничек, огородик, дальше вполне настоящий фруктовый сад, а во дворе гора разбитых машин, всевозможных запчастей, двигателей, механизмов, вагонных каркасов и банок из-под пива. Все в беспорядке, ржавчине, запустении. По виду утиль, ожидающий отправки на переплавку. Я вздрогнул при единой мысли, что после ремонта могу оказаться в той самой компании.

Сидение за столом исключить пришлось изначально. Войти в комнаты — о том и толковать нечего. Оставалась мне лишь лавка под окном. От скамьи на площади она отличалась и цветом и обликом. Перед глазами — кусты крыжовника и смородины. А на обед что? Мое кулинарное воображение уткнулось в котелок горохового супа и кус хлеба. Вдался я тогда в наиэффектнейшие пункты меню, а именно: бифштекс, фляки, кровяная колбаса по-домашнему, ростбиф, пирожки с капустой и с грибами, бульон с мясом, шницель по-венски, яйца с беконом, капуста с горохом, тушеная рулька, рольмопсы, вестфальская ветчина, яичница по-деревенски, блины из гречневой муки, рыжики на сковородке, ботвинья, пражухи, кулебяка, кукуруза, клецки, сом, судак, форель, миноги, пельмени, язык, сардельки, бигос, корейка с шалфеем в луковом соусе и булочка с мармеладом.