Но он не слышал ее, его мысли были заняты только одним: как бы поскорее снять с нее рубашку и самому освободиться от одежды. «Он мужчина, он устроен иначе… Он слушает только свое тело, свои желания…»
«Но ведь это и мое желание…» Закрыв глаза, Валентина почувствовала обжигающее тело любимого, его жаркие прикосновения, страстные поцелуи, доставлявшие ей наслаждение… И ей стало все равно, где этот мужчина будет владеть ею — в Париже ли, Москве… Она уже не принадлежала себе…
Под утро, изнемогая от усталости и счастья, нежась в руках засыпающего Невского, Валентина вдруг услышала:
— Знаешь, ты права… тебе нечего делать в Москве…
Она мгновенно распахнула глаза: что он хочет этим сказать? Он уедет и оставит ее здесь? Весь ее любовный хмель выветрился…
— Нет, правда, — обхватив ее и прижав к себе, Игорь зашептал ей в самое ухо: — Ты действительно должна остаться здесь… но только со мной… И я сделаю все, чтобы так оно и получилось… Я смогу… Мы с Родиковым тебе поможем… Если тебе здесь будет хорошо, значит, хорошо будет и мне… Ты выйдешь за меня замуж, но если захочешь, можешь оставить свою фамилию…
Этот вопрос сейчас волновал ее меньше всего. Валентина поняла главное: он переедет в Париж, Игорь Невский сделает все, чтобы они были вместе…
* * *
В одиннадцать утра они еще спали.
В столовой завтракали Эмма, Борис и Пат.
— Пат, налей нам кофе и постарайся своим пылесосом не разбудить Валентину с Игорем… Так на чем я остановился? — Борис раскрыл книгу и, поводив пальцем, остановился: — Вот, нашел… «В десять часов утра, солнечного, жаркого, счастливого, со звоном церквей, с базаром на площади перед гостиницей, с запахом сена, дегтя и опять всего того сложного и пахучего, чем пахнет русский уездный город, она, эта маленькая безымянная женщина, так и не сказавшая своего имени, шутя называвшая себя прекрасной незнакомкой, уехала…»
— Борис… как хорошо вы читаете… — вздохнув, Эмма прикрыла глаза. — А Бунин… У него и проза как стихи…
— Эмма, я вот все хочу вас спросить… Кому принадлежала идея подать объявление?
— Вы насчет чтеца? Мне, кому же еще… Так захотелось послушать русскую речь…
— Но почему вы все-таки выбрали меня?
— Почему-почему, — лениво потянувшись, старуха кокетливо взбила свою прическу, — да потому что, глупый, вы мне просто понравились…
Ева и ее мужчины
Она проснулась, открыла глаза и подумала, что почему-то в последнее время стала просыпаться все раньше и раньше. Что это — неосознанное желание вернуться как можно скорее домой или просто нервы? В маленькой прохладной спальне воздух, казалось, был синим. Ранняя весна, за окном — дождь, голубоватые простыни напоминают сугробы. В вазе одинокая красная роза, на этот раз она не возьмет ее домой. Она слишком уж перезрелая, почти черная, плотная, твердая, словно сделанная из упругого шершавого бархата. Светлые обои напоминают своим оттенком человеческую кожу.
Ева осторожно, чтобы не разбудить спящего рядом мужчину, опустила ноги на пол, накинула мужскую рубашку и вышла из комнаты. Можно было включить кофеварку, но ей не хотелось встречаться с Вадимом, а ведь он всегда чувствует, когда она покидает постель. Ева быстро собралась, вышла из квартиры и осторожно прикрыла за собой дверь. Нелюбовь имеет свои приятные стороны, рассуждала она, оказавшись на улице, где мелкий нежный дождик освежил лицо и окончательно разбудил ее. Во всяком случае, она не страдает. Да и смогла ли бы она вот так ранним утром уйти от любимого человека? Ева плотнее запахнула плащ и ускорила шаг. До дома оставалось пройти всего два квартала. Нет, она не любила Вадима. И он это знал. Больше такое не повторится. Обман, рожденный жалостью… кто от этого больше страдает: мужчины или женщины? В основном женщины. Но сейчас страдают двое.
Она дошла до своего дома, зашла в подъезд и, лишь скользнув взглядом по ряду почтовых ящиков, вспомнила, как вчера вечером, когда она выходила из квартиры, чтобы пойти к Вадиму, ее соседка по этажу Елена Дмитриевна, уезжая в спешке на дачу, сунула ей в руки пакет, сказав: «Приходили тут к нашему профессору, а его дома не оказалось. Так ко мне позвонили и попросили передать вот эту посылку. Но он так и не появился, а мне уезжать надо. Хорошо хоть вас увидела. Передадите?»
Ева достала из сумки пакет. Ни адреса, ни штемпелей, ни сургуча, который всегда ассоциировался у нее с расплавленным шоколадом. На коричневой почтовой бумаге было жирно выведено черными чернилами: «Глебу Борисовичу Фибиху».
Глеб Борисович, очень милый старичок, профессор биологии, занимал квартиру на той же лестничной площадке. Иногда он заходил к своей соседке-художнице, чтобы посмотреть ее новые работы, иногда присылал покупателей на ее картины, но, как правило, они уходили ни с чем: Ева редко продавала свои произведения. Она позвонила в квартиру профессора и прислушалась. Обычно он работал дома, но на этот раз его, вероятно, не было. Ева подошла к своей двери, достала ключи и тут услышала в квартире голоса и непонятный шум. Она поняла, что в квартиру кто-то пробрался. Но как? Отпереть мастерскую невозможно, настолько крепки были двери и надежные замки. Значит, с балкона… Конечно, она забыла запереть балконную дверь, а новую решетку обещали поставить лишь на следующей неделе. Надо было срочно звонить в милицию, но телефон-автомат у соседнего дома. Остается одно — будить соседей и просить, чтобы разрешили позвонить. Взгляд ее упал на связку ключей. Ну да, конечно, у нее же есть ключ от квартиры Фибиха, он сам отдал ей запасной на всякий случай. Ева открыла дверь и через минуту уже набирала 02. Дежурный, приняв вызов, тут же бросил трубку. Ева осторожно прошла в комнату, где воздух, казалось, был пропитан стойким запахом старинных книг и пыли, и осторожно открыла двери балкона. Увидев приставленную к нему лестницу, она прислушалась и поняла, что опоздала. Что понадобилось грабителям в ее квартире? Картины? Золото?
Синяя с желтым машина приехала через четверть часа. Какие-то люди возились с замком, снимали отпечатки пальцев с дверной ручки, Ева отдала им ключи, и вскоре все зашли в квартиру.
— Вы можете сказать, что у вас пропало?
Она прошлась по квартире, убедилась, что все картины на месте, золото тоже, деньги — в альбоме Босха — целы. Единственное, что пропало — это пакет с бананами и восковые фрукты.
— Это дети, — сказал старший из прибывших милиционеров. — Кто бы мог подумать? Заявление будете писать? — Он усмехнулся.
— Нет, что вы, пусть себе едят на здоровье.
Синяя с желтым машина уехала. Было только пять часов утра. Ева успокоилась, заперла балконную дверь, выкурила на кухне сигарету и вспомнила, что квартира Фибиха осталась открытой. Что за утро! Какие-то пакеты, грабители, милиция! Она вернулась в квартиру профессора, хотела уже оставить пакет где-нибудь в комнате, на столе, к примеру, но любопытство взяло верх. Она знала, что поступает нехорошо, но пальцы сами развязали бечевку, развернули жесткую почтовую бумагу, и Ева увидела обычную видеокассету. Ей стало еще любопытнее. Она подошла к телевизору, включила видеомагнитофон и вставила кассету. На экране появилось неприятное насекомое крупным планом — не то кузнечик, не то сверчок. Голос за кадром мягким, добрым, как у сказочника, голосом произнес: «А вот это молодая личинка африканской саранчи сбрасывает рубашечку…»
Ева выключила видеомагнитофон, телевизор, кассету упаковала, перевязала пакет бечевкой и, оставив на столе, вышла из квартиры Фибиха.
Вернувшись к себе, она приняла горячую ванну, позавтракала яблоком и кофе с булочкой и, забравшись под одеяло, крепко уснула. И снилась ей африканская саранча, сбрасывающая черную мужскую рубашку, такую, какая была последний раз на Вадиме.
