Пятый этап
Бразилия
(1952)
[фото со страницы 250]
Белем, 20 декабря 51
(в устье Амазонки)
Бернару д'Онсие
Дорогой Бернар,
Пишу наскоро, чтобы держать тебя в курсе. Ничего хорошего. Я лишь бесполезно потерял деньги и около месяца времени. Вереница мелких "деталей", помешавших всё устроить. Возможно, ты знаешь! Забастовки, редкие суда и т. д. и т. п. Я обратился к нескольким крупным бразильским владельцам в надежде предложить им себя в качестве работника (Эти крупные собственники владеют обширными областями на всём протяжении Амазонки далеко в глубине леса, но они бросают эти области на произвол судьбы в руках нечестных управителей. Я надеялся предложить себя в качестве управителя какой-нибудь области -- но им совершенно наплевать). Покидаю Белем и завтра уезжаю в Баия (Сальвадор). Возможно, там мне улыбнётся удача...
Настрой хороший. Ощущаю себя слегка изолированным, но решил идти до конца. Если в Баия возникнут затруднения, я помещу объявление в местных газетах, предложив себя в качестве камердинера.
Дорогой Бернар, мысль о том, что ты там, очень помогает мне в делах. Но когда мы встретимся...
Обнимаю вас с Маник, дорогой брат -- если ты не против.
Б.
P.S. У меня пока ещё нет адреса, на который можно писать. Баия? Рио?
U
1952
(Мы не знаем, почему этот отрывок
из дневника Сатпрема избег аутодафе)
Маракас (Сертан)
1 января 1952
Вчера весь день мучил приступ малярии (?). Едва я сел в грузовик, идущий в Itiroussou, как начал стучать зубами и дрожать всем телом. К тому же я был в кузове на ветру и под палящим солнцем. Перед тем, как поймать солнечный удар, я уже полностью продрог, и пришлось вытащить из своей сумки большую твидовую куртку, которую я носил зимой в Париже. Думал, что никогда не доберусь до Itiroussou. Прибыв туда, свалился в кровать, решив больше не двигаться, полумёртвый, обескровленный и полностью деморализованный. И тут в мою комнату в этой затерянной деревне явились два француза: они совершали обход, услышали, что здесь умирает "гринго" и пришли за мной. Самое удивительное, что они тоже направлялись в Маракас. Напичкав меня хинином и положив в свой грузовик, они привезли меня сюда, и вот я снова в кровати. Чувствую себя на пределе сил, хотя сегодня утром кризис прошёл. Увиделся с этим французом из Маракаса, для которого у меня было рекомендательное письмо: М. Саго. Он встретился со мной, но весьма обескуражил заявлением, что на его Фазенде выращиванием кофе занимаются только негры... Между тем, у меня есть смутная надежда получить работу у тех двух французов, которые подвезли меня сюда. У них есть большая Фазенда в сотне километров отсюда (Сальва-терра). Один из них довольно странный, и я предвижу возможность приключения... Он долго жил на Дальнем Востоке, в Китае, в монастыре в Малайзии... Совершенно не представляю, куда это меня приведёт, и где постигнет меня неудача. Моя ситуация вызывает беспокойство; именно в тот момент, когда мне требуются все силы, я лежу пластом.
Полностью отрезан от остального мира, от Франции, от Индии, ибо никто не знает, где я нахожусь, и у меня нет адреса.
U
Рио Ново, 4 января 52
Бернару д'Онсие
Дорогой Бернар, пожелания всегда немного нелепы -- однако, я пожелал бы нам встретиться в этом году и осуществить наши мечты, о которых мы говорили под маленькой лампой. И потом, стать, наконец, хоть немного счастливее в этом чёртовом мире. Не знаю, почему, но моя идея Счастья всегда связана с тобой, если говорить о вере в чудо. И я чувствую потребность просто сказать тебе: ты мой друг, ты маленький оазис в моей пустыне, и это ценно, дружище, когда человек ощущает себя полностью отчаявшимся. Ставишь точки и запятые на листе бумаги, и кажется, что всё иссушается, что остаёшься один на дороге с никому не нужным сердцем, и некуда идти.
Я мог бы перечислить тебе названия всех городов и деревень, где я бродил перед тем, как на несколько дней сесть на мель в этом -- но я больше не могу сказать, зачем я ходил по этим дорогам Индии или Бразилии; все дороги обжигающи, а все эти комнаты в безымянных отелях -- всё возвращается на круги своя. Продолжаешь идти, чтобы забыть об этой зияющей дыре в глубинах себя -- от этого себя не остаётся больше ничего, кроме лихорадочной тени, продолжающей шагать без всякого смысла. Ибо мы взялись за это не для того, чтобы оседлать фортуну или заработать славу, но для того, чтобы реализовать тайную идею нас самих, и это оказалось самой прекрасной нашей поэмой; наш единственный акт любви -- отказ от любой уверенности в чём-либо, от комфортабельных достижений, ограниченных успехов. Но нет ни поэмы, ни тайны; остаётся лишь наша любовь не ко времени и не к месту, и всё проваливается в какую-то абсурдную дыру. Не осталось больше ничего, кроме кожи персонажа, забывшего свою роль. Понимаешь, Я больше ничего не хочу говорить. Не знаю, как долго ещё буду идти, потому что я больше не верю в приключение, и потому что моё единственное приключение было внутренним. Впечатление, что я полностью опустошён. Остаётся не так много решений.