Все эти книги -- не просто умствования неуравновешенных личностей, среди них я обнаружил одну, которая помогла мне раскрыть себя; после прочтения я стал другим, именно эта книга помогла мне отказаться от всего -- семьи, друзей, среды... отбросив все сомнения, чтобы служить своей стране; но она также помогла мне понять, что спокойная жизнь буржуа не для меня. Позволь мне процитировать один из пассажей А. Жида (Яства Земные IV), который выражает мою мысль. "Блажен, кто не стремится ни к чему земному и блуждает с вечным пылом в постоянной подвижности. Я ненавидел домашние очаги, семьи, всё то, к чему стремится человек в надежде обрести опору и покой; все эти бесконечные привязанности, верность влюблённых, приверженность к идеям...; я говорил, что новое, каким бы оно ни было и когда бы ни нагрянуло, должно застать нас абсолютно свободными".

Да, никогда не прирастать к одному месту, не привязываться, не покрываться коркой, всегда быть готовым принять новое в любом виде, быть раскрытым, -- вот мой идеал. Я хотел бы поделиться с тобой своим пылом, своим постоянным желанием всего того, что ново, всего того, что непредвиденно. Я ненавижу любые проторенные пути; люби тропы неожиданные и оттого ещё более восхитительные, ибо мы не знаем, куда они ведут.

Франсуа, дружище Франсуа, я хотел бы научить тебя моей любви к жизни, особенно сторонись всех этих безумцев, отрицающих жизнь, поворачивающихся к ней спиной, не позволяй всей этой банде метафизиков и мистиков овладеть тобой: они не поняли жизнь, они предали своё человеческое предназначение. Жизнь -- штука захватывающая со всеми её возможностями опытов, которые она нам предлагает; всегда будь готов экспериментировать, будь готов к опытам, способным обогатить твою индивидуальность, не пугайся совершать то, что благовоспитанные моралисты называют ошибками и злом, но за исключением ошибок, совершенных по трусости или небрежности; относись с недоверием к установленным моральным принципам, соглашайся только с теми, которые помогут тебе расти. Не будь трусом, бросайся экспериментировать, нужно обращаться с собой так, как химики с неизвестным телом: взять это неизвестное тело и заставить его реагировать с самыми разнообразными ингредиентами; отказаться от ингредиентов, которые не провоцируют никакой реакции и не помогают обнаружить состав этого тела; точно также поступай с самим собой, нужно заставить себя реагировать, войти в состояние "реактивности", помещать себя в ситуации, вызывающие реакцию индивида; и если получена какая-либо реакция, не задерживаться на этом, а стремиться к другим реакциям, к новым опытам. Такой идеал, Франсуа, тяжело реализовать, так как он находится за пределами всеобщей колеи, он предполагает отказ от любого, как материального, так и духовного комфорта, он предполагает расширение и освобождение от любого обывательского существования, он предполагает бродячую жизнь без привязанностей; позволь мне процитировать ещё один отрывок из Жида:

"Никогда не задерживайся подле того, кто похож на тебя; никогда не задерживайся, Натаниэль. Как только окружение становится похожим на тебя или ты становишься похожим на окружение, оно перестаёт быть для тебя полезным. Ты должен его покинуть. Для тебя нет ничего опаснее ТВОЕЙ комнаты, ТВОЕЙ семьи, ТВОЕГО прошлого. Воспринимай каждую вещь как урок, который она тебе преподносит".

В своей жизни должно реализовать всё то, что ожидает тебя, чтобы не иметь больше ничего такого, на что хотелось бы "уповать" в день смерти. Таков суровый идеал, предполагающий исключительную искренность с самим собой; но этот идеал приносит тебе радости, отвергаемые удовлетворённой массой; этот идеал принёс мне неоценимое наслаждение, волнующие минуты; этот идеал обеспечит тебе "патетическое существование", ты не будешь подобен заурядной массе, ровняющей всех под одну гребёнку в череде монотонных дней, отмеченных мелкими удовольствиями, мелкими страданиями, мелкими надеждами. Возненавидь всё то, что мелко.

Франсуа, мой дорогой Франсуа, я хотел бы передать тебе ту радость, которой я обладаю, тот энтузиазм, который меня воодушевляет. Главное, не позволяй затащить себя в этот обывательский механизм, который спокойно, без треволнений, будет вести тебя до конца твоей жизни; именно это и есть тот подводный камень, на который толкает нас желание утвердить своё "положение": мы начинаем с получения диплома, затем получаем ещё один, потому что мы должны продолжать, и так до тех пор, пока мы не закрепим своё положение, и вот мы захвачены, мы вынуждены продолжать, потому что мы когда-то это начали, мы становимся почтенным служащим, почтенным учёным, почтенным врачом, но на самом деле мы не более, чем почтенная серая заурядность. Сумей оказать противодействие твоей собственной среде, твоей собственной семье.

Всё это не слишком ортодоксальные речи с точки зрения большинства, и тебе выбирать, хочешь ли ты тихого спокойного счастья или волнующей, увлекательной жизни, уготованной немногим; плата за такую жизнь -- одиночество, но одиночество это тоже увлекательно. Твоя жизнь будет скроена по твоей собственной мере, она будет выражать то, чего ты заслуживаешь: стремись заслужить многого и стремиться ко многому.

Всё, что я пишу в этом письме, не заменит твой личный опыт, по мере накопления опыта все эти идеи перестанут иметь значение для тебя. Всё это является МОЕЙ правдой, но не обязательно твоей, ибо сколько индивидов, столько и правд; если эти идеи помогут тебе ясно разглядеть себя самого, используй их, если они разовьют в тебе склонность к получению определённых опытов, если они разъяснят нечто в тебе самом, что ты не мог сформулировать, значит, они чему-то послужили. Силой мучений, тревог обретаешь свою правду, но какая радость, какая сияющая уверенность приходит, когда находишь свой путь. На этом я закончу своё длинное письмо; всё, что я написал, ты по-настоящему поймёшь через несколько лет, храни эти бумаги, чтобы вернуться к ним позже. В этом письме я собрал дорогие мне идеи, которые, возможно, позже ты строго осудишь, но я ещё раз повторяю, что моя правда не обязательно является и твоей. Если мои идеи тебе не подходят, оставь их; они оправдывают и объясняют мою жизнь.

Напоследок я хотел бы уточнить одну вещь: если позже ты освободишься от старых принципов, от традиций, от семьи, если ты научишься отделяться от вещей, то знай -- есть по крайней мере одно чувство, которое тебе следовало бы надёжно хранить в глубине себя; я имею ввиду маму, я принёс ей немало страданий, но бережно храню нежную к ней привязанность.

Я тебя покидаю, брат, извини за временами напыщенный тон этого письма; его единственная заслуга в том, чтобы быть искренним и пылким.

с сердечным приветом

Б.

U

(О возвращении из концлагерей мы имеем лишь одно совсем небольшое свидетельство старшей сестры Сатпрема, Жаклин, в её недавнем письме к Суджате, спутнице Сатпрема).

Дорогая Суджата,

После твоего письма от 28 мая я часто думаю о том, что тебе ответить. Но мне требовалось время, чтобы поразмыслить над этим. Главным образом я боялась коснуться той весьма болезненной части жизни Бернара, к которой я имела мало отношения. Но таково твоё желание. Я попытаюсь ответить на это так, как я это пережила.

У нас была надежда на его возвращение, но весьма хрупкая. Мама очень надеялась. Я часто ходила в Отель Лютеция (в Париже, в иммиграционном центре ссыльных).

И затем однажды зазвонил телефон, и я подняла трубку. На другом конце линии я услышала счастливый голос моей крёстной матери (сестры Мамы). Это был взрыв: "Мама, иди быстрей, Бернар жив, он собирается приехать". Невозможно описать, что мы пережили. Мама как будто вновь стала 20-летней, и это правда. Он позвонил от крёстной, потому что очень боялся, что одного или одной из нас (главным образом, он думал о маме) уже нет на свете. У него больше не было сил терпеть страдания -- мы ждали его прибытия затаив дыхание.