– Хорошо, – быстро соглашается он, кладя картину на подушку.

- Спокойной ночи? – пожелание выходит каким-то неуверенным и я спешу развернуться, чтобы покинуть комнату брата, он окликает меня, когда мне почти удаётся уйти.

- Мира. – Я оборачиваюсь. – С Новым годом!

- С Новым годом! – шепчу с улыбкой.

Спускаюсь по лестнице так же легко, как и все, вспоминая, как сильно Влад похож на моего призрачного ангела, с картины, отныне мне не принадлежащей…

Я засыпаю всё с той же глупой улыбкой на лице, в полузабытьи крепче сжимая в ладони рубиновое сердце – нельзя отпускать… слишком дорогое… и не подозревая, что где-то наверху это самое сердце отсчитывает каждый удар, невидящим взглядом вглядываясь в подарок сестры…

Комментарий к Глава 20.2 Глава закончена, надеюсь на ваши комментарии и прошу выделять ошибки в тексте, не было возможности перепроверить)))

====== Глава 21 ======

ВЛАД.

Я не сказал ей ни слова. Это превращалось в своеобразное представление – играть с Мирой в молчанку, когда не знаешь что именно можно сказать, а слова царапают горло, пытаясь вырваться из плена губ. Её подарок – картина, всколыхнул во мне бурю, которая теперь была готова извергнуться наружу, руша на своём пути всё, что более-менее удерживало меня от окончательного падения. Сердце неустанно твердило, что её подарок это признание, требующее немедленного ответа, в то время как разум, отчаянно ищущий выхода из тёмного лабиринта, нашёптывал правильный, но не устраивающий меня ответ о её признательности.

Я узнал себя, узнал её, но мы были другими – откровенными с собой, грустные глаза Миры с надеждой взирают на более счастливого меня, без раздумий вручающего ей своё сердце – когда была написана эта картина? Этот вопрос более остальных мучил меня своей безответностью, но, в конце концов, рассудок одержал суровую победу над моим сердцем, безвольно отступившим в тень до следующей битвы, а я не сомневался, что их будет ещё очень много.

Первое утро нового года разбудило меня повышенным оживлением в доме, по-видимому, я был единственным проспавшим сегодняшний рассвет. Голова с неохотой оторвалась от уютной подушки, издавая тяжёлые вздохи на всём пути следования в душ. Двигаясь необычно медленно, мне удалось собраться и привести себя в подобающий вид с титаническими усилиями, чувство неотвратимости преследовало меня на каждом шагу. Внизу меня встретила пустая гостиная, но голоса преувеличенно громкие продолжали заполнять дом. Неспешно прошёл в кухню, наконец, обнаружив источник шума и раннего веселья – вся семья, включая мою домработницу Татьяну Львовну, спокойно проводила утреннюю трапезу за накрытым столом.

- Доброе утро, – нарушил я мирно текущий разговор. Все взоры моментально оборотились ко мне, посылая радостные улыбки и приветствия.

- Сынок, садись возле меня, потеснимся, – задорно пригласил меня отец, протискивая ещё один стул к столу между собой и тётей Ниной. Присоединяясь к присутствующим, я постарался принять участие во всеобщем разговоре, про себя отмечая мелкие детали – при моём скромном появлении, моя домработница неуклюже встала из-за стола, поспешно придвигая мне в это праздничное утро составляющими мой завтрак – булочки с шоколадным кремом и ароматно дымящуюся кружку со сладким чаем. И если я мог объяснить себе поведение доброй престарелой женщины тем, что в отличие от остальных членов моей семьи меня она до сих пор воспринимала несколько иначе, не позволяя себе перейти границу работодатель-прислуга, то поведение своей сестры Миры я не мог понять совершенно. Чего я ожидал?

Мира была радостной и надо признать говорила больше всех, одаривая комплиментами женскую половину столовой и поддевая отца смешными подколками, единственное, что было не так – она не смотрела на меня. Я не вникал в суть разговора, изредка улавливая обсуждение достоинств Анатолия, мой тонкий вкус в выборе подарков для женщин и бесподобный кулинарный талант «тёти Тани», который невозможно затмить. Завтрак прошёл именно в таком ключе, пока семья не начала расходиться по своим делам, попутно обмениваясь планами на весь день, но никто ещё не успел покинуть пределов кухни, в то время как раздался излишне весёлый голос Миры.

- Уже десять часов, я собрала всё необходимое, поэтому через полчаса мы можем выезжать, – чётко, так что была услышана всеми, хотя и обращалась только ко мне, проинформировала меня сестрёнка, в первый раз посмотрев мне прямо в глаза, слишком резко отрывая свой взгляд от грязных тарелок. Только сейчас я вспомнил, что Миру нужно отвезти в клинику, и я почти уверен, что вся семья благополучно позабыла о факте возвращения сестры в больницу так же, как и я. Тем не менее, я постарался не выдавать своего разочарования и на мгновение охватившего меня смятения, рывком поднимаясь со своего места,

- Только переоденусь и возьму ключи, – бросаю из коридора, скрываясь на лестнице.

Именно в машине, по дороге в больницу мы начали придерживаться этого негласного правила об обоюдном молчании, я не спорил, не мог с ней спорить. Ещё во дворе дома дожидаясь Миру в машине, я заметил, в её руках очередной тубус, теперь бережно поддерживаемый одной рукой и время от времени раскатываемый ею на коленях. Раньше мне было приятно с ней вот так молчать, теперь – нет.

Она не избегала меня, и даже села на переднее сиденье рядом со мной, просто не разговаривала, но это и угнетало меня больше всего, пугало меня. Мы приехали невероятно скоро, хотя я и старался ехать медленно. Соблюдая все правила, останавливаясь даже на жёлтый свет светофора, я ехал со скоростью тридцать километров в час и пропускал каждого доброго пешехода, вздумавшего перейти дорогу в не положенной месте, всячески оттягивая момент расставания или надеясь, что Мира всё-таки заговорит со мной.

- Смотри-ка, привёз, – встретил нас Олег в приёмной, вызванный из своего кабинета исполнительной медсестрой.

- Ты как мне думается и праздники провёл в клинике, – усмехнулся я другу, отметив, что все наши ранние недомолвки остались в прошлом.

- А пусть тебе меньше думается, – широко улыбнулся мне друг, после того как врач в нём насупился и отвесил мне хорошего подзатыльника. Мира, наблюдавшая всю эту сцену со стороны, ненавязчиво прокашлялась, привлекая внимание к себе.

- Олег Юрьевич, с Новым годом! Это вам, – с этими словами Мира протянула своему врачу и моему другу тот самый тубус, который до сих пор ни на минуту не выпускала из рук.

- Мне? – я видел, как у Олега загорелись глаза, и хитрые губы стали подёргиваться от удовольствия в слащавой усмешке, а внутри меня всё выворачивалось наизнанку.

- Да. Я знаю, что это очень скромный подарок, но вы как-то говорили, что неплохо было бы чем-нибудь украсить пустые стены вашего кабинета, вот я и подумала, что картина будет хорошим началом в изменении скупого интерьера. – Она высказала это длинное объяснение на одном дыхании, оправдываясь и переживая за реакцию Олега. Я поневоле напрягся, друг бросил быстрый взгляд в мою сторону, вопросительно изогнув бровь, и только потом выудил содержимое футляра наружу. Это оказалась одна из картин сестры, тем не менее, которую мне не довелось увидеть ранее.

- Лошадь! – воодушевился Олег, рассматривая талантливый рисунок Миры, несомненно, означавший намного больше, чем мог предположить прагматичный кардиолог, рассматривающий сердце только с точки зрения кровеносного мотора. Я обошёл развёрнутый в его руках холст и пробежался взглядом по картине, неосознанно, это произошло раньше, чем я успел понять, что произношу это вслух:

- Свобода… – последний слог получился на выдохе, будто я правда почувствовал этот маленький кусочек свободы из картины, на которой была изображена лошадь, рассеивающаяся в крупинки песка. Всё ещё пристально разглядывая картину, я не сразу заметил, что Мира и Олег смолкли, а когда я посмотрел на друга, тот ничего не замечая, стоял впившись взглядом в сестру, в то же мгновение ревность – эта коварная старуха схватила меня за горло и я отшатнулся от врача, встречаясь с глазами Миры. Она не отрываясь, всё это время смотрела на меня, и я что-то видел в этих безумно-прекрасных глазах, мне так отчаянно хотелось понять, так безнадёжно хотелось поверить…